Ашу Сирай

Разбойники в таком ужасе внимали словам Шута, что я невольно вспомнила историю о проклятии некроманта, которую однажды упомянул Джастер. Даже Сафар проникся угрозой: его руки заметно дрожали, а лицо отражало испуг.

Значит, это и в самом деле возможно: заточить души навечно, сделать их рабами без малейшей возможности на спасение… И новую жизнь.

Я судорожно вцепилась в луку седла, не сомневаясь в том, что Джастер исполнит эту страшную угрозу. Его не волновали награбленные богатства и наложницы, но он никогда не щадил разбойников, а на этих был особенно зол. Тысячи невинных, проданных в рабство, и сотни убитых мужчин, замученных детей и изнасилованных женщин…

Нет, Джастер такое никогда не простит.

Но такое проклятие… Это слишком суровое наказание. Он ведь может их просто убить, как сделал с бандой Врана, и пусть этот Сурт сам с их душами разбирается!

Шанак, Датри, почему, ну почему из-за этой одежды я не могу ему этого сказать?!

— Ты… ты, несомненно, так пошутил, Ашу Сирай? — дрогнувшим голосом произнёс Сафар. — Я… мы столько пленников продали храмам и Взывающим! Я никогда не скупился на подношения в храмах! Тёмноокий не мог отвернуться от меня и лишить своей милости! Я ничем не мог вызвать его гнев!

— Тогда почему ты и твои люди здесь и прогневали меня, Сафар?! — громыхнул Джастер. — Тёмноокий отдал вас в мои руки, и ваши души будут принадлежать мне!

— Помилуй, о великомудрый! — разбойники снова побросали оружие и упали на колени, умоляюще простирая к Джастеру руки. — Не проклинай, Безликий! Не лишай надежды на новую жизнь! Пощади, Ашу Сирай!

— Пощади! — Сафар последовал примеру остальных. — Всем известно, милость твоя выше небес! Мудрость твоя глубже самого моря! О справедливости молю тебя! В невежестве своём я раскаиваюсь! — Он ударился лбом о землю. — Если бы всемогущий Сурт одарил меня такой мудростью и разумением, разве бы я посмел нарушить границы твоих владений, о могучий Ашу Сирай?! Разве бы мой язык посмел дерзить тому, кто не побоялся гнева самого Тёмноокого?!

Не побоялся гнева самого Сурта… Да, в это я могла поверить. Шут на такое вполне способен. Он, по-моему, вообще ничего не боялся.

Однако, не смотря на все льстивые слова и поклоны, я не верила Сафару даже на пол-«шипа». Как там Джастер его назвал? Шакал, который прославился своей жестокостью, хитростью и подлостью?

Вот уж и в самом деле — мерзкий человек…

— И какой же справедливости ты хочешь, Сафар? — Джастер ничем не выдал своих чувств по поводу услышанного. И я не сомневалась, что губы маски едва заметно изогнуты в насмешливой улыбке, хотя ничего смешного в сказанном не было.

— Отпусти меня, о великий Ашу Сирай! — разбойник сложил ладони над головой. — Клянусь, что с восходом солнца я раскаюсь в своих неправедных делах и направлю стопы свои по праведному пути своей жизни! И никому более из своих людей не позволю встать на путь порока! Да будет сам благословенный Взывающий Ёзеф свидетелем моим словам! Отпусти меня, Ашу Сирай, и я буду до конца жизни восхвалять твои милосердие и мудрость!

— Простить тебя и помиловать, говоришь? — судя по голосу, у маски едва приподнялась одна бровь. — Даже самого Ёзефа в свидетели призываешь? Хорошо. Ты получишь это при одном условии.

— Любое условие назови, о мудрейший из мудрых, да будут благословлены дела твои Тёмнооким! Я исполню всё, что ты пожелаешь!

Разбойник поднял голову и глазами жадно шарил по бесчувственной маске, пытаясь понять, подействовали его слова или нет.

— Мудрые люди говорят, что каков предводитель, таковы и те, кто идёт за ним. У тебя нет милости Сурта, чтобы призывать его благословение, Сафар. Однако ты похвалялся своей удачей, силой и скоростью. Я дам тебе возможность доказать это. Локашан не велик. Если твои ноги сумеют пересечь границы его стен прежде, чем мои голодные наймары доберутся до тебя — то, так и быть, я сочту это милостью Тёмноокого и отпущу тебя и твоих людей, чтобы вы могли исполнить данную тобой клятву. Но если нет — пеняй на себя. Твоё тело станет кормом для моих наймаров, а твоя душа познает такие мучения, которые не ведала до сих пор. Ты принимаешь условие, Сафар?

Разбойник встал с колен, переводя взгляд с Джастера на наймаров, а затем за пределы освещённой кострами площади. Даже отблески огня не скрывали того, как побелело его лицо.

— Н-но, Ашу Сирай… Всем известно, что наймары — это создания самого Сурта, и они быстрее самых лучших лошадей на земле! Как же я смогу обогнать их?

— Я буду считать до сорока. А затем отпущу их. Поспеши, Сафар. Два.

Разбойник облизнул губы, подхватил меч и, больше не раздумывая, кинулся в темноту.

— Три, — невозмутимо уронил Джастер. — Четыре.

Возбуждённые и испуганные, разбойники переглядывались, смотрели в ту сторону, где скрылся их предводитель, и я видела на лицах неподдельное волнение. Они искренне переживали за Сафара и желали его победы, от которой зависела их участь.

— Двенадцать. Тринадцать, — ровно и спокойно продолжал считать Джастер. — Семнадцать.

— Ты пропустил «четырнадцать, пятнадцать и шестнадцать», о почтенный Ашу Сирай! — внезапно раздался голос одного из разбойников.

— Двадцать, — невозмутимо продолжил Шут. — Двадцать два. Двадцать четыре.

Разбойники заметно заволновались.

— Ты случайно ошибся в счёте, о премудрый Ашу Сирай! — поднялся один из них. Кажется, тот самый, который и нашептал имя Шута своему предводителю. — Так у Сафара не будет нужного времени, чтобы выполнить твоё условие!

Остальные согласно закивали, поддерживая своего приятеля.

— Ты умеешь считать? — Джастер покосился на говорившего. — Тогда продолжай. Я послушаю.

— Четырна… — под взглядом маски разбойник прикусил язык, не договорив.

— Двадцать шесть. — сверкнул глазами Шут.

— Двадцать семь, двадцать восемь, двадцать девять, — послушно забормотал заступник под сердитыми взглядами своих приятелей. — Тридцать… Тридцать и один, тридцать и эээ… два, тридцать и… три…

Шут держал ладони на холках наймаров и кивал на каждое слово, словно не замечая, что разбойник тянет время, как может. Считай Джастер правильно, уже досчитал бы до пятидесяти.

— Тридцать и эээ… шесть… Тридцать и…

— Тридцать восемь, — на губах маски появилась не улыбка, а предвкушающий оскал, и никто из разбойников не посмел перечить. — Тридцать девять. Сорок. А теперь, мальчики, принесите мне его душу.

Джастер хлопнул ладонями по угольным холкам. Наймары сорвались с места, в мгновение ока пересекли площадь, и, мелькнув на границе костров, растворились в темноте. Я замерла, прислушиваясь к ночным звукам. Лишь треск дров да движения длинноухих животных в загоне нарушали опустившуюся на площадь тишину. Люди молчали, сдерживая дыхание и напряжённо ловя каждый шорох.