Ария Маргариты
Шрифт:
Ты не исчезай!
Ты сотни раз в слезах умирала,
Тебя возвращали в этот ад,
Смерть верить клятвам твоим перестала, Живи жизнью, взятой напрокат.
или
День начинаешь всегда с покаянья, А ночь — окаянная — в крови, Пыль стерла с книжных страниц названья, И нет больше лживой красоты!
И ты одна под небом осталась, С ключом от двери, которой нет, Я знаю все, о чем ты мечтала,
Но где тот согревший душу свет?
Сюжет №5
(без
Мы только призраки этой Вселенной, Хотя и не таем в зеркалах, Мы не проходим сквозь камни и стены, Сердца бьют навылет боль и страх —
Я боюсь, что ты исчезнешь…
Смерть нас берет во сне и мученьях, И крест — сторож нашей тишины, Мы все же призраки этой Вселенной,
Но мы всей Вселенной не нужны.
Мы только призраки вечной Вселенной, Наш мир тоньше всех других миров, Здесь счастье легче морской белой пены,
И здесь слишком призрачна любовь.
Сюжет №6 (продолжение лунной темы. Собственно, с этого варианта, как показали раскопки, песня и начиналась.)
Я жду тебя на лунном просторе, На той, странно темной, стороне, Там вся печаль Земли невесома,
И жизнь в миллионы раз длинней…
Там мы не скажем больше ни слова — Словам доверяет пусть Земля, Свет станет в сердце оттачивать холод,
Сердца согреть на Луне нельзя.
Мы по ступеням в ночь полнолунья
Сойдем в мир, что стал давно чужим,
Вновь………….струны (или руны, на худой конец)…
И жизнь видеть с темной стороны.
Состояние — идиллия двух влюбленных друг в друга до судорог людей, одетых в скафандры космонавтов. Они плавно перемещаются с одного лунного камня на другой, безотчетно выполняя немыслимые па в воздухе, иногда что-то внутри у заскафандренных влюбленных словно закорачивает, и они принимаются носиться по лунным пригоркам (если бы на Луне был воздух, я бы сказала «рассекая воздух со свистом», но воздуха-то нет, значит свистеть нечему). Чтобы воочию увидеть подобные полеты, рекомендую посмотреть фрагмент глупейшего, но эффектно снятого китайского фильма «Крадущийся тигр, затаившийся дракон» — там, где герои дерутся в зарослях бамбука.
А у меня на Луне за любовным танцем парочки внимательно наблюдают два желтых глаза. Словно кто-то великий, но похотливый и глумливый, смотрит на людей сквозь прорези черной бархатной маски, украшенной звездами. Однажды у таинственного подсматривающего в одном из сюжетов глаза уже пылали, но красным светом. Наверное, Он поменял контактные линзы.
Сюжет №7
Героя сюжета, совершенно отчаявшегося, в разодранной в припадке отчаянья тельняшке, постепенно заносит снегом на развилке дорог. Если постебаться над ним ( вообще-то, стебаться над человеческими чувствами нехорошо!), то в конце концов можно превратить мученика эмоций в одинокий светофор. Если относиться к нему серьезно — пускай станет гордым придорожным крестом, почерневшим от непогоды и времени, с крохотной, известной всем фигуркой.
Я замерзаю под небом бескрайним, Бежать нет желанья, и нет сил, Мне никогда не узнать вечной тайны — Зачем я на этом свете жил.
Где-то есть другое солнце, Что согреет нам сердца, Там, за солнцем, Есть другие небеса, О которых знали Лишь двое: ты и я.
Все, что я делал, вело лишь к потерям, Любовь принесла не свет, а смерть, Я
как безумный в проклятья не верил, Прости, но не верю и теперь.Снег на лице превращается в слезы, Услышь голос мой в душе своей, Пусть в эту полночь под небом морозным С тобой обвенчает нас метель.
Сюжет №8
Он молча зарядит все винтовки и охотничьи ружья. Он приготовит динамит. Он еще раз внимательно посмотрит на плакаты, которыми увешаны стены заброшенного барака: улыбающиеся идиоты-новобранцы в ослепительно красивой форме славных десантников.
За ним вот-вот должны придти те, кого он обидел. Отказался стать убийцей, да между делом проболтался одному шустрому журналюге о парочке карательных операций. Убитые женщины, дети –все такое, что тыловые крыски называют «гримасами войны». Рвы, заполненные телами расстрелянных, виновных в оказании помощи местным бунтовщикам. Медальон, сорванный с шеи тщедушной старушки, державшей почему-то в руках железную банку из-под английского чая «Earl Grey»…
Он взорвет себя, этот барак, этих ублюдков из спецслужб. Средненький воображаемый фильмец со Сталлоне в главной роли.
Ночь – это время моих откровений, Я сам посмотрю себе в глаза, Боль в прошлый мир распахнет настежь двери, Солгать и спасти себя нельзя.
Не спеши открыть всем душу, Им нужна лишь грязь и кровь, Только полночь Понимает все без слов, И утешит песней Про вечную любовь.
Я был солдатом жестокой удачи, Рабов неудачи в плен не брал, Но этой ведьмой за горло был схвачен, С тех пор я не жил, я умирал.
Шум за стеной равносилен расстрелу, Пришло время все долги платить, Пусть заберут мое бренное тело, Но я не отдам своей души…
…………………………………
Там, где застыло холодное солнце, Мой след остался на белом снегу, Там мое детство и битва с драконом, Что был тенью веток на зимнем ветру…
«На снегу» и «на ветру» – не рифмуются никак, но картинка получается красивой.
FLASHBACK
Пахнет соломой и морозом. Впереди едут сани, с них-то и падает солома. Сани будто бы вырвались из старого мира, провалившегося в прошлое, где по превращенному войной в развалины немецкому городу Инстербургу еще разгуливают бравые офицеры Рейха. Их жены еще не закопали в аккуратных немецких садах сервизы из саксонского фарфора – потом русские, одержимые идеей найти клад, острыми лопатами разобьют сервизы на сотни осколков, переименуют Инстербург в Черняховск, а территорию бывшего концлагеря застроят финскими домиками. Каскад прудов для разведения зеркальных карпов зарастет осокой и покроется мелкими белыми цветами, издали похожими на сложенные в несколько раз крылья сахарных мотыльков.
Венчало этот загубленный временем каскад черное озеро. Черное из-за того, что в его гладь смотрелись высоченные черные мудрые ели, роняющие черную хвою. Черная хвоя превращалась в торф.
Озеро, сколько я его помню, охраняло стеной странное молчание – даже лесные пичуги облетали его стороной. Нам, начитавшимся тогда Жюля Верна, казалось, что вот-вот из глубины бесшумно поднимется подводная лодка «Наутилус». Мы так и назвали это лежавшее в травяной раме бездонное зеркало – «Озеро капитана Немо».
Временами шныряющие по лесу мальчишки находили немецкие гранаты, и тогда гремели взрывы, и в семьи советских летчиков, поселившихся в немецких двухэтажных коттеджах, входила смертельная печаль… Происходило все это неподалеку от Калининграда-Кенигсберга.
Когда-то великий философ Иммануил Кант прогуливался по улочкам Кенигсберга, не имея ни малейшего представления о том, что русские дети будут ходить в школу, в здании которой размешалось местное гестапо, что за стволами онемевших навеки елей кому-то будут мерещиться фигуры фрицев в черных шинелях и что когда-нибудь появятся волосатые «БИТЛЫ» и вкрутят молодняку свою философию жизни.