Август и великая империя

Центральная Италия 13 г. до P.X

Вся эта торговля и промышленность вовсе не требовала вначале очень крупных капиталов, и приносимая ею значительная прибыль увеличивала зажиточность, главным образом, средней буржуазии во всей Цизальпинской Галлии. В центральной Италии земля, напротив, была менее плодородной, почва более неровной, реки более мелкими и не столь судоходными; население реже и менее трудолюбиво; опасность голода была там большей, и оттуда далее лежали большие варварские провинции. Единственной ее выгодой была близость к метрополии. Там не было больше крупных землевладельцев, живших далеко, и средний класс был там менее зажиточен и многочислен. Слишком изолированный [187] Пицен жил в основном продуктами своей плодородной территории; [188] Этрурия получала значительную прибыль от эксплуатации своих лесов [189] и знаменитых железных рудников острова Эльба. [190] В Арреции были керамические фабрики, существовавшие много столетий. Завоевание Галлии доставило им новых клиентов: богатые галлы желали следовать римской моде даже в домашней утвари. [191] Мраморные ломни возле Луны — современные каррарские — снова стали эксплуатироваться; Рим и другие города Италии требовали много мрамора для своего украшения, и мрамор из Луны, чистый и красивый, подобно греческому, мог конкурировать с последним благодаря легкости транспортировки. [192]

187

См.: Nissen. Op. cit. Bd 2, 411.

188

Strabo, V, IV, 2.

189

Ibid., V, II, 5.

190

Ibid., 6.

191

Dechelette. Op. cit., 10 сл.

192

Strabo, V, II, 5. — Ниссен (Italische Landeskunde, 285) утверждает с убедительными доказательствами, что около этой эпохи каррарский мрамор начал цениться и входить в большое употребление сперва в Италии, а затем во всей империи.

Бедность и упадок южной Италии

По мере движения к югу Италии большие леса, обширные пастбища, многочисленные стада, принадлежащие немногим очень богатым собственникам, делали население менее густым, а города менее цветущими, так что в них не могла жить средняя буржуазия. Кампания и окружающие земли образовывали как бы чудесный оазис, изобиловавший вином и маслом и в то же время выдающийся своей торговлей и промышленностью. В Путеолах везде слышался стук кузниц; [193] два наиболее знаменитых итальянских вина, цекубское и фалернское, выдерживались в амфорах, и там строили богатые римляне свои самые роскошные виллы. Обширный залив с его цветущими городами — Помпеями, Геркуланумом, Неаполем, Путеолами — гостеприимно открывался судам, приходившим с Востока и из Египта. Торговцы всех стран: сирийцы, египтяне, греки, латиняне — обогащались, ведя торговлю между Римом и Востоком, в особенности с Египтом [194] и Испанией. [195] Они строили себе прекрасные жилища в александрийском стиле, подобные найденным в Помпеях. Вне Кампании тут и там также встречались еще другие мелкие оазисы — города, окруженные оливковыми рощами или виноградниками, как Венафр [196] и Венузия, [197] и такие города, как Брундизий, имевшие какую-нибудь старую индустрию или какой-нибудь коммерческий доход. [198] Но повсюду в других местах, направо и налево по Аппиевой дороге, единственной большой проезжей дороге, были только обширные поместья, почти пустынные и обрабатывавшиеся лишь немногими рабами; обширные пустынные леса, эксплуатации которых мешало отсутствие дорог; брошенные участки argi publici, которые никто не хотел занимать; города, некогда цветущие, а теперь наполовину покинутые. [199] Менее наивные, чем современные итальянцы, древние жители южной Италии не строили себе иллюзий, которыми утешаются итальянцы двадцатого века и которые тщетно пытался рассеять Фортунато; они понимали, что если долина По была прекрасным уголком земного шара, то южная Италия стоила гораздо менее, хотя еще и не была опустошена ужасным бичом малярии. Расположенная вне больших путей сообщения, обезлюденная в предшествующие столетия войнами, бедная капиталами и не способная снова привлечь их, малоплодородная, исключая некоторые области, орошаемая немногочисленными и небольшими реками, изрезанная крутыми горами, южная Италия не могла оправиться от ужасных опустошений прошлых столетий. Наибольшее богатство, как было при начале римской истории и как теперь в Техасе и в наиболее диких местностях Соединенных Штатов, состояло там, после стольких столетий, в громадных стадах овец и рогатого скота, блуждавших без пристанища, которых дюжие рабы каждое лето и зиму перегоняли с гор в равнину и с равнины в горы. Этим скотоводством занималась римская аристократия и небольшое число очень богатых местных землевладельцев. Шкуры и шерсть, без сомнения, продавали в богатых кампанийских городах и в Риме; но если крупные землевладельцы могли извлекать из этого скотоводства некоторую выгоду, то все же оно делало бесплодной, пустынной и бедной всю южную Италию.

