Аттестат зрелости
Шрифт:
– А Серёжка у нас влюбился!
– булькнул чаем Алёша, но Ирина возразила:
– Не болтай глупости! Это ведь только ты у нас подряд за всеми девчонками бегаешь!
Родители были заняты своим разговором и не слышали того, что сказали младшие, не заметили, как сыновья ушли, а спохватились - никого уже не было, только Иринка, недовольная чем-то, убирала со стола.
– А где же наши чада?
– спросил Сергей Васильевич.
– Вот это да, заговорились мы с тобой, мать, а дети поразбежались. Пойду-ка и я вздремну...
Сергей Васильевич ушёл в свою комнату, прилёг на постель, лежал, не зажигая света, думал о
В комнату зашел Сергей:
– Пап, ты спишь?
– Нет...
– Поговорить надо.
Дети ничего не скрывали от них, только старший больше делился с отцом, а младшие - с матерью, причём Алёшка умалчивал о своих многочисленных знакомых.
– Давай поговорим, - охотно откликнулся Сергей Васильевич.
– О чем?
– Пап, а Луговой - хороший человек?
– Хм... Вопрос! По-моему - хороший.
– А по-моему - нет!
– махнул Сергей кулаком, даже в темноте видно, как поблескивают недобро глаза.
– Ба-а... Сын! Ты, кажется, иного раньше был мнения о Луговом. Сам же говорил, что заводной, и прочее...
– Несправедливый он!
– вновь рубанул Сергей воздух кулаком.
– Смотри-ка, критикан какой нашёлся!
– засмеялся Сергей Васильевич.
– Выкладывай свои сомнения и соображения.
Сергей начал торопливо рассказывать отцу историю Светланы, упустив своё отношение к ней.
Вот уже вторую неделю Сергей без конца думает о том, что произошло со Светланой Рябининой. И не думать не мог, потому что видел ежедневно молчаливую Рябинину. С переходом Насти Веселовой в другую школу она как-то стала меньше ввязываться в словесные перепалки с учителями, а после публикации той злополучной заметки совсем замкнулась. И Людмила Владимировна, которая цеплялась к Светлане на каждом уроке, сейчас, наверное, нарадоваться не может, ведь Рябинина теперь внимательно её слушает, не таращится в окно, но Сергей видел со своей парты поникшие плечи девушки и думал, что скорее всего Рябинина слушает учителей и не слышит. Впрочем, её состояние никак не отразилось на учебе, она по-прежнему чётко отвечала на вопросы, потому в классе и заподозрить не могли, что у Светки Рябининой, такой отзывчивой на чужую беду, случилась беда. Но ведь Герцев знал!..
– Жаль девчонку, - задумчиво произнёс отец.
– А знаешь, Сержик, она у тебя боевая.
– Чего это она моя?
– буркнул сердито и неуверенно Сергей, темнота спасла его, отец не заметил, как он покраснел неожиданно.
– Боевая, - повторил отец, словно не слышал возражения Сергея.
– Её токарь один из механического цеха знает, Торбачёв, так о ней только с восклицательными знаками говорит.
– При имени Торбачёва Сергея что-то неприятно кольнуло внутри.
– А давно вы с ней дружите? Что же молчал до сих пор?
– Не дружим совсем, - ответил недовольно Сергей: понял, что отец уловил гораздо больше из его рассказа.
– Просто так получилось, что она все мне рассказала, мы же в одном классе учимся. Под руку подвернулся, и всё!
Он не видел, как на лице отца мелькнула хитроватая усмешка:
– Ну, а от меня что ты хочешь?
– Поговори с Луговым, пусть в газете опровержение дадут! Ну несправедливо же так делать!
–
Да чем же я помогу? Луговой - человек принципиальный, уж если так поступил, то справедливо, наверное, зря же не будут в газете о таком писать...– Да не виновата она, понимаешь, не виновата, это всё назло ей!
– Что за птица твоя Рябинина, если взрослые люди ей назло что-то делать будут! Выдумал тоже!
– он в темноте удержал руку Сергея: тот дёрнулся, чтобы уйти.
– Ну ладно, не горячись, поговорю я с ним, да только, по-моему, безрезультатно это будет.
Сергей обрадовался:
– Пап, только ты побыстрее поговори с Луговым, ладно?
– Договорились... Да, я все спросить тебя хочу: ты давно курить начал?
– Я?
– Сергей растерялся.
– В девятом классе...
– А спорту это не мешает?
– Ругает меня тренер, конечно.
– Ты бы бросил, Сергей, курить. Мать расстраиваешь. Договорились?
Сергей помолчал немного, озабоченный, ответил неуверенно:
– Я папа, попробую, привык вообще-то уже.
– Ну, сы-ы-н!
– ответ совсем не тот! Не мужской!
– Хорошо, папа, я брошу курить, - твердо пообещал Сергей.
«Ну, Сережка, задал же ты мне задачу!
– размышлял Сергей Васильевич.
– Как же поговорить с Луговым? Так, мол, и так, одна знакомая моего сына схлопотала от вашей фирмы выговор... А он мне задаст вполне резонный вопрос, дескать, а ты-то, Сергей Васильевич, тут при чём? Н-да...»
Мысли Сергея Васильевича прервал телефонный звонок. Он встал, подошел к письменному столу, взял трубку:
– Герцев у телефона...
– Добрый вечер, Сергей Васильевич!
– раздался звонкий, совсем мальчишеский голос.
– Как у тебя со временем? Свободен или решаешь вопросы государственной важности?!
Сергей Васильевич обрадовался: на ловца, как говорится, и зверь бежит, отозвался Луговому:
– Добрый, добрый вечер, Олег Яковлевич! У тебя дело ко мне?
– Да так просто, хочется партийку-другую в шахматишки сыграть...
– Идею поддерживаю, спускайся ко мне!
– Хорошо! Иду! Лучше бы ко мне, конечно, а то супруга твоя поругивает меня за дым, но у нас молодёжь сегодня собралась, Герке-то ведь семнадцать, ну мы с матерью решили им не мешать, пусть без нас порезвятся, супруга уже ушла, а я вот решил к тебе...
– Добро. Жду.
В трубке послышались гудки отбоя, и Сергей Васильевич осторожно положил трубку на место.
Он и обрадовался, что сможет поговорить с Луговым, не откладывая дела в сейф, но в то же время не знал, как начать этот разговор. Сергей Васильевич прошёл в зал, приготовил шахматы, достал из бара в серванте бутылку коньяка, рюмки, попросил жену приготовить что-нибудь из лёгкой закуски. Елена Семёновна укоризненно покачала головой:
– Серёжа, ведь нельзя тебе...
– Мать, у меня разговор такой с Луговым предстоит, что, как говорит наш средний - без пол-литра не разберёшься. А знаешь, наш-то старшенький, похоже, влюбился!
Елена Семёновна изумилась:
– Серёжка?
– она недоверчиво махнула на мужа рукой.
–
Да ну тебя, отец! Придумаешь тоже! Чтобы наш Серёжка да влюбился? Да он безвылазно дома сидит с паяльником, на одни тренировки уходит. Я думаю, что наш Серёжка вообще ни в кого до седых волос не влюбится! Уж тут он не в тебя уродился, помнишь, как ты мне проходу в школе не давал?