Ария Маргариты

Тему эдгарповского «Ворона» подхватила у нас немецкая группа GRAVE DIGGER. Случилось это уже во второй половине 2001 года, а то бдительные стражи порядка могли бы опять заподозрить меня в чем-то очень нехорошем.

Вообше-то, эта команда то и дело залезает в кладовые моих идей и таскает оттуда всякие полезные темы, или наоборот? Помню, как я пыталась уломать Петровича на сочинение опуса о храмовниках — Ордене Тамплиеров, рыцарях в белых плащах… «Сначала их было только девять…» (Хо, мое любимое число!)

Сюжет о том, как сжигали последнего магистра ордена на Камышовом острове, так и просился переложить его на музыку. «Когда будете привязывать меня к столбу, – говорил своим палачам де Моле, – поверните меня к собору Богоматери…» Вы только вникните в то, что писал о храмовниках Святой Бернар, выдавая желаемое за действительное: «…они ненавидят шахматы и кости, им отвратительна охота (В. И. Ленин точно тамплиером не был, любил побродить с ружьишком по лесу, — прим. авт.); они избегают мимов, фокусников и жонглеров и питают отвращение к ним. к песням легкомысленным и глупым.

Они стригут волосы коротко, зная, что, согласно Апостолу, мужчине не пристало ухаживать за своими волосами. Их никогда не видят причесанными, редко — умытыми, обычно — с всклокоченной бородой, пропахшими пылью, изможденными тяжестью доспехов и жарой…».

Но легенды об удивительных сокровищах ордена и ереси тамплиеров не вдохновили, «арийского» гитариста… Через год после нашей беседы с Холстининым у немецких «гробокопателей» вышел альбом, целиком посвященный Ордену Храма (Господня).

Тогда конкретного пересечения «арийской» и «гробокопательской» линий не случилось. Но, видимо, тот Господин Великий Экспериментатор, который сидит наверху, бросил наши фишки не очень да1еко друг от друга. Именно фишки, а не кости (речь идет об игральных костях, а не о том бело-желтом ужасе, который периодически выкладывала из студенческого чемоданчика на стол моя старшая сестра, когда училась в 1-м Медицинском институте – у нас дома частями побывал целый скелет).

Осенью 2001 года немцы выпустили альбом, в котором среди прочих песен черным лжеальбатросом реял «Raven» — «Ворон». Кровожадно цыкая зубом («цыкать зубом» — полюбившееся с детства выражение из эпохального произведения «Понедельник начинается в субботу» братьев Стругацких), я впилась мрачным взором в текст, надеясь увидеть абсолютно новое решение вечной темы господина Ворона. Но жестокое разочарование постигло меня: ленивые немцы просто «пощипали» упомянутое выше стихотворение Эдгара По, распевая некоторые его строки целиком, никуда не сворачивая с главного тракта, ни на какую проселочную дорогу.

«Как-то в полночь, в час угрюмый… Утомившись от раздумий…» – так переводил М. Зинкевич. Подстрочник же выглядел следующим образом; «Однажды, когда угрюмая полночь сошла на землю, а я, измотанный и усталый, погрузился в раздумье…». Единственная серьезная правка, которую позволили себе сделать «гробокопатели», сводилась к замене слова «птица» — «bird» словом «priest» — «священ-

ник». «Птица ты иль Дьявол», – говорил герой Эдгара По. «Священник ты иль Дьявол», — пели GRAVE DIGGER. На этом вся революция и заканчивалась. С трогательным сохранением имени любимой девушки, о которой тоскует лирический герой (простите за выражение).

Мыс нашим всадником Апокалипсиса, дождем из камней и сверкающим рубинами глаз Вороном все-таки выбились в «улучшатели», «модернизаторы» и «глобализаторы», не зацикливаясь на трогательной истории с отошедшей в мир иной Леонорой и черной птицей, у которой на все вопросы был заготовлен универсальный ответ: «Nevermore» («Крикнул Ворон: «Nevermore!»…»). Границы крошечного домашнего ада несмелого в своих поступках индивидуума АРИЯ неспешно расширила до ада коллективного, всеобщего…

Вариант 2

Ночью день разорван, Затянула раны мгла, Смотрит черный ворон

На меня рубином глаз.

Я не суеверен, Но мой гость пророчит смерть, Траур оперенья —

Это траур и по мне.

Из другого мира Ворон вести мне принес – Скоро с неба хлынет

Из камней тяжелый дождь.

На коне крылатом Всадник спустится за мной, Любоваться адом

И агонией земной.

Свет ищет свет, Тьму ищет тьма, Дай мне ответ:

«Кто же здесь я?».

Сорок дней видений — В Книге Жизни нет меня, Всадником мгновенно

Сброшен в озеро огня.

Это — смерть вторая, Раз меня в той книге нет, Ворон это знает,

Разрывая в кровь рассвет…

Лучше всего пишется по ночам, когда беспокойные старые родители забываются тяжелым сном. Матери снятся горные разломы, Дева Мария, бегущий по пляжу Лаврентий Палыч Берия в костюме, с портфелем в руках, давно умершие родственники, убитые на войне братья.

Просыпаясь, она долго приходит в себя, стряхивает наваждение и заявляет, нагоняя тоску: «Когда я умру, везде по всему дому повесьте мои портреты, чтобы я наблюдала за вами…», Отец никогда не рассказывает о своих снах, лишь иногда он кричит, не просыпаясь, кричит страшно и надрывно. «С такой дочерью еще не так завопишь!» — предвижу я скептическую ухмылку читающих сей труд, но вежливо пропускаю этот скепсис впереди себя в открытую дверь.

Вариант 3

Ночью день разорван, Затянула рану мгла, Смотрит черный ворон

На меня рубином глаз.

И молчит Хранитель, Отвернувшись от меня, Между нами нити

Обрывает тишина…

Я не суеверен, Но мой гость пророчит смерть, Траур оперенья —

Это траур и по мне.

Знать, что завтра будет, Я сегодня не хочу, Пусть зажечь забудут

Наверху мою свечу…

Черным крылом Солнце укрой, В мире ночном

Я твой давно!

Странной силой полон, Я начну свой суд вершить, Проклятых и мертвых

Я заставлю говорить.

В спину мне вопьется Шпиль собора без креста, Упадет в колодец

С неба черная звезда…

Ночь безлунна, Ночь безумна, Я теряюсь в ней, Нет спасенья — Всюду тени… Тенью черной