Аритмия

— Вопрос второй. Почему мыши спят вниз головой?

Хоспаде…

— Им так удобно? — предполагаю я.

— В какой-то мере, — кричит мне на ухо. — У летучих мышей хрупкие кости, на земле эти существа совершенно беззащитны. Они не могут отталкиваться и взлетать, как птицы, например. Структура крыла позволяет с легкостью делать это, падая.

— Понятно.

— Вопрооос номер триии, — хватается за поручни. — Почему говорят, что дельфин всегда бодрствует?

— Потому что полушария его мозга спят попеременно, — умничаю я.

— Молодец! Вот тебе ириска! — достает из кармана «золотой ключик».

Мы уже привыкли к тому, что он всюду их с собой носит.

— Мм… Так у нас еще и с призами игра! — забираю конфету с его ладони.

— А теперь моя любимая рубрика: «Загадки».

Блин. Хобби Левицкого. Он этими самыми загадками измучил всех вокруг.

— Что меньше рта муравья?

Господи, дались ему эти муравьи!

— Сдаюсь.

— Еда для муравья! — хохочет он. — Теперь серьезно. Настройся… — создает напряжение взглядом. — То назад, то вперед, ходит, бродит пароход. Остановишь — горе! Продырявит море!

— Мм…

— Пароход, взад, вперед…

— Гер…

— Ну думай же! Ты девочка, должна знать!

— Утюг?

— Да! — радуется он. — Ни зверь, ни птица, носок как спица. Летит — пищит, сядет — молчит.

— Комар.

Уже загадывал.

— Что это такое: синий, большой, с усами и набит зайцами?

Чешу стянутые шпильками волосы.

— Вот вообще без понятия!

— Хах! Троллейбус! Это ж легко! Так-с… — закатывает глаза, раздумывая. — Что у Адама спереди, а у Евы сзади?

— Боже, Гера, я не знаю! — пищу, сокрушаясь. — А давай Малежика послушаем? Ты ж обещал, — напоминаю я ему.

Шум и гам, царящие в автобусе, мешают настроиться на предстоящую пересдачу. Как и бесконечная болтовня Левицкого.

— Сейчас все будет! Я тебе дам свой плеер и наушники. Там звучание — просто бомба! Так… стоп. У меня тут не Малежик, сборник. Но хороший!

— Сгодится.

Распинав локтями всех близстоящих пассажиров, Герман извлекает-таки из своего ридикюля наушники. Огроменные. Страшные. С мягкими желтыми подкладками.

— Готова к умопомрачительному звуковому экстазу? — уточняет он, цепляя мне на уши эту замечательную самопальную металлоконструкцию.

— Готова.

Левицкий нажимает кнопку на старом кассетном плеере (не спрашивайте откуда он у него) и я погружаюсь в ретро…

Играет его любимая «Белая ночь» Салтыкова, конечно же. Мы ее уже наизусть знаем, потому что каждую субботу Гера устраивает нам музыкальный марафон.

Он выходит уже на следующей остановке, поскольку учится в другом корпусе. Машет рукой, когда я спешно хватаюсь за плеер. Мол потом отдашь.

Улыбаюсь и киваю.

Отвернувшись к окну, слушаю одну песню за другой. «Привет» группы Секрет, «Между мной и тобой» Оскара, «Летний дождь» Талькова. На «Восьмикласснице» Кино выплываю с волной студентов на улицу. Иду в сторону академии, и как-то понимаю, что настроение чудным образом наладилось. Странная терапия Левицкого сработала, видимо.

Вливаюсь в поток ранних пмгашников [3] .

Застреваем на входе. Как обычно. Однако сегодня очередь, выстроившаяся перед турникетом, двигается особенно медленно. Потому что работает только один.

3

Пмгашники — студенты вымышленной академии ПМГА.

Стаскиваю шарф, от которого становится душно. Смотрю на часы. До встречи с Укупником десять минут, а я еще даже ничего не повторила.

Внезапно ощущаю нечто необъяснимое. Какой-то внутренний дискомфорт, что ли… Тревожность.

Кручу головой и натыкаюсь взглядом прямо на Него.

Ян.

Стоит за моей спиной.

И пока он, не без интереса, осматривает дикую металлическую конструкцию, в которую зажата моя голова, я спешу отвернуться.

И да, делаю вид, что не замечаю того, что он совсем-совсем рядом.

Делаю вид, но все же чувствую… как шевелятся от его дыхания волоски на затылке, не попавшие в пучок.

Готова поспорить, он слышит перемотанную на повтор «Выхода нет» Сплин, но мне фиолетово.

Совпадение чистой воды.

И нет, я не буду вспоминать о том, что когда-то мы слушали эту песню вместе, а потом еще долго рассуждали над ее смыслом…

Глава 31. Предел терпения

Дарина

Укупник не пришел. Точнее пришел, но прямо перед началом пары у четверокурсников. Раздраженно от меня отмахнувшись, велел подойти к нему вечером.

Забыл. Он просто забыл, что назначил мне пересдачу…

Испустив разочарованный вздох, направляюсь в свою аудиторию. Пятая пара заканчивается в семнадцать двадцать пять. Если пойду пересдавать после нее, то не успею на работу, а Жанна меня точно ждать и прикрывать не станет. Как правило, за минуту до окончания смены она, что называется, уже на низком старте.

В аудиторию залетаю одновременно с преподавателем политологии. Извиняюсь, спускаюсь по ступенькам и сворачиваю налево, чтобы занять место рядом с Риткой. Вершинина на совместных парах с управленцами сидит отдельно. Нетрудно догадаться с кем… Прилипла к Нему намертво.

— Рит… Ты чего?

Только сейчас замечаю, что она плачет.

— Нормально все, — тихо шмыгает носом и вытирает щеки рукавом толстовки.

Уже кто-то успел обидеть, видимо…

Вообще, таких, как мы, здесь чаще просто не замечают. Поскольку, как ни крути, а в ряды золотой молодежи мы ну никак не вписываемся. И если я, да и та же Ритка, смиренно с этим фактом живем, то с Ингой дела обстоят несколько иначе. Она из кожи вон лезет. Мечтает тусоваться в высшей лиге. Только вот не приняла ее здесь эта самоназванная каста. «Пока не приняла», как любит замечать сама Вершинина.

По кабинету прокатывается приглушенная волна смешков. Вижу, что многие пялятся украдкой в телефоны. Невольно перестаю дышать. Разблокировав экран, захожу в чат, созданный Сивашовой.

Вот ведь конченые.

Анимированные стикерпаки. Риткино лицо приделали к туловищу свиньи.

Кладу свою ладонь поверх ее, ледяной и влажной. Ритка поджимает руку под щечку. Показывает, что ей не нужна жалость и поддержка. Закрывается. Замыкается в себе.

— Народ, в чем дело? — недовольно интересуется Егор Михайлович. — Успокоились. Дальше идем. Легитимность и власть…