Атаман Устя

Надо было выбирать – уступить сестренку или садиться в острог по обвинению в душегубстве.

Представлялось ему сразу получить почти столько, сколько он с трудом в год зарабатывал отварами да настойками.

А за что? Ни за что! Здорово живешь.

В противном случае идти в Сибирь!.. Барин предлагал пятьдесят серебряных рублей за то, чтобы Ванька не мешался и не путался… Сидел бы, зная свой шесток. А худого от этого его сестренке ничего не будет. Оденут, одарят, осчастливят на все лады… А если хочешь, молодец, то, пожалуй, ее и совсем увезут, и кормить ему ее зря не придется…

Ванька согласился, но предпочел, оставив сестренку, сам обзавестись телегой, конем и двинуться из Москвы куда глаза глядят. И погулять охота, да и от острога столичного подальше.

Пятьдесят рублей были отсчитаны. Брат с сестрой поцеловались и расстались, погоревали оба первых два дня, она даже часок поплакала по брату. Но что ж делать?.. Не так живи, как хочется!..

Ванька через три дня был уже далеко от Москвы и с тех пор в ней не бывал. Что сталось с сестренкой, жива ли она, богата ли, нищая ли, горе какое мыкает на свете – он не знает теперь.

Пять лет прошатался Ванька с места на место вдоль Волги, катался и по Каспию. Всего пробовал он, и весело, хорошо жилось… Во всех городах по Волге были у него друзья-приятели. И купцы, и свой брат мещанин. Но случилось раз… Ванька с приятелями в Сызрани, изломав решетку, залезли в соборный храм, обобрали его дочиста, ухлопали, да не добили сторожа, да все и попались… И в острог сели!.. Трое из семи, однако, через месяц бежали, в том числе и Ванька.

Но теперь пришлось только бывать в городах, и то с опаской, а жить приходилось в Устином Яре. Не чаял, не гадал знахарь Иван, а попал в разбойники. И рад бы теперь в мещане приписаться, да нельзя… Разбойничай – хочешь не хочешь! Впрочем, теперь Ванька Черный только и помышлял о том, чтобы сделаться мирным обывателем, мещанином какого-либо городка и жить знахарством. Он был искусник и в другом деле – конокрадстве. Но если бы судьба позволила ему стать обывателем, он готов был дать обещание себе самому не только коней, но и собак не воровать.

Часто раскаивался он в необдуманном поступке – ограблении собора. Как попал он в это дело, сам хорошо не помнил. Три молодца-сорванца подпоили его нежданно в числе прочих, и никогда вообще не пьющий Черный захмелел шибко, да в этом виде и увязался обворовывать храм городской… И попался!..

За последнее время Ванька Черный стал все чаще и чаще отлучаться из Яра в Камышин, где жил согласник и помощник всей шайки Усти – московский мещанин Савельев, приписавшийся уже в камышинские купцы.

Какое его было настоящее имя, в городе, конечно, не знали, но Устины молодцы или не знали, или предпочитали звать его по-своему, прозвищем, данным Бог весть кем и когда, но уже более десяти лет назад. Для них всех этот Савельев был с именем дядя Хлуд, а по сношеньям с ними, согласник.

Дядя Хлуд был притонодержатель, то есть имел постоялый двор в городе, где останавливались молодцы Усти и вообще всякая вольница.

Черный влюбился в дочь Хлуда, а умный притонодержатель извлекал себе из этого всякую пользу, вовсе не намереваясь выдавать замуж за волжского бродягу свою единственную дочь.

Но Черный этого решения не знал и надеялся. Все, что приказывал Хлуд Ваньке по отношению к шайке, исполнялось им свято, но хитро и ловко… Черный действовал, не жалея себя, надеясь, что Хлуд из благодарности, а отчасти оценив ловкость его, решится отдать за него красавицу дочь, которой он тоже приглянулся.

Теперь он, по наущению Хлуда, должен был подговорить кого-либо убить любимца Усти, Петрыня, которого Хлуд подозревал в измене. Ведь разгром Устина Яра лишал его как согласника хороших доходов.

Глава 9

Выйдя от атамана, Черный повидался кой с кем из молодцов, поведал про смерть товарища их, татарина Измаила, но про подозрения насчет молодца, сына бывшего атамана Тараса, не сказал ни слова. Устя за эту болтовню мог разгневаться.

Вечером, вспомнив о поручении дяди Хлуда, решил не откладывать его. На краю поселка, в маленькой полуразвалившейся хибарке, жил один-одинехонек самый известный на весь околоток молодец из шайки атамана Усти. Не только в городах – Камышине, Сызрани, Дубовке, но даже в Саратове знали или слыхали о нем, и все боялись пуще огня.

Это был мужик, бывший заводской приписной в Пермской губернии, но уже давно бросивший работу на железном заводе для работы на больших, дорогах.

Имя его было никому не известно, а прозвище было – Малина.

Ему было уже лет за пятьдесят… На Волге жил он уже лет двадцать и знал ее вдоль и поперек от Казани и до Астрахани, перебывав в разных шайках, которые сменялись одна за другой.

Когда и с чего начал Малина воровскую жизнь – тоже никто не знал. Известно было только, что уже три раза в жизни попадался он, сидел в остроге, три раза вынес плети на площадях, был сослан в Сибирь на каторгу и три раза бежал снова. И теперь опять разбойничал.

Малину не любили в Устином Яре, и сам атаман как бы тяготился им… Из-за одного Малины и его дел, его чрезмерной лютости можно было дождаться присылки особой команды солдат для разорения притона и гнезда их.

Малина был сибирный, то есть свирепый каторжник, готовый и способный на все… А по виду он отличался от всех молодцов тем, что ноздри были у него вырваны, а одно ухо отрезано при втором наказании за побег с каторги и зверское убийство около Камышина. Кроме того, среди лба виднелись сизые черты в полвершка, то есть выжженное клеймо и буквы: В. Д. – означавшие: Вор. Душегубец.

Малину боялись даже обитатели Устина Яра, так как он изредка запивал и пьяный впадал в бессознательное неистовство.

За последнее лето он убил двух человек из мирных молодцов шайки, которые даже и не ходили никогда на разбои. Попав почему-то в бега, они должны были поневоле жить в притоне и считаться в числе разбойников, справляя, однако, самые мирные дела и поручения Усти.

Уже поздно вечером около хибарки каторжника появилась фигура и тихо окликнула его со двора:

– Малина, а Малина!

Это был Ванька Черный.

Каторжник спал и не ответил. Черный влез в хибарку, прислушался и расслышал храп в углу на полу.

– Малина! – крикнул он.

Каторжник очнулся и промычал:

– Ну?.. Кого принесло?

– Я, Ванька… Мне тебя надыть. Дело, Малина, – забота страсть какая!.. Встань-ко… Наспишься, успеешь.

Каторжник лениво поднялся, и оба вышли на двор, где было светлее от поднимавшейся из-за горы луны.

– Ну, чего? – позевывая, спросил Малина.

– А ты тише, не ровен час! Садись-ко!