Август, воскресенье, вечер

Камера телефона бесстрастно фиксирует весь наш путь от набережной до поворота на мою улицу.

— Илюх, не снимай меня в таком виде, — я пытаюсь прикрыть лицо, но он отводит руку и берет в кадр нас обоих:

— Брось, лет через десять мы с тобой пересмотрим этот ролик, вспомним сегодняшний вечер и вместе посмеемся, вот увидишь.

Его намерение всегда быть рядом успокаивает расшатанные нервы, но я все равно бубню:

— Больше не лезь ко мне, понял? Ты поступил очень подло, Илюх…

Рюмин расплющивает подошвой сигарету, с досадой сплевывает и хмурится:

— Лер, я же не слепой — видел, как он тебя отбривал, вот и решил показать, что ты не нуждаешься в его снисхождении. Если он обидит тебя, я забью на его родственные связи и заставлю землю жрать!

— Нет! — я мотаю пьяной головой. — Теперь это моя война, понимаешь? Я сама его урою. Нежно. Он влюбится в меня, станет самой преданной собачкой, а потом будет страдать. Наблюдай и не вмешивайся.

— Вот это другой разговор! Узнаю свою Леру! На что забьемся? — Илюха выключает телефон и протягивает мне мизинец, но я вдруг остро осознаю всю тупизну ситуации и разражаюсь бессильным истерическим смехом:

— Господи, какая я жалкая… Никогда не опущусь до такого. Забыли и отмотали назад!

* * *

Глава 6

Будильник разражается жужжанием и нежными птичьими трелями, но вместо меня просыпаются жгучий стыд, слабость и головная боль.

Я бы предпочла не появляться сегодня в школе и даже всерьез подумываю прогулять, но мама еще не уехала — гремит тарелками на кухне, шаркает тапочками по коридору и, коротко постучав, бесцеремонно врывается в мое личное пространство.

— Фу, ну и вонь! — она отодвигает ночную штору, раскрывает форточку, застывает у окна с видом на соседский участок и пускается в рассуждения: — Надо же, Марина все же рискнула вернуться. Да еще и не одна…

Я вздыхаю.

Мои родители живут тут с рождения и посвящены во все поселковые обычаи и легенды, я же до сих пор не могу понять, почему из-за такой малости, как мимолетный роман с женатым мужиком, Брунгильдиной дочке понадобилось отсюда сбегать.

У старшего поколения вообще странно работает мозг — для них важнее мнение большинства, и эту спорную истину они настойчиво вбивают и в мою голову.

Мама очень красивая — она с юности знала, что ни дня не будет работать, и ее не коснется нужда. Так и случилось — сразу после выпускного мама выскочила замуж за рискованного безбашенного придурка — моего папочку, и тот обеспечил ее безбедное существование. Лишь много позже она начала понимать, что мечты ее были недостаточно возвышенными и дерзкими, что она ничего не умеет, а молодость бесследно ушла. Отец же жутко комплексовал перед корешами из-за того, что не смог родить сына. Иногда в стенах этого дома происходит лютый треш, но на публике родители исправно изображают видимость идиллии. А еще они солидарны в желании сделать из меня сверхчеловека — и им все равно, что я думаю и чувствую по этому поводу.

— Лер, — Мама переключается на меня и упирает руки в бока: — Пили, да? Стало быть, папины внушения опять не подействовали? Знаешь, что? Я Тане Рюминой позвоню и попрошу, чтобы она серьезно поговорила с Ильей. А ты наказана. Никаких посиделок с ребятами до конца недели — после занятий сразу домой, я лично проконтролирую!

— Ну ма-а-ам! Мы выпили всего одну бутылку пива, да и ту на двоих! — пробую протестовать, но она остается непреклонной:

— Вставай. С пола прибери и живо в школу.

Пронзительно свистит чайник, мама убегает на кухню, и отравленные похмельем воспоминания о бессильной истерике перед новеньким, о его убийственно-холодном взгляде и нашем французском поцелуе с Илюхой скручивают внутренности в тугой узел.

Я выползаю из-под одеяла и забрасываю вещи в шкаф. Долго стою под душем, еще полчаса сушу волосы и задумчиво жую бутерброд, и ощущение полнейшего фиаско пробирает до костей. Вокруг Вани вьются девчонки, грустная моль Инга прилипла, как банный лист, к тому же Ваня уверен, что я встречаюсь с Рюминым, и это обстоятельство тревожит меня сильнее всего. Теперь, сидя под дурацким домашним арестом, я не смогу ни на что повлиять!

Складирую в сумку учебники, застыв перед зеркалом, замазываю консилером круги под глазами и проваливаюсь в отчаянную глубину темно-коричневой радужки. Отец говорит, что, если вовремя отбросить эмоции, любая проблема превращается в ситуацию, которую можно изменить под себя.

Черт с ним, с новеньким — он всего лишь еще один парень из класса. Пусть катится к чертям со своими надменными замашками. У меня и без него полно прихлебателей, а жизнь бьет ключом.

Словно в подтверждение моих умозаключений, звонит телефон — чересчур бодрый Илюха сообщает, что через пять минут будет у ворот, но я быстро шепчу, что мама рвет и мечет, и ему лучше до конца недели не попадаться ей на глаза.

В мамином наказании просматривается очевидный плюс — Рюмин реально достал, и мне несколько дней не придется общаться с ним вне школы.

* * *

Студеный утренний воздух стремительно вливается в легкие и до головокружения разгоняет кровь, мышцы ноют от давешних бешеных плясок, в виске стучит назойливый молоточек. Я водружаю на нос солнечные очки, разгрызаю подушечку мятной жвачки и вдруг замечаю Бобкову — она чешет впереди в ужасном джинсовом плаще и стоптанных кедах, серые волосы собраны в жидкий хвостик, потрепанный рюкзак болтается на остром плече.

Мышь, да и только! Как же так вышло?.. Разве мало я ее гнобила?

Отключить негодование и гнев не получается.

Нагоняю ее и дергаю за рукав:

— Привет! Как сама?

— Лера… Доброе утро! — она вздрагивает, но мгновенно прячет испуг за сияющей, вызывающей изжогу улыбкой. Еще бы: столько счастья свалилось на нашу бедную нищенку за неполных два дня… — Все нормально!.. Значит, вы с Ильей начали встречаться? Вы же с детства вместе, я так рада за вас!..

— Мы с Ильей — просто друзья, и твое предположение звучит как извращение… — хриплю я, резко вцепляюсь ей в волосы и наматываю на кулак: — Ну, Бобкова, что ты ему сказала?

— Чего? Кому? — она шипит от боли, но продолжает яростно тормозить.

— Волкову! Почему он вчера весь день с тобой тусовался?

— Не знаю… Может, лучше ты спросишь об этом у него? — умоляет она, но я натягиваю сильнее:

— О чем вы говорили, когда он сел за твою парту?

— Ну… он представился, выдал дежурную фразу, типа: «Очень приятно, надеюсь, мы с тобой подружимся», а я пошутила, что вряд ли, потому что я — белая ворона и изгой… — на ее белесых ресницах проступают слезы.