Аритмия

Обессиленно откидываюсь на сиденье и поворачиваю голову набок. Время тянется как пластилин, и дорога до его дома кажется бесконечной.

За стеклом мелькают оживленные улицы вечерней Москвы. Станции метро. Магазины. Заведения общепита.

Перед нами вереница автомобилей. Где-то поблизости разрывается сирена скорой помощи. Город тонет в привычной какофонии звуков, а меня разматывает и размазывает все больше. Дребезжит нутро. Не успокоить…

«Я оставлю тебе ключи от своей квартиры. Если ты придешь, это будет означать, что ты готова дать мне шанс. Если нет… Я приму это».

— Принял, значит? Даже выслушать не захотел! Разве так можно? — неосознанно проговариваю шепотом.

Таксист молча косится в мою сторону, полагаю, заочно решив, что у меня не все в порядке с головой.

Может и так. Отрицать не берусь.

До конечного пункта остается минут десять, и я жму на кнопку вызова уже скорее по инерции. Именно поэтому не сразу соображаю, что произошло, когда на экране появляются цифры, отсчитывающие продолжительность разговора.

— Алло! Ян! — выдаю с облегчением.

— Здравствуйте, — в динамике раздается зычный женский голос.

— Кто это? — бормочу растерянно.

— Лордик… нашел этот телефон, — поясняет она.

— Что?

— Моя собака заприметила телефон, — терпеливо повторяет незнакомка.

— Ггде? — буквально выталкиваю из себя это наречие, потому что острый приступ паники невидимым металлическим ошейником сковывает горло.

— На улице, в снегу. Около собачьей площадки.

«На улице в снегу».

Эта фраза меня и добивает. Я почему-то сразу инстинктивно понимаю, что такие варианты как «потерял», «выбросил» и прочее — полнейшая ерунда.

— Девушка, алло! Вы меня слышите? Как нам вернуть смартфон? — громко басит собеседница. — Вы записаны как «Моя Святоша». С хозяином телефона, думаю, кхм… знакомы.

— Да, — выдыхаю прерывисто.

— Я продиктую адрес, запишите. Пусть заберет телефон завтра с четырех до восьми, нам чужого не надо, — она называет улицу, номер дома, и я совсем перестаю что-либо понимать. — Записали?

Мычу что-то невнятное в ответ, и она, коротко распрощавшись, отключается.

Оставшиеся семь минут проходят в тревожном оцепенении. Невзирая на доводы разума, очень хочется верить в то, что Ян действительно мог бы случайно обронить телефон, однако последние надежды рушатся подобно хрупкому карточному домику, как только вдалеке я замечаю толпу.

— Тут тормозну. Чет там ажиотаж какой-то. Пожарка, менты… — водитель такси практически утыкается носом в лобовик.

Мое сердце пропускает удар, а легкие болезненно скукоживаются.

— А деньги, але?! — окликает меня он, когда я уже оказываюсь снаружи.

— Простите, — нашариваю в кармане купюры и, не глядя, протягиваю ему.

— Сдачи нет. А че эт у вас произошло? — опускает стекло и высовывается в окно. — Фу.

Хлопаю дверью, прохожу пару шагов вперед.

— Эй! Вещи забыла, растяпа…

Приходится вернуться. Нетерпеливо хватаю рюкзак с заднего сидения, закидываю на плечо и с ходу бросаюсь в сторону обесточенного дома. Туда, где толпа и машины. Два красно-белых гиганта, принадлежащих пожарной службе. Именно там сворачивают работы люди, облаченные в защитную форму.

В ушах ритмично громыхает кровь. Захлебываясь обжигающим ледяным воздухом, наполненным примесью гари и дыма, бегу. Бегу со всех ног… А потом торможу. Так резко, что поскользнувшись, едва не падаю на землю, покрытую толстым слоем снега.

Гомон голосов рассеивается и отходит на второй план, как только в поле зрения безошибочно попадают окна квартиры Яна.

Густой дым, который столбом валит оттуда, на какой-то момент лишает меня дара речи и способности двигаться дальше.

— Смотри че было, Некит, — звучит совсем рядом, и я непроизвольно тоже ловлю в фокус видеозапись, которую демонстрирует другу мальчишка. — Видал, как херачило?

— Ого! — присвистывает тот. — Гори-гори ясно, блин.

— Потушили недавно. Соседи очканули конкретно, — рассказывает он ему, посмеиваясь.

— А в этой квартире кто-то был?

— Да фиг знает, но полыхало так, что все тут знатно офонарели.

— Выносили кого-то, — вклинивается в их разговор старушка, опирающаяся на трость.

— Трупешник? — уточняет тот самый мальчишка, которому удалось снять ролик.

Мои нервы сдают окончательно. Бесцеремонно растолкав собравшихся локтями, ныряю в темный подъезд, ощущая адово всепоглощающее чувство дежавю.

Толком ничего не соображая, поднимаюсь наверх. Преодолевая каждую ступеньку лестницы, молюсь лишь об одном.

Только Ты, только Ты мне нужен! Пожалуйста, пожалуйста… Пусть с Тобой все будет хорошо!

Сердце надсадно пульсирует и мечется в мучительной агонии, периодически подпрыгивая по ощущениям до самой глотки. Внутренности будто скручивают тугим жгутом, и трясет меня так сильно, что зубы, клацая, стучат друг о друга.

— Девушка, стойте, туда нельзя! — раздается суровое за спиной, но я уже залетаю в задымленную квартиру, дверь которой распахнута настежь.

Достаю телефон и подсвечиваю экраном окружающее пространство. Бегло осматривая пострадавшую при пожаре мебель, захожусь приступом кашля.

Как это могло произойти? Я не верю! Не верю!

От едкого запаха гари кружится голова. Зажимаю нос и рот правой рукой. На ощупь передвигаюсь глубже, стараясь не замечать, как от дыма щиплет глаза, из которых безостановочно льются слезы.

Гостиная вроде. Иду налево.

— Немедленно покиньте помещение! — меня дергают за рюкзак, но я, каким-то чудом добравшись до студии, широко раскрываю глаза и в ужасе замираю. — Вы меня не слышите, что ли? Здесь нельзя сейчас находиться!

Как меня выволокли не помню. Помню только последнее, что увидела. То, от чего мороз по коже…

Тяжело дыша, оседаю прямо на холодную плитку, которую трогаю ладонями.

— Вам плохо?

Плохо ли мне? Я…

— Принесите ей воды. А лучше на воздух выведите.

— Девушка, вставайте.

Не трогайте меня. Не трогайте.

— Дарина! — голос Абрамова-старшего сейчас как маяк для потерявшегося в море корабля. Ориентир. Последний. Необходимый.