Авиатор: назад в СССР 12+1

Павел заспешил быстрее, а я немного замешкался, поправляя спасательный пояс на ходу.

— Как это понимать?

— У меня боевая задача, которую я должен выполнить. И если мне нужны все лётчики, то никто не запретит привлекать Ветрова к полётам. Своё командование я уже убедил, — сказал Ребров.

— Мы с вами не на фронте Великой Отечественной. Вам ничего не спишется, — услышал я ответ особиста.

— Напугали ежа голой жопой! — отмахнулся Вольфрамович.

Дальнейший разговор мне уже было не услышать.

На палубе быстро произвели запуск. Стартовые позиции заняли и ждали команды на взлёт от руководителя полётами.

— Саламандра, 321й парой готовы к взлёту, — запросил я.

В задней кабине у меня Морозов. Ведомым — Белевский и Тутонин.

— По команде, 321. Ждём доклада Тарелочки, — ответил руководитель полётами.

На стоянке уже запустилось звено, которое будет атаковать нас. Ребров с Ветровым — в паре представляют отвлекающую группу. Инженеры толпятся рядом с самолётами, ожидая доклада о готовности вырулить. Выпускающий техник стоит по правую руку от меня в застёгнутом шлемофоне и ждёт команды на взлёт.

— Серый, 99я посадка будет? — спросил Морозов по внутренней связи.

— Будет. Удачную серию без последствий прерывать не хочу, — посмеялся я.

Минуту спустя, экипаж Як-44 доложил, что готов взлетать.

— Взлёт, форсаж! — дал команду руководитель полётами.

Взлетели без проблем. Прошлись над палубой и взяли курс в зону дежурства. Як-44 набирал нужную высоту не быстро. За это время остальная группа успела пару раз проверить свои средства и выйти на заданный рубеж.

— Тарелочка, к работе готовы? — запросил Ребров.

— Подтвердили. Заняли 5000.

Солнце уже клонилось к закату. Ещё несколько минут, и совсем стемнеет. Пока мы выполняли очередную восьмёрку, оператор Як-44 докладывал в эфир, что видит на индикаторах. Естественно, что всё завуалировано и согласно переговорной таблице.

— 001й, начал режим 2, — доложил Ребров.

Несколько секунд спустя на прицеле и локаторе появились те самые помехи.

— Коля, работай. Посмотрим, как можно отстроиться, — сказал я.

— Пока не выходит.

— 2й, начну маневрировать по направлению, — подсказал я Белевскому, который был на 300 метров выше меня и в 10 километрах правее.

— Понял.

Выполнил отворот вправо, но изображение не изменилось. Мало того, попытка выхода из зоны помех привела к вводу в слепую зону прицела.

Сделал боевой разворот и тут же переворот. Перевёл самолёт на пикирование