Август, воскресенье, вечер

— Привет, пап! — сажусь на кровать и крепко обнимаю подушку. — Рада тебя слышать!

— Ну, чего там, Валерка, чем порадуешь? — отец гнусит и шмыгает носом, и худшие опасения подтверждаются: он в стельку пьян.

— Все выходные была дома, привела в порядок палисадник. Собираюсь на уроки, сегодня попрошу историчку задать мне какой-нибудь исследовательский проект! — бодро рапортую я, но мою пламенную речь перебивает пыхтение и издевательский смешок:

— Это какой такой проект, Валер? Текст из интернета на три страницы, что ли? Вообще не варик. Забыла, о чем мы договаривались? Давай так: чтобы была занята, как Золушка, и с пацанами не болталась. И чтобы в поселке о нас не судачили. И чтобы мать на тебя не жаловалась! Иначе карманных денег лишу, поняла? — Он заводится, опять обзывает меня пустым местом и бестолочью, и я клятвенно обещаю взяться за ум. Как всегда, после наездов он меняет гнев на милость и еще полчаса распинается о том, что в июле мы полетим в Турцию, прощается и даже говорит, что любит меня, но мои руки дрожат, а на глаза наворачиваются слезы.

— Хватит, не разводи сырость! — отрезает мама, и я молча отправляю телефон в ее карман.

Я бы крикнула ей в лицо, что они ко мне несправедливы — я ведь и так лучшая в школе, и все десять лет не сдаю позиций! Что иногда завидую Инге — дочке уборщицы, которой не надо высоко нести знамя своей притворно счастливой семейки и никого под себя подминать. И что в такие вот моменты я люто ненавижу их всех!..

Натягиваю короткое изумрудное платье из прошлогодней коллекции, хватаю сумку и мешок со спортивной формой и, не позавтракав, выбегаю из дома.

Жара закончилась вместе с праздниками — в небе над соснами клубятся ошметки серых туч, накрапывает мелкий дождь, хрипло каркают вороны, и я тут же каюсь, что не надела пальто. По телу гуляет странный нерв, жгучая обида отравляет кровь — впору лечь на асфальт и заорать во весь голос.

От соседского забора темной тенью отделяется хмурый Илюха; завидев его, я вдруг вспоминаю, что ни разу не созвонилась с ним и не отправила смс.

— Илюх, мне так жаль! — я подаюсь к нему навстречу, прижимаю к груди кулаки и умоляю: — Прости! Я все выхи вкалывала на участке, а вечером еле доносила себя до кровати…

— Волков, гляжу, тоже времени не терял? — он прячет руки в карманы брюк и сплевывает под ноги, и я напрягаюсь:

— Причем тут Волков?

— Да пофиг. Просто хотел напомнить, что не нуждаюсь в подачках. Пошли.

Он отворачивается и шаркает в двух метрах впереди, я в ужасе семеню за ним и пялюсь на ссутуленную спину. Но Рюмин не оглядывается, прибавляет шаг и, поравнявшись с Владом и Ринатом, шумно их приветствует и сворачивает к курилке.

Врываюсь в школу за пять минут до звонка, со всей дури отталкиваю с дороги тормознутую, будто нарочно идущую с черепашьей скоростью Ингу и буквально налетаю на чью-то широкую грудь. Поднимаю глаза и ахаю. Ваня…

В эти дни я сотни раз придумывала и проживала нашу встречу, но ни в одной из версий возможного будущего он не срезал меня таким ледяным, наполненным горечью, брезгливостью и злобой взглядом. Он опять нацепил эту чертову маску надменного чистоплюя. Его будто подменили…

— Привет! — я все еще надеюсь на лучшее, но он только холодно и криво ухмыляется, и клубок из несбывшихся желаний, усталости и обиды вспыхивает во мне и горит синим пламенем. — Волков, что с тобой не так? — от него умопомрачительно пахнет, рубашка сияет белизной, и я еще сильнее распаляюсь. — Почему, черт тебя раздери, ты опять это делаешь?

— Что я делаю? — уточняет он, вскинув бровь.

— Игнорируешь. Смотришь, как на пустое место. Это же я, твоя соседка, алло! — я щелкаю перед ним пальцами, и он картинно вздыхает:

— Слушай, соседка, я ошибся. Реально подумал, что ты можешь быть человеком… Но нет. Показалось. И ты по-прежнему не входишь в круг моих интересов.

За пыльным окном рекреации на миг выключается день, в ушах противно пищит. Я задыхаюсь от негодования и ярости и, гордо подняв подбородок, выплевываю:

— Ну конечно. От инцела вроде тебя, ненавидящего всех и вся, ожидать чего-то иного было бы странно!!!

Волков сжимает челюсти, играет желваками и вот-вот сожжет меня черным огнем своих жутких бездонных глаз, и я благоразумно отступаю к стене. Он приходит в себя, резко отшатывается и, поправив рюкзак, отваливает в класс.

Позади раздается громкий хохот ребят, улюлюканье Рюмина и стук учительских каблуков.

— Узнаю свою девочку! Ты его уделала, Лер! — Илюха ободряюще похлопывает меня по спине, обнимает за плечи и, сияя как новый пятак, галантно провожает до самой парты.

* * *

Глава 9

Я до шестого урока усиленно тусуюсь с Илюхой и его сворой, громко смеюсь, изящно закидываю ногу на ногу и жеманно поправляю прическу, однако по ощущениям мой триумф больше смахивает на падение в выгребную яму.

Исподтишка посматриваю на надменную рожу Волкова, его милые улыбочки и знаки внимания, адресованные Инге, и в душе все сильнее крепнет подозрение: утром он взбеленился только из-за того, что Бобкова отлетела к стене от моего тычка…

Благородный рыцарь. Тупой кретин.

Да чтоб меня!.. Может, стоит подарить ему очки?..

* * *

Несмотря на холод и ветер, физру в мае почему-то всегда проводят на улице.

Натягиваю узкие леггинсы, завязываю шнурки на «Найках» и, продемонстрировав девчонкам дорогой кружевной лифчик, застегиваю молнию на олимпийке. Выплываю из раздевалки на свежий воздух и предусмотрительно разминаюсь: папаша особенно чувствителен к моим оценкам по физкультуре, а сегодня нам предстоит бег на полтора километра, и мне нужно будет показать лучшее время.

Вообще-то, в угоду папочке я до восьмого класса занималась легкой атлетикой и без особых усилий опережаю даже парней — те дымят как паровозы и выносливостью не отличаются.

В подтверждение моих размышлений в курилке раздается взрыв хохота: Илюха с корешами сидят на погнутой ржавой перегородке, изучают чей-то профиль в соцсети и безудержно пошлят.

Однако, кое-что мы все же упустили, и в школе сформировался второй полюс притяжения — Волков и Инга. Он переоделся «токсичную» в толстовку и нормальные кроссовки для бега, а восторженно хлопающая бесцветными глазами Бобкова нацепила дешманскую паль с гордой надписью «Адидас».

Вокруг них толпятся потерявшие страх девчонки и парни — с хутора, окрестностей и даже местные, поселковые, — и заваливают Волкова вопросами о том, чем живет народ в столице.

Волков терпеливо втолковывает, что не следил за трендами и был бесконечно далек от массовки, но я-то вижу — мальчик бессовестно кокетничает, чем до зубовного скрежета бесит.

— А у нас Ходорова самая крутая, она шарит! Что скажешь про ее шмот? — не отстают девчонки, и Волков, поискав меня взглядом, самодовольно выдает: