Артефакт острее бритвы

Все разом отмерли, и я взвёл курок, снова пальнул — на сей раз в потолок.

Мне бы гаркнуть «ни с места!» или «руки вверх!», только и без того дышу неглубоко и через раз. Ладно хоть ещё с заднего двора прибежал брат Смурной, и посетители пивной самую малость присмирели.

Отец Шалый оглянулся на голую Лиску и приказал:

— Оденься! — После спросил у Беляны: — Третьего не заметила?

Девчонка отрицательно покачала головой, ухватила со стойки кружку с пивом и надолго к ней приложилась.

— Надо у буфетчика узнать, кто ещё с ними был! — через силу выдавил я из себя. — Может, только двое заселились или третий не из аборигенов!

— Найди его! — велел священник, оглядевшись.

Найди? Я перегнулся через стойку, там буфетчик и обнаружился. Мёртвый, мертвее не бывает. Из груди его торчала рукоять разделочного ножа.

Тут-то мне поплохело окончательно.

Кто-то из посетителей возмутился и потребовал объяснений, но Шалый ничего даже слушать не стал.

— Девок в угол! — приказал он монахам. — Остальных осмотреть, у кого на одежде кровь — ставьте к дальней стене. Смурной, обувь проверь! Ботинки там самые обычные были, без набоек…

Только проще оказалось сказать, нежели сделать. Народ в пивной подобрался бывалый, началась свара.

Я смахнул со стойки всю посуду и взгромоздился на неё, пусть даже для этого и пришлось упереться коленом в высокий табурет.

— Подлатай меня! — попросил Беляну, укладываясь на спину, и девчонка выронила кружку с пивом.

— Подстрелили? — ахнула она, округлив глаза. — А чего молчал?!

— Остановил кровь, — сипло выдохнул я и с трудом подавил кашель. — Просто затвори рану…

— Рехнулся?! — Девчонка отвесила мне пощёчину. — Не смей глаза закрывать!

Перед лицом вспыхнуло ярчайшее сияние, укололо даже через смеженные веки, запрыгало из стороны в сторону, не позволяя провалиться в забытьё. Точнее — сделать это мешая.

Зря, зря, зря. Когда Ласка запустила в меня свою ставшую полупрозрачной руку и стиснула призрачными пальцами засевшую в лёгком пулю, боль скрутила так, что Беляна и Лиска едва удержали, не позволив сверзиться со стойки на пол.

Потом меня вроде бы чуток подлечили, но на какое-то время я сознание всё же потерял. Более-менее очухался лишь на обратной дороге в верхний город — это меня на кочках растрясло. Каждую прочувствовал.

Разговор с отцом Шалым тоже никакого удовольствия не доставил. Тот был откровенно не в духе, да оно и немудрено: человека потерял, двух подозреваемых прикончили, а третий и вовсе скрылся. Ещё и с заявившимся в пивную приставом разругался в пух и прах — увы и ах, церковь в заморских землях пользовалась прискорбно низким авторитетом.

— Держи язык за зубами! — потребовал священник. — И о демонопоклонниках, и об остальном. Это всех касается!

Лиска только фыркнула. Через оставленную в её платье пулей дыру проглядывала белая кожа; девчонки прижимались друг к дружке, предельно отодвинувшись от Шалого, ну а я, устроив голову на коленях Беляны, полулежал на противоположной скамье.

— Я вас предупредил! — хмуро бросил священник и замолчал.

Дурное настроение отца Шалого объяснялось отнюдь не одной только неудачной охотой, но и тем несомненным фактом, что охотились и на него самого. Те лихие стрелки определённо не были заодно с чернокнижниками, а если и были, то получили заказ на голову священника задолго до того, как мы отправились блуждать по тёмным улочкам Тегоса.

Поэтому вдвойне удивительней оказалось получить от священника не только совет помалкивать, но и увесистый мешок. Меня довезли непосредственно до больницы, вот там отец Шалый свой подарок и вручил. Я безмерно удивился, а когда помимо какой-то мелочёвки нашарил внутри длинноствольный револьвер, то озадачился пуще прежнего.

— Зачем ещё?

Священник неприятно улыбнулся.

— Так хоть какие-то шансы выжить будут. Колдун из тебя, как…

Он не договорил, махнул рукой и велел брату Смурному трогать. Экипаж укатил, а я отправился в приёмный покой долечивать кое-как закрытую рану. Коллеги из ночной смены отнеслись с пониманием и три шкуры драть не стали, ещё и определили на ночь в служебную палату. И это было замечательно: иначе пришлось бы спать где-нибудь на полу в коридоре — такая слабость навалилась, что словами не передать. До усадьбы бы точно не дошёл.

Но ранение ранением, слабость слабостью, а свою смену на следующий день я отработал от звонка до звонка. И скидок мне никто делать не стал. Ладно хоть ещё не случилось аврала — к нам лишь дополнительно перенаправили с десяток пациентов из других больниц, где из-за вчерашних нападений образовалась нехватка специалистов по порче.

Хотел бы я сказать, будто у меня после лечения всё как рукой сняло, но ничего подобного: лёгкие то и дело рвал сухой кашель, а от табачного дыма и вовсе становилось нехорошо. Я даже пригрозил швырнуть в Дарьяна револьвером, если тот вздумает закурить при мне одну из своих вонючих сигар.

Почему швырнуть? Да просто в барабане не осталось нестреляных зарядов, а снарядить его к бою оказалось той ещё морокой. Отец Шалый позаимствовал у мёртвого стрелка пороховницу, капсюли, мешочек с пулями и прочую мелочёвку, но и так с непривычки я провозился никак не менее получаса. Ещё книжник с непрошеными советами под руку лез, едва не послал его куда подальше.

Перво-наперво оружие пришлось почистить, затем я засыпал в одну из камор порох, взял увесистую свинцовую пулю и воткнул её сверху, но пальцами сумел засунуть лишь до середины. Задумался, что делаю не так, тогда и обнаружил, что под стволом имеется поворотный шомпол. Я подкрутил барабан, с силой отвёл в сторону рукоять-рычаг и до упора загнал застрявшую пулю в камору. Дальше оставалось лишь повторить всё пять раз и вставить капсюли.

— Смазка нужна, а то порох отсыреет! — заявил тогда Дарьян. — Я читал, он влагу впитывает.

Наверняка, так дело и обстояло, поскольку имелась в наборе и баночка с салом, но я советом книжника пренебрёг.

— Не успеет ничего отсыреть! Айда в подвал!

Стрелять мы взялись по очередному забракованному ходячему мертвецу, но если прежде до наших упражнений лысому наставнику Дарьяна не было никакого дела, тут он погнал нас прочь. Оно и немудрено: бахал револьвер просто оглушительно.

Во второй половине дня кашель заметно усилился, закружилась голова, всё начало видеться чуть подсвеченным алым, куда дольше обычного приходилось возиться даже с самой простенькой порчей. От магистра Первоцвета моё состояние не укрылось, он прописал обильное питьё и даже выдал рецепт травяного сбора, а заодно велел оставаться на ночь в больнице. Это распоряжение откровенно раздосадовало, поскольку я вновь лишался платы за ночное дежурство в усадьбе, но на споры попросту не осталось сил.

Скучать в одиночестве не пришлось. Облюбованный лекарями кабак, в комнате над которым зарезали Веслава, покуда так ещё и не открылся, поэтому Дарьян, как заявился ко мне «на пять минуточек», так и проторчал до позднего вечера. Больничную библиотеку он давно уже прошерстил, а в подвальчик с «самым лучшим в городе пивом» в одиночку, пусть даже и не сознался бы в этом под страхом смерти, наведываться побаивался.