Август и великая империя

Потом, весной 15 г., вновь началсь война. В то время как Силий, по-видимому, покорил лепонтиев и овладел большой частью современной Швейцарии, Друз и Тиберий выполнили задуманное в предыдущем году двойное нападение на ретов и винделиков. Друз вступил в долину Эча; он встретил врага у Тридента и одержал над ним первую победу; потом он поднялся по долине Эйзака до Бреннерского прохода, по одним известиям — постоянно сражаясь, а по другим — без всяких затруднений, а затем спустился к Инну. В это время Тиберий с армией прибыл на берега Консганцского озера и дал на этом озере морскую битву винделикам, укрывшимся на островах. Мы не знаем точно, где и когда встретились оба брата; знаем только, что они вместе прошли через Винделикию, направляясь к Дунаю, что 1 августа они разбили винделиков в битве, в которой командовал Тиберий, и завоевали таким образом южную Баварию, раздвинув границу империи до Дуная, [26] и что затем они со своей армией вступили в Норик, не встретив там сопротивления. [27]

26

Oberziner. Op. cit., 100–102.

27

Strabo, IV, VI, 9. — Лето, когда Тиберий и Друз покорили Норик, могло быть только летом этого года.

Популярность Друза и Тиберия 15 г. до P.X

В Риме, где Друз уже пользовался большой популярностью, известие о победоносном сражении, выигранном у Тридента, возбудило такой энтузиазм, что сенат тотчас декретировал ему преторское достоинство, хотя он не был еще избран на эту должность, и поставил, таким образом, молодого генерала вне конституционных законов. [28] Но энтузиазм к обоим молодым людям еще более возрос, когда узнали о покорении Винделикии и полном успехе экспедиции. Проснулись все надежды, все честолюбивые планы, все сожаления, возбужденные в общественном настроении культом великих умирающих традиций. Вот наконец, в мертвом, выкорчеванном, пораженном молнией лесу, лишенном своей листвы, старый ствол вновь покрывается листьями и цветами и снова приносит плоды! При всеобщем упадке знати одна из наиболее древних аристократических римских фамилий, фамилия Клавдиев, дает республике двух людей, достойных былой славы, которые, не достигнув еще тридцати лет, дали доказательства энергии, ума, чистоты нравов, которых тщетно искали в прекрасных дворцах и среди громких имен Рима.

28

Мне кажется, что так можно истолковать неясный и слишком краткий текст Диона (LIV, 22): ???? ??? ????? ??????????? ??? ????<? (победы над жителями Тридента) ??????. Вероятно, по отношению к Друзу приняли меру, аналогичную принятой по отношению к Октавиану в 43 г. до P. X., в эпоху Мутинской войны, и по той же причине, т. е. чтобы дать ему полноправную и законную военную власть. Для лучшего понимания текста Диона его можно сблизить со словами Цицерона (Phil., V, XVI, 45): demus igitur Imperium Caesari, sine quo res militaris administrari, teneri exercitus, bellum geri non potest; sit pro praetore eo iure, quo qui optimo.

Прославление Горацием победителей

Общество не замедлило увидать в Друзе и Тиберии то возрождение исторической знати, которого так горячо желали для благосостояния республики; радость, изумление, энтузиазм были столь велики, что Август просил Горация прославить в своих стихах это счастливое событие. И Гораций, отказывавшийся прославлять подвиги Августа и Агриппы, на этот раз согласился. Польстило ли ему это приглашение Августа, который, избирая его, признавал его, таким образом, национальным поэтом после смерти Вергилия и рекомендовал, так сказать, вниманию публики, столь сдержанной до сих пор по отношению к этому полугреческому поэту из Венузии? Или он увлекся надеждой, всегда теплящейся в сердце всякого поэта, невольного врага толпы, сделаться популярным, подобно Вергилию, обратившись к национальному сюжету? Остается, во всяком случае, фактом, что он написал две оды в сто двадцать восемь стихов: одну в честь Друза, другую в честь Тиберия. В первой он рисует Друза, нападающего на ретов и винделиков: [29]

29

Ног. Саrm., IV, 4, 1—12.

