Артур, племянник Мордреда

слышал о Грейсвандире и Вэрвиндле, выходило, что они гораздо круче моей проекции и,

вдобавок, независимы от двухмерного Лабиринта. А если они на порядок мощнее Тени Знака, то

проекцией чего, в таком случае, они являются? Ясен пончик — Камня Правосудия. Других

вариантов просто не было, нет и быть не могло. Так и выходило — Грейсвандир и Вэрвиндл не

дотягивали до уровня Лабиринта, но явно были ближе к Порядку, чем любой из Сломанных

Лабиринтов и гораздо «сильнее» их. То есть ровно на полторы октавы ниже, чем трехмерный

Лабиринт в Камне.

Лучший металл, лучшая команда кузнецов, прекрасно оборудованная кузня… Теперь я

думаю, что все это было не так уж важно. Если бы этот меч отковал пьяный кузнец, использовав

для его создания переплавленный металл от прохудившихся чайников — полагаю, ничего бы не

изменилось. В данном случае форма полностью отражала содержание. Мордред долго колдовал с

Камнем. На раскаленном клинке моей кровью он рисовал одну линию за другой… Кровь сгорала и

испарялась, наполняя помещение дымом, а на мече, преобразуя его суть и форму, проявлялась

серебристо-белая вязь… Я ощущал необыкновенный эмоциональный подъем, и в то же время я

чувствовал как нечто истекает из моей сущности, давая жизнь этому клинку. Между нами

возникла связь, столь же тесная, как связь между близнецами или связь матерью и

новорожденным. Откуда-то я знал, что, лишившись этого меча, сотворить новый — во всяком

случае, для себя самого — я уже не смогу. Он забрал часть моей души, и эта часть навеки

останется в нем — или ее не будет вовсе. Меч продолжал меняться. Сырая форма приобретала вид

произведения искусства. Оставшиеся не у дел гномы отступили в благоговенье, созерцая

явившееся их очам Чудо. Заострилось лезвие, сам по себе появился кровосток, перекрестие —

полоса металла — стала изящным полумесяцем, рукоять приобрела объем, даже появилось что-то,

похожее на кожаную обмотку, навершие набухло и раскрылось, сделавшись похожим на

когтистую лапу. Мордред уже заканчивал играться с Камнем, и я вдруг понял, что должен сделать

еще кое-что. Меч ждал меня, притягивал к себе. Я шагнул к наковальне, одновременно опуская

руку на кошель у пояса и испытывая дежавю — четкое ощущение, что сейчас лишь повторяется

нечто, виденное мною ранее. Когда виденное? Где?.. Возможно, в забытом сне.

Я извлек из кошелька сверкающий бело-голубой камень. Я прикоснулся к лезвию меча,

которое еще минуту назад было красным от жара, но не обжегся. Я почувствовал, что меч, еще

незавершенный, ощутил мое прикосновение. Левой рукой я поднес Сильмарилл к рукояти.

Железные когти сомкнулись, принимая камень. Клинок вспыхнул. Мордред сделал последний

завиток и отступил на шаг, любуясь своей работой. Молча стояла Фиона. Но я не смотрел на них.

Меч лежал на моих ладонях, сверкая серебристыми линиями узора. Сильмарилл в рукояти сиял,

как крохотная звезда. Я чувствовал — меч рад тому, что существует. Он не был разумен, но

каким-то образом воспринимал окружающий мир и как-то оценивал его — по своему.

— Таким мечам всегда давали имена. — Подал голос Мордред. — Как ты его назовешь?

Я ответил, не задумываясь:

— Экскалибур.

6

— …Значит, ты видел это во сне. — Подвела Фиона итоги нашей короткой беседы.

Мы находились в ее покоях в Аваллоне. В отличии от моих горничных, служанки Фионы

были вышколены на совесть. На темной мебели, выполненной в скандинавском стиле, ни

пылинки, все вещи на своих местах, на письменном столе — стопка книг, лист бумаги и несколько

карт.

Я кивнул.

— Я предполагала нечто подобное. — Известила меня Фиона.

Она произнесла это с таким многозначительным видом, что я подумал: «А не врет ли моя

тетя?.. Просто так, на всякий случай? Чтобы поддержать свой имидж?»

141

— Предполагала? — Переспросил я. — Но почему?

— Потому что подобные открытия не совершаются вот так вот, запросто.

— Другими словами, ты хочешь сказать, что такой кретин, как я, не мог придумать ничего

путного? А мне кажется, что дело как раз в этом. Открытие лежало на поверхности. Профессионал

не мог догадаться.

— Неважно, что тебе кажется, Артур.

— Ладно. — Я скептически посмотрел на тетю. — Может быть, тогда объяснишь, что это

было?

Фиона помолчала.

— Ты часто видишь яркие, запоминающиеся сны? — Спросила она.

Я покачал головой.

— С тех пор, как я стал бессмертным, я не вижу снов.

— Любопытно. — Фиона задумалась. — Обычно бывает наоборот. Сны есть у каждого из

нас. Некоторые обладают пророческим характером. Это зависит от природной чувствительности.

Но если ты не помнил сна с Экскалибуром до того, как он начал осуществляться, возможно, были

и другие сны, которых сейчас ты не помнишь.

Я хотел возразить, а потом задумался. В том, что она говорила, что-то было… Одни люди

чувствуют себя хорошо утром, другие — вечером. Я всегда был жаворонком, но не раз за

последние десять-двадцать лет я просыпался уставшим, словно не отдыхал, а совершал

марафонский забег. Впрочем, это случалось нечасто. Были и другие состояния. Светлая радость,

содержавшая в себе зерно чего-то очень важного — по крайней мере, мне так казалось несколько