193

Diodor., V, 13.

194

См.: Sueton. Aug., 98; Strabo, XVII, I, 7.

195

Strabo, III, II, 6.

196

Plin. N. H., XVII, IV, 31. —По поводу Венафра, обязанного своим богатством культуре оливок, см.: Nissen. Op. cit. Bd 2, 796 сл.

197

Strabo, VI, I, 3.

198

Plin. N. H., IX, UV, 169; XXXII, VI, 61: XXXIII, IX, 130; XXXIV, XVII, 160.

199

Strabo, V, IV, 11; VI, I, 2.

Италийская буржуазия и Август 13 г. до P.X

Таковым представлялся внешний облик Италии на неясной заре новой эпохи сквозь последние тучи, оставленные великой бурей республиканской эпохи, и при первых лучах pads Romanae. В первый раз Италия от Альп до Ионийского моря образовывала единое тело, и это тело было странного вида: с торсом и грудью красивой молодой женщины и с худыми и парализованными ногами — слабой старухи. Лежавшая между центральной Италией и обширными заальпийскими провинциями, где должен был возникнуть новый Рим, долина По была страной будущего. В этой именно долине жила плотной массой лучшая и наиболее энергичная часть среднего класса, почти лицом к лицу со знатью, последние остатки которой были еще в Риме, но имущество которой было рассеяно по всей империи [200] и которая с возрастающим разнообразием вкусов и идей теряла свою связь и тот кастовый дух, который был некогда так силен в ней. По этой причине германское предприятие, к которому побуждал ее Август, могло иметь такое большое значение. Блестящий успех в этой войне мог бы возобновить значение аристократии, власть которой, по-видимому, клонилась к упадку; неуспех ее и новые раздоры могли только еще увеличить могущество среднего класса, т. е. могущество Августа и его фамилии. Народное почтение всей Италии к личности Августа не только выражало ее признательность за оказанные им услуги, но и обозначало, что средний класс, занятый одними своими материальными интересами и вследствие своего невежества более склонный подчиняться влиянию рабов и восточных вольноотпущенников, быстро терял из виду сенат и безличное величие республиканского правительства и видел только одну личность принцепса. Монархические склонности проникали в эту среду силой вещей и вследствие своего рода произвольного зарождения, без чьей-либо помощи и даже вопреки воле того, кто мог бы собрать их плоды. Что за дело было этому новому миру, невежественному и жадному, что там, в Риме, сенат понемногу угасал, что аристократия готова была распасться, что один человек и одна фамилия начали сосредоточивать в своих руках власть, большую, чем когда-либо имела республика? Он был склонен ставить этому человеку в заслугу все, что только происходило счастливого, лишь бы порядок и мир не нарушались, лишь бы вино, масло и шерсть продавались с выгодой каждый год и лишь бы он мог с гордостью заседать в маленьком местном сенате, домогаться почетных должностей в своем городе и властвовать в своей муниципии. В возрастающем богатстве этого нового класса гасли одновременно идеалы: республиканский, военный и традиционный. Скоро, когда остатки знати потеряют свою энергию и свой кредит, Италия увидит на Капитолии только семейство Августа. Но Август, который желал и должен был ободрять прогресс этого класса, хотел и должен был также стараться оживить старый умирающий идеал. Это было неизбежное и неразрешимое противоречие, ужасные последствия которого не замедлили испытать его правительство, его фамилия и сам он.

200

Мы не имеем точных сведений о земельных владениях римской знати в эту эпоху. Единственно точным указанием может быть указание Овидия по поводу поместья его друга Секста Помпея (Ex Ponto, IV, XV, 15 сл.):

Quam tua Trinacria est, regnataque terra Philippo Quam domus Augusto continuata foro; Quam та, rus oculis dominl, Campania, gratum…

Секст имел, следовательно, дом в Риме, виллу в Кампании, земли в Сицилии и в Македонии. Аристократия, вероятно, имела значительную часть своей собственности в провинциях, особенно в восточных; действительно, по мере того как аграрные законы и раздачи земель в Италии делали более трудной и менее обеспеченной земельную собственность в Италии, аристократия должна была стараться приобретать себе земли вне ее. Во время беспорядков последнего столетия нетрудно было, особенно влиятельным фамилиям, дешево приобретать большие и богатые имения в провинциях.

Глава V Алтарь Августа и Рима

Приготовления к завоеванию Германии. — Должность верховного понтифика становится вакантной. — Разделение гражданской и военной власти. — Август — верховный понтифик. — Смерть Агриппы. — Первые религиозные реформы Августа. — План завоевания Германии. — Друз в Северном море. — Друз у устья Везера. — Ирод в Риме. — Вдовство Юлии. — Юлия и закон о браках. — Методическое вторжение в Германию. — Август praefectus morum et legum. — Новая реформа сената. — Восстание во Фракии. — Cura aquarum. — Поход Друза к Везеру. — Основание Ализона. — Новые поражения в Паннонии. — Алтарь Августа и Рима.

Приготовления к германской экспедиции

Август без затруднения получил от сената на новое пятилетие продолжение полномочий для себя и для Агриппы [201] и энергично продолжал военные приготовления. Мы не знаем, употребил ли он на них только доходы с Галлии или же воспользовался средствами, вотированными сенатом. [202] Последние могли, впрочем, быть потребованы только под предлогом необходимости защиты Галлии, [203] ибо кажется маловероятным, чтобы Август открыто изложил свой план, рискуя встревожить германцев. Как бы то ни было, Август не только думал о приготовлении оружия, денег и солдат, но, так как успех предприятия зависел отчасти от верности галльской аристократии, он хотел ранее похода в Германию привязать к себе аристократию моральными обязательствами, насколько они могут связывать людей.

201

Dio (LIV, 28) говорит только об Агриппе, но легко понять, что решение сената относилось и к Августу.

202

Я подчеркиваю здесь раз и навсегда, что история кампаний в Германии очень темна. О них мы имеем только редкие и неполные указания Диона, Тацита, Орозия, Флора и Плиния, которые можно было бы соединить на нескольких страницах; поэтому рассказ, который я даю здесь, в большей части основан на конъектурах; это только гипотеза, основанная скорее на вероятности, чем на документах, которые, по их редкости, оставляют свободное поле для самых противоположных предположений. Также темна политическая и конституционная история этих войн. Август не мог решиться на такое крупное предприятие без осведомления о нем сената и народа; но мы не знаем, ни когда, ни как он это сделал.

203

Дион (LIV, 32) говорит нам, что завоевание Германии было предпринято ради защиты Галлии. Допуская, что Галлия была упрочена завоеванием Германии, все же было бы смело утверждать, что в 12 г. до Р. X., когда Друз начинал свою кампанию, к ней его побуждала настоятельная необходимость отразить германское нашествие и предупредить галльское восстание.

Он решился пересадить из Малой Азии в Галлию культ Рима и Августа, соединить вокруг храма ежегодные собрания, где представители шестидесяти галльских civitates могли бы появляться в полном блеске, и организовать, как в Азии, корпорацию жрецов, избранных галльской знатью и представлявших более замкнутую и отборную аристократию. В Малой Азии этот культ уже начал приносить пользу: это был народный символ единства империи и идеальная связь отдельных городов друг с другом и всей провинции с Римом. Этот новый культ можно было организовать и в Галлии, где совсем угас прежний национальный друидизм. Так как Италия переносила этот культ в Малую Азию и так как она сама начала прибегать к религиозным символам, чтобы выразить свое преклонение перед Августом, то она охотно согласилась бы на то, чтобы алтарь Рима и Августа был воздвигнут, например, в Лионе. Что касается Галлии, то можно было надеяться, что она охотно примет новый культ, особенно в случае удачи германского предприятия. Меч Цезаря сделал в кельтских традициях обширные бреши, через которые проникали в Галлию не только иностранные товары, нравы и языки, но и боги; старые галльские божества смешались теперь с греческими, латинскими и восточными божествами, впрочем, имевшими с ними некоторое сходство, и дуновение нового духа проникало в Галлию по всем направлениям.

Верховный понтифик 12 г. до P.X

Около конца 13 и начала 12 г., когда Август обдумывал свои проекты, случились два события: в Паннонии разразилось большое восстание [204] и должность великого понтифика, самая высшая религиозная магистратура республики, освободилась вследствие смерти Лепида, прежнего триумвира, занимавшего ее уже тридцать два года. [205] Трудно сказать, было ли паннонское восстание настолько серьезно, как передавали тогда. События, может быть с намерением, были преувеличены с целью оправдать понятным для всякого образом новую и очень важную конституционную реформу, к которой Август был принужден гораздо более серьезными основаниями. Немедленно после смерти Лепида все согласно указывали на Августа как на его преемника. Поклонники традиций, для которых реформа нравов покоилась, главным образом, на религии, хотели сделать из этого избрания большую народную демонстрацию в пользу идей, поэтически выраженных Вергилием в «Энеиде», и против моральной распущенности и безбожного и развращенного духа молодежи, обуздать которую оказались бессильны законы 18 г. [206] Pontifex maximus, достойный этого звания, мог, наконец, дать реформе нравов, остававшейся безуспешной до сих пор, ее естественную основу, реформу культа. Но эти неожиданно появившиеся религиозные заботы были в данный момент крупным затруднением для Августа, занятого приготовлениями к своей большой экспедиции в Германию. В эту эпоху Август не менее, чем в начале своего правления, заботился угодить маленькой котерии непримиримых консерваторов, требовавших реформы культа и нравов. Но трудно было одновременно заниматься и этими важными внутренними делами, и внешними завоеваниями. С другой стороны, Август прекрасно сознавал, что он скорее создан быть верховным понтификом вместо Лепида, чем в качестве главнокомандующего руководить германской войной. Поэтому он задумал при помощи сената реорганизовать двойной принципат, который он занимал вместе с Агриппой, в настоящее разделение гражданской и военной власти, до того слитой в лице обоих принцепсов. Предлогом послужило паннонское восстание, хотя оно было слишком обыкновенным событием, чтобы оправдать такое важное нововведение. Все генералы, командовавшие вне Италии, были поставлены под начальство Агриппы; все легионы, даже находившиеся в провинциях Августа, перешли вследствие этого под власть Агриппы; начальствование над армиями было, таким образом, отделено от проконсульской и пропреторской власти, и верховная власть над армиями, некогда бывшая у сената, была передана в руки одного человека. [207] Располагая, таким образом, всеми легионами, Агриппа мог начать предприятие, результат которого трудно было предвидеть по отношению к другим европейским провинциям, охваченным беспорядками и почти открытыми восстаниями; а тем временем Август мог выполнить в Риме столь долго ожидаемую реформу культа.

204

Dio, LIV, 28.

205

Ibid., 27.

206

Популярность этого избрания, о которой говорится в Mon. Anc. (II, 26 sq. (lat.); IV, 3–4 (gr.)>, могла быть вызвана только усилиями партии традиционалистов, желавшей произвести демонстрацию; рвение избирателей не могло быть возбуждено, так как был всего один кандидат.

207

Dio, LIV, 28:…?????? ???? (т. е. Агриппе) ??? ?????????? ??? ??? ??????? ???????? ??????? ?????????… По моему мнению, эта фраза обозначает, что Агриппа был сделан главнокомандующим с властью, независимой от проконсульского до стоинства, и что, следовательно, легионы, находившиеся в провинциях Августа, перешли под его начальствование. Невероятно, чтобы в этой должности следовало рассматривать как легата Августа: он в действительности был его товарищем с точно такой же властью.

Разделение военной и гражданской власти

Таким образом, если наше толкование текста Диона правильно, верховная власть, сохраняя свою внешность, еще раз изменила свою сущность. Теперь во главе государства было более не два товарища с одинаковой властью, но жрец и солдат, разделившие между собой верховную власть. Германская экспедиция, долженствовавшая придать прочность аристократической конституции, принудила к этому средству, столь противному конституционному духу, главным образом, потому, что одна аристократия не имела более сил, достаточных для удачного окончания завоевания. В этом было неразрешимое противоречие. Во всяком случае, Агриппа, уехавший зимой в Паннонию, в феврале был уже на обратном пути или потому, что, как утверждали, достаточно было одного известия о его приезде, чтобы усмирить мятежников, [208] или потому, что весной он предполагал отправиться в Галлию принять начальствование над рейнскими легионами. Пока он возвращался в Рим, Август 6 марта был избран верховным понтификом. [209] Хотя Август был единственным кандидатом, стечение избирателей из всех областей Италии было значительно, и задуманная традиционалистической партией народная демонстрация вполне удалась. Если в богатом, элегантном и образованном римском обществе новый дух наслаждения, вкуса к легкой жизни все более и более распространялся, то дух благочестия и традиции всего лучше сохранился в средних классах. Если в них также далеки были от постоянного соблюдения строгих предписаний пуританской морали, то никто все же не смел отказаться принять участие в платонической демонстрации в пользу религии, которая всегда официально рассматривалась как вечный источник мира и общественного благополучия.

208

Dion, LIV, 28.

209

Многие историки, к которым я, к несчастью, должен причислить и себя (см. т. I), ошибочно относили стихи Овидия (Fast., III, 415 сл.) к Юлию Цезарю. Два стиха:

Caesaris innumeris, quo maluit ille mereri Accessit titulis pontificalis honor

— не оставляют никакого сомнения, что Цезарь, о котором идет здесь речь, — Август: только о нем одном действительно можно сказать, что он уже имел innumeri honores. См.: С. J. L., I, 304 и 314.

Смерть Агриппы

Через тринадцать дней, 19 марта, начинались Quinquatriae, праздник в честь Минервы, бывший тогда праздником низших слоев интеллектуального общества и высших классов рабочих, праздником молодых школьников и их учителей, ткачей, башмачников, красильщиков, золотых дел мастеров и скульпторов. [210] Чтобы угодить этим низшим классам и придать более достоинства и важности праздникам, можно сказать, праздникам низшей школы, во время которых мальчики должны были просить у Минервы успехов в науках, новый pontifex maximus захотел предложить народу развлечения от имени двух своих приемных сыновей, Гая и Луция, начинавших свое учение. Он устроил даже гладиаторские игры, вовсе неподходящие к культу богини разума, ужасавшейся крови. [211] Римские ремесленники, почитавшие Минерву своей покровительницей, не имели, вероятно, вкуса к более благородному спорту. Посреди этих празднеств, продолжавшихся пять дней, Август внезапно получил известие, что Агриппа во время своего путешествия тяжело заболел в Кампании. Он бросил празднества и немедленно выехал в Кампанию, но приехал слишком поздно. Агриппа уже умер. [212] В пятидесятилетием возрасте, посреди богатства, власти и славы, он преждевременно, таким образом, закончил свою карьеру, начатую тридцать два года тому назад, когда после смерти Цезаря он без колебания встал на сторону Октавиана. Агриппа был одним из немногих, имевших в момент катастрофы веру в звезду Юлиев, и события оправдали его выбор. На этот раз, по крайней мере, судьба вознаградила заслуги. Агриппа был образцом римлянина, уже лишенного своей первобытной грубости, но еще не развращенного умственным вырождением, пороками и деньгами. Он умел соединить с прекрасными добродетелями своей расы качества, даваемые культурой. С умом одновременно сильным и гибким, практическим и стремящимся к знаниям, с душой гордой, но простой, непоколебимой, преданной и верной, он умел в одно и то же время быть генералом, адмиралом, архитектором, географом, писателем, коллекционером предметов искусства и организатором государственного управления. В продолжение тридцати двух лет он все время отдавал свой разнообразный и неистощимый талант сперва, во время гражданских войн, на службу своей партии, а затем на службу республике и народу. Он умер еще молодым, оставляя помимо двух усыновленных Августом сыновей двух малолетних дочерей и беременную Юлию. Он, таким образом, вполне подчинился закону de maritandis ordinibus, изданному его тестем. Августу он оставил часть своих огромных поместий, а народу — свои римские сады и термы с большими имениями на их поддержание. [213] Он оставил, наконец, еще более прекрасное наследие в своих «Комментариях», монументальном сборнике географических и статистических сведений обо всех провинциях, при помощи которого он начал составлять большую карту империи для общего пользования. Судьба навсегда привязала его имя к фасаду Пантеона в центре мира, поместив его над поколениями, которые должны были проходить у подножия этого нетленного монумента, но она не пожелала сравнять его с Цезарем, не дав ему времени завоевать Германию.

210

Ovid. Fasti, III, 809 сл.

211

Dio, LIV, 28; Mon. Anc., IV, 32.

212

Dio, LIV, 28.

213

Dio, LIV, 29.

Первые религиозные реформы Августа 12 г. до P.X

Август благочестиво перенес в Рим прах своего друга, соорудил ему пышную гробницу, произнес в честь его большую речь и роздал на память о нем деньги народу. [214] Таким образом, он снова был взять на одного себя президентство в республике, которое реформы он в течение последнего пятилетия разделял в Агриппой как в собственных интересах, так и в интересах республики. В Риме не было еще гражданина, который мог бы заместить Агриппу, и Август впервые теперь стал верховным главой государства, армии и религии.

214

Ibid., 28.

Впервые со времени достижения им власти верховное управление было сосредоточено в его лице, хотя против его желания, вследствие несчастья, которое никто не оплакивал более его самого. Август имел редкое счастье, встретив Агриппу в начале своей долгой карьеры, и для него было громадным несчастьем потерять его так внезапно на половине пути. Эта смерть совершенно опрокидывала план войны в Германии, и восстановление единства верховной власти парализовало государство. Флот был оснащен, канал вырыт и все готово; но Август в пятьдесят два года не осмеливался сделаться главнокомандующим и руководить такой большой войной, когда и в молодости он не умел руководить маленькими войнами. Он не мог отправиться завоевывать Германию, когда ханжи, с такой помпой и блеском сделавшие его верховным понтификом, нетерпеливо ждали, чтобы он тотчас же принялся за религиозную реформу. Принужденный управлять одновременно небом и землею, делами богов и делами людей, Август принял поистине наилучшее решение. Он послал в Паннонию Тиберия, а сам покинул Рим и отправился в долину По, в Аквилею, чтобы лично наблюдать за подавлением восстания. [215] В течение некоторого времени он, казалось, не хотел решать что-либо по поводу Германии, думая, может быть, отсрочить предприятие. [216] Во время путешествия он начал также вводить некоторые религиозные реформы. Сперва он удалил из обращения ложные сивиллины оракулы и пророческие книги, пущенные в обращение во время революции ловкими шарлатанами и вносившие смущение в настроение народа, а следовательно, в конечном результате, и в политику. Он приказал к определенному сроку всем владельцам сборников оракулов и пророчеств принести их к претору. Все пророчества были сожжены, две тысячи сивиллиных оракулов были отобраны, признаны подлинными и в двух золотых ковчегах положены в храм Аполлона на Палатине, а прочие оракулы были сожжены. [217] Август занялся также реорганизацией самого аристократического и самого популярного из культов Рима, именно культа Весты и культа Lares compitales, божков — покровителей каждого квартала, к которым простой народ часто присоединял статуэтку самого Августа. С целью облегчить набор весталок он увеличил привилегии и почести, которыми они пользовались, [218] а в культ Lares compitales ввел две торжественные церемонии: одну справлявшуюся летом, другую — зимой. [219] Планы германской кампании

215

Мне кажется, что Шюрер (Geschichte des Jud. Vol. I. Leipzig, 1890, 302) прав, утверждая, что встреча Августа и Ирода в Аквилее, о которой говорит Иосиф Флавий (А. I., XVI, IV, 1), произошла в 12 г. до Р. X., в тот год, когда справлялись олимпийские игры. Это как раз год, к которому относит ее Иосиф (В. I., I, XXI, 12). — См.: Korach. Die Reisen des Konigs Herodes nach Rom в Monatsschrift fur Geschichte und Wissenschaft des Judenthums, 1894, Bd XXXVIII, 529.

216

Военные операции в этом году начались, как кажется, довольно поздно, потому что, по словам Диона (LIV, 32), Друз вернулся с Северного моря к концу года:…?????? ??? ??. Не смерть ли Агриппы причинила эту задержку? Это мне кажется возможным, хотя замедление могло иметь и другие причины; быть может, не были окончены приготовления, быть может, также не было окончено рытье канала. Чтобы прийти к определенному решению, у нас слишком мало данных.

217

Sueton. Aug., XXXI.

218

Ibid.

219

Ibid.