Август, воскресенье, вечер

Мы сворачиваем на центральную улицу, и я убираю руки в карманы и отхожу от Илюхи на полшага.

Фонари рассеивают розоватый неоновый газ, в открытых форточках бормочут телевизоры и шумит вода, наши длинные тени извиваются далеко впереди — обогнали нас и почти доползли до места тусовки.

Илюха увлеченно рассказывает о том, как поставил на счетчик припадочного тихоню Карманова, однако я почти не слушаю — манерно улыбаюсь в фиксирующую события камеру и машу ручкой. Я волнуюсь, как малолетка перед первым свиданием — ответы невпопад перемежаются нервными смешками, ноги дрожат, а в солнечном сплетении невнятно трепещут крылышки ночных мотыльков.

На пляже грохочет музыка, кто-то визжит и хохочет, и Илюха радостно сообщает, что народ уже, по ходу, подтянулся.

— Весь? — будто невзначай спрашиваю я, и сердце заходится от паники.

— Сейчас узнаем. — Он неопределенно пожимает плечами, и я больше не рискую задавать уточняющие вопросы.

Я опять обескуражена своей реакцией на предстоящую встречу с новеньким и пытаюсь реанимировать отказавшую логику.

Разве у нас в поселке нет симпатичных мальчишек? Внук Белецких вполне ничего, правда, поступил на медицинский и в сентябре спешно отсюда уехал, одноклассник Владик весьма неплох, да и Илюха — крутой и эффектный. Но даже им со мной ничего не светило: все вокруг знают, что меня цепляют исключительно плохие парни — с татухами и темными пятнами в биографии. А уж молчаливые ботаны в строгих костюмах — и подавно не мой типаж.

Однажды Илюхин дружок Ринат без памяти влюбился в девчонку из Задонска и сох по ней целый год, но, стоило им познакомиться поближе, очарование тут же улетучилось — она оказалась не умнее буханки белого хлебушка.

Вот и мне нужно перекинуться с новеньким несколькими фразами и рассмотреть повнимательнее — наверняка от него воняет потом, на носу обнаружатся прыщи, и наедине со мной он не сможет связать и пары слов. Этого будет достаточно, чтобы морок развеялся. Сто к одному: Волков такой же зануда, как лохушка Бобкова — неспроста он нашел общий язык только с ней.

Ко мне возвращается боевой настрой, и я гордо расправляю плечи. Это же я — Лера Ходорова, Лера-наваждение, Лера-заноза, Лера-холера, я проникаю под кожу, в мысли и кровь, от меня невозможно отделаться!

Крайние дома остаются позади, в сумраке маячат белые стены каменной церкви, очертания локомотива и вагонов, но я быстро переключаю внимание на освещенную парковым фонарем площадку для отдыха.

На ней собралось человек двадцать пять — по одежде опознаю девчонок из девятого, наших одноклассников и банду с нижнего порядка. Колонка-бочонок хрипит и подпрыгивает от мощных басов, в мангале переливаются оранжевые огоньки, перенесенный из беседки стол заставлен бутылками, банками и стаканами и окружен сломанными лавочками. В воздухе витает запах дыма, розжига для угля и горелых сосисок.

А чуть дальше раскинулось огромное, безмолвное и величественное черное зеркало, перетекающее на горизонте в звездное небо.

Илюха с воплем забуривается в толпу, опрокидывает стопку водки, стукается кулаками с парнями, стискивает в объятиях девчонок. Я степенно киваю и подмигиваю присутствующим, великодушно принимаю подношение в виде банки пива и метко стреляю глазами. На самом деле, я мучительно ищу Волкова, не нахожу и натурально впадаю в отчаяние, но внезапно он обнаруживается буквально в двух шагах.

Он в черной толстовке с принтом в виде черепушки и надписью «Toxic» на груди, ветровке, драных джинсах и кедах, и в таком виде вполне тянет на модель или известного блогера. Дистрофичка Инга, восседающая рядом с ним, сияет ярче фонарной лампочки, и, стоит признать, — у нее красивые глаза…

В горле вырастает болезненный скользкий комок, и я с трудом его проглатываю. Прикладываюсь к своему пиву, падаю на жесткую лавку напротив и поправляю прическу.

Сладкая парочка в центре внимания, на Волкова со всех сторон сыплются вопросы, и он успевает коротко отвечать:

— Ваня, как тебе Сосновое?

— Пока не понял, но природа поражает.

— Хочешь пива?

— Сегодня воздержусь.

— Так откуда ты? Скажи, ну пожалуйста…

— Раньше я жил в Москве.

Я почти слышу, как щелкают отпавшие челюсти ребят.

— Да ладно… А почему приехал к нам?

— Бабушка заболела.

Он держится расслабленно и просто, но уже стал звездой этого вечера. Инга, словно рыба-прилипала, льнет к его плечу, краснеет и смущенно опускает лицо.

Бесит. До изжоги. До тошноты. До зуда в сжатом кулаке.

Рядом со мной плюхается запыхавшийся Илюха и тихо цедит сквозь зубы:

— Лер, захлопни рот, а то комар залетит. Не поверишь: это внучок Брунгильды. Твой новый сосед.

— Серьезно?!! Никогда бы не подумала… А что-за манифест у него на толстовке? Фанат Бритни? Любитель старины?

— Скорее предупреждение, что он паскудный и скользкий. Явно не в бабку. Весь в Маринушку.

Пока я перевариваю сенсационные новости, кто-то из ребят успевает сложить два и два:

— Анна Игнатовна, часом, не твоя бабушка? Да?.. Значит, ты бывал у нас и раньше?

— Нет, раньше она сама к нам приезжала.

— Как она себя чувствует?

— Плохо.

— Надо бы ее навестить…

— Это не самая лучшая идея, чуваки. Она никого не узнает.

Ваня рассказывает о тяжелом состоянии парализованной, о Москве, о прежней школе, и я подпадаю под гипноз тихого приятного голоса. В этот момент я всей душой сочувствую нахохлившемуся Илюхе — Волков перетянул на себя внимание даже его верных прихвостней, и у Рюмина нет против него козырей.

В небе белеют холодные звезды, за шиворот пробирается озноб. Я слишком внезапно поменялась местами с Бобковой и рискую без боя смириться с новым статусом — статусом незаметной лохушки.

Хлопаю в ладоши и звонко выкрикиваю:

— Народ, отвяжитесь от Волкова! Мы трепаться пришли или отрываться?

Я проворно вскакиваю, выкручиваю звук колонки на максимум, выбегаю на выложенную брусчаткой площадку и отпускаю тормоза. Девочки нехотя присоединяются к танцу — Ваня им интересен, но они не имеют права не поддержать мою инициативу, за ними подтягиваются и парни. Илюха опять наводит на меня камеру, и я выдаю такого огня, что перевозбудившиеся малолетки из банды улюлюкают, свистят и воют от восторга.

Мы больше часа скачем под музыку, глушим пиво, подпеваем в припевах песен и перехватываем из мисок подгоревшие сосиски, а Волков так и сидит рядом с Ингой — что-то долго ей рассказывает, подает чипсы и помогает отвинтить крышечку с газировки. В один из моментов он снимает ветровку и набрасывает на ее узкие плечи.

Я дергаюсь и шиплю, как от отцовской оплеухи — уязвленное самолюбие требует возмездия и скорейшего восстановления правопорядка.

Быстрый трек сменяется медляком, верный Илюха, проследивший за моим взглядом, понимающе кивает и, срывая связки, орет на весь пляж: