Арлекин

Господа офицеры немедленно согласились с доводами коммодора. Безусловно! Высокооктановый бензин способен в считанные минуты испепелить танкер, превратить его в огнедышащий Кракатау, и было бы абсурдно думать, что кто-то мог уцелеть в пламени.

–  Я остался жив, потому что спускался в трюм, пес - потому что увязался следом...

–  Собака имела кличку? - быстро спросил майор.

–  Ее называли Сэром Тоби, но...

–  К-ка-а-ак?!!

–  Так! Что слышали, то и повторяю, - усмехнулся моряк. - Пес откликался на Сэра Тоби, неужели не понятно?

–  Господа, он издевается над нами!.. - скрипуче заявил молчавший до сих пор старший офицер. - Чего стоит после этого утверждение, что перед нами русский моряк? Давать собаке подобную кличку, - значит, оскорблять достоинство дворянина, титул баронета и рыцарскую честь! Но, главное, чего не мог сделать русский, ЭТО ОСКОРБЛЕНИЕ НАЦИИ СОЮЗНИКА!

–  Но...

–  Никаких "но"! - вмешался коммодор. - В пистолете использовано три патрона. Достаточно, чтобы убить настоящего капитана и его собаку, если она была. Почему вы сорвали погоны? Почему спрятали лодку и комбинезон? А ракетница? Вы не решились использовать ее, увидев корабли противника. Наши корабли, подсудимый! - Восклицания и вопросы сыпались горохом, без промежутков. - И потом, зачем капитану лезть в трюм? А боцман, а чифмейт? В конце концов осмотр пробоин - их прерогатива. Место капитана - рубка, а русские капитаны - мой опыт общения с ними достаточно убедителен - весьма дисциплинированны и обладают повышенным чувством долга, сознанием ответственности, однако... При всем уважении к ним, должен - обязан! заметить, что ни один из них не говорил по-английски, словно выпускник Кембриджа или Оксфорда.

–  Ну, так вы встретились с первым! - воскликнул, чувствуя кружение головы от этих словесных вывертов. - И все-таки вы льстите мне, коммодор, где уж нам до выпускников Оксфорда!

–  Еще бы! Я, так сказать, наглядно проиллюстрировал свою мысль. Так владеть языком... Да, согласитесь, не каждый может похвастать такой легкостью и свободой. Господа, делайте вывод!

Происходящее выглядело бредом. Ах, джентльмены и лорды, ах сучьи вы...

Он взял себя в руки и снова принялся объяснять, что учился у человека, прожившего много лет в Соединенном Королевстве, что имел достаточную разговорную практику и до начала войны, и во время ее. Разве этого мало? Ответили - мало! В ваших знаниях чувствуется академическая подготовка. Солидный багаж знаний предполагает широкий кругозор. Быть может, даже трагедии Шекспира предпочитаете на языке оригинала?

–  Разумеется! - ответил с бесшабашной и злой радостью, не думая о впечатлении, но стремясь уязвить Маскема. - Стыдно читать великого Шекспира в переводах, если владеешь языком, словно выпускник Оксфорда.

–  А вы прочтите нам что-нибудь... Хотя бы... из "Короля Лира".

–  Извольте... - Подумал, звякнул наручниками. - Послушайте Глостера:

Король безумен, а мой жалкий разум

При мне остался, чтобы ощущал я

Безмерность горя. Лучше б помешаться;

Тогда бы мысли отвлеклись от скорби

И боль казалась выдуманной только,

себя не сознавая.

В этом месте у Шекспира - барабаны. Не забудьте приготовить их для меня, коммодор...

Пробежал удивленный шепоток, и на лице старпома, единственный раз вступившегося за нацию и дворянскую честь, появилось удивительное в своем разночтении выражение, могущее означать как одобрение, так и требование вздернуть на рее этого наглеца. Маскем не мог не учитывать и другую реакцию офицеров.

–  Господа офицеры! - В голосе коммодора звучало торжество. Чувствовалось, сейчас он положит конец сомнениям. - Этот человек упорствует в желании выдать себя за советского моряка и так же упорно отрицает свою принадлежность к асам Геринга. И знаете, в этом упорстве, кажется мне, есть свой резон. Он действительно... Он не русский моряк и не германский летчик! Кто же он в таком случае? - Маскем умолк и закурил сигару. Дальнейшие домыслы коммодора, выпускаемые с дымом, были таковы, что у обвиняемого вытянулось лицо. - Законы военного времени, господа, - разглагольствовал Маскем, - тождественны в любой цивилизованной стране. Они беспощадны к врагам явным и тем более к тайным. Конечно, господа, этот человек не летчик! Пилот бы наверняка погиб в утлом резиновом челне. Не вам ли, офицерам морской державы, лучше, чем кому-либо, известны нравы открытого моря, вам ли не знать, как ничтожен человек в его просторах и не готов психически - ведь он не моряк! - к нервным перенагрузкам. - Сделав комплимент подчиненным, коммодор продолжал: - Но этот человек и не русский моряк. Его... гм, культурный уровень превосходит известное НАМ С ВАМИ о восточных славянах. Выделив ударением "нам с вами", Маскем хотел поправить сбой на "его культурном уровне", но снова потерял безукоризненную четкость слога: - Тем более, гм... о моряках. - Новая заминка вынудила коммодора оставить излишнюю эмоциональность и закончить речь сухим выводом: - Он, безусловно, европеец, из чего следует вывод: он - проклятый нацистский агент, высаженный на остаток танкера с подлодки, недавно потопленной лейтенантом-коммандером О'Греди с фрегата "Черуэлл".

...Вот это да! Даже присвистнул: вот так повернул, старый мерин, вот так "удружил", сукин кот!

–  Почему на этом человеке оказался мундир летчика? - Свист, совершенно неуместный в кают-компании крейсера Его Величества "Абердин", заставил коммодора Маскема прибегнуть к новым доказательствам и вынудитъ в конце концов к капитуляции этого без пяти минут покойника. - Господа, чего проще, кажется, переодеться в русскую форму и... никаких подозрений! Однако нацистская разведка, хотя и питает склонность к театральщине, и Канариса не без основания кличут "лисой", все предусмотрела. А вдруг мы поверим, что ОН - РУССКИЙ? Тогда нам придется депортировать его Советам. Но Канарису, этой хитрой лисе, хочется внедрить агента в метрополии, отсюда намек: не верьте этому человеку, когда он выдает себя за русского - это от страха. На самом деле он пилот, он из люфтваффе, считайте его пленным и отправляйте в метрополию... - Взгляд коммодора стал суров и непреклонен.

"Демагог, казуист, сволочь!.. Каких тенет наплел - ни хрена не поймешь. А этим, - Арлекин скользнул по сонным физиономиям презрительным взглядом, все до феньки. Лишь бы не проморгать оргвыводов и вовремя одобрить..."

–  Но враг просчитался, господа! - Голос Маскема наполнился гневом. - Мы разгадали хитрость. Перед нами профессиональный шпион, и наш приговор, согласно законам военного времени, должен быть суров! Он должен донести до каждого моряка уверенность в правоте нашей борьбы, уверенность, что кара человеческая и кара Всевышнего не минует каждого негодяя! Я говорю: "Расстрел!" Я предлагаю расстрел, я голосую за расстрел обеими руками!

"Оказывается, смерть не обманешь... Обрадовался спасению! Так получай удар. Подлый, с самой неожиданной стороны... - Только сейчас увидел Арлекин устремленные на него взгляды, только теперь дошел до него смысл сказанного коммодором. - Расстрел?!! Кому? Да мне же, мне! Господи, ну что за окаянство: из огня да в полымя!"

–  И последнее, господа... - Коммодор Маскем поднялся, оперся о стол костяшками пальцев. - Господа, хотелось бы узнать подлинное имя этого человека.

–  Это нужно для протокола, - майор отпустил уши и придвинул к себе бумаги. - Итак, ваше подлинное имя, возраст и звание?

"Никогда не влезай в чужие обноски!.." - запоздало упрекнув себя, Арлекин взглянул на лица и не увидел сочувствия: одно лишь холодное любопытство и ожидание ответа.

–  Чушь собачья!.. - произнес наконец, пытаясь собраться, чтобы не показать внутреннего смятения. - Все, сказанное здесь, коммодор, собачья чушь! Иначе не назовешь эту белиберду. Да не обидится на меня Сэр Тоби, однако покойник был не глупее вас, сэр, зато, и я отдаю ему должное, душа его была гораздо человечнее, чем у вашего трибунала.

Похоже, Маскему грозил удар: розовая волна выплеснулась из-под накрахмаленной белизны воротничка, прокатилась через шею и щеки, выкрасила нос и схлынула на лоб, где апоплексическая багровость удерживалась до момента, когда коммодор снова обрел дар речи. Пока что он мог только шевелить пальцами, что и проделал весьма энергично, адресуясь к майору. Председатель трибунала готовился занести в протокол недостающие сведения, но преступник не спешил сообщить их, поэтому майор грыз кончик "паркера" и мял левой пятерней только один лопух, совершенно игнорируя интересы другого.

Пальцешевеление коммодора было воспринято майором столь же энергично, причем сначала он попытался оторвать собственные уши, а уж после прищелкнул пальцами, давая знать капралу на языке глухонемых, что "нацистского шпиона" пора вышвырнуть из общества господ офицеров.

Капрал ограничился кивком, - матросы повернули приговоренного лицом к двери, и эта их жесткая .грубость вернула Арлекину прежнюю бесшабашность, заставила обернуться и отчеканить:

–  Уж если требуется запротоколировать мою смерть согласно вашим джентльменским и юридическим нормам, то запишите, майор, что вам удалось убить бессмертного Арлекина. Ар-ле-ки-на! Запомните и вы, сэр Маскем!..