Как окрыленного блюстителя громов, Царя над птицами, которого к победам Издревле приучил Зевес, отец богов, Изведав верного над русым Ганимедом, Неискусившего еще врожденных сил Из отчего гнезда отвага подымает; Едва исход весны дожди остановил, А ветер уж его шириться научает. Он нерешителен, но скоро, став смелей, Среди овечьих стад стремится за ловитвой, Потом кидается на раздраженных змей, Прельщен кровавою добычею и битвой…

Тот, кто утверждает, что Гораций был придворным поэтом новой монархии, не увидит в похвале обоим братьям ничего, что увеличивало бы недавний престиж династии; напротив, в них виден цвет доблести, возродившийся на старом стволе аристократической традиции, пораженном столькими революциями; там видно олицетворенное в Августе живое доказательство аристократической доктрины, древняя римская семья, в которой добродетели переходили от отца к сыну путем наследственности и воспитания:

…те, которые так долго побеждали, Отвагой юноши смиренные опять, В паденьи собственном по опыту узнали, К чему способен дух того, кто с юных дней В семействе приучен к почтению законов, Что Август, как отец, наставник сыновей, Мог в души заронить у юношей Неронов. Родятся храбрые от добрых храбрецов, В коровах и конях отцовский пыл хранится, И от воинственных и доблестных орлов Нельзя же голубю трусливому родиться. [30]

Гораций, подобно многим современным писателям, оправдывает аристократию биологическими аргументами о потомстве и наследственности, хотя они грубее тех, которыми пользуются теперь ученики Дарвина. Но одной наследственности недостаточно даже для Горация: если аристократия — закон природы, то отчасти она и результат воспитания и традиции, органом которых являете семья:

30

Ibid., 22–32.

Но воспитанье рост прямой дает умам, И украшают дух благие поученья, А где на нравственность никто не смотрит, там Врожденное добро унизят преступленья. Чем, Рим, Неронам ты обязан, так тому Свидетелем Метавр и гибель Газдрубала, И тот прекрасный день, когда, рассеяв тьму, Италии заря отрадно воссияла, И улыбнулась нам победа в первый раз, С тех пор, как Афр владел землею италийской, Как пламя по лесу, ходил он между нас И мчался, словно Евр, вдоль влаги сикулийской. Но с той поры уже счастливые труды Для римских юношей залогом силы были, Пунийцев стерли мы кровавые следы И в храмах свергнутых богов восстановили. Сказал же, наконец, коварный Ганнибал: «Как лани, став волкам добычею кровавой, «Мы их преследуем, а я бы почитал «Их только обмануть или избегнуть — славой, «Народ воинственный, который из огней «Троянских, по волнам, средь гибели всечасной, «Святыни древние, и старцев, и детей, «На берег перенес Авзонии прекрасной, «Как дуб на Альгиде, который топором «Один лишен ветвей средь сумрака лесного, «Он в поражениях, в несчастъи и в самом «Мече губительном находит силы снова. «У гидры, бывшей в труд Гераклу самому, «Так члены сбитые опять не нарастали, «Колхидцы равного чудовища ему «И эхионских Фив дружины не видали. «Топи его, еще всплывает краше он, «Сражайся с ним, он сам нежданно поражает «Того, кем прежде был так часто побежден, «И женам памятной победою блистает. «Я в Карфаген уже надменного гонца «Не буду посылать, как прежде. Пала, пала «Надежда гордая, погибло до конца «Величье имени со смертью Газдрубала. «Всё руки Клавдия успеют совершить, «Юпитер их хранит своею благодатью, «И будет тонкий ум везде руководить «Его в опасностях пред вражескою ратью». [31]

Таким образом, уступая желанию Августа, самый знаменитый поэт той эпохи прославлял подвиги, совершенные в Винделикии, и новую славу одной из наиболее древних фамилий римской аристократии, которой были не Юлии, а Клавдии.

31

Ног. Саrm., IV, 4, 32–76.

Ода в честь Тиберия 15 г. до P.X

Ода в честь Тиберия менее философична и более описательна. Ода Гораций объединяет в ней заслуги Тиберия и славу Августа; к последнему он и обращается прежде всего:

Какие заботы отцов иль Квирит, О, Август! тебя возвеличат дарами? Про доблесть твою кто векам возвестит, Резцом в изваяниях иль письменами? [32]

Напомнив потом вкратце войны Друза, он пространно, несколько риторично, но в то же время красочно описывает Тиберия, сражающегося подобно гомеровскому воину:

32

Ibid., IV, 14, 1–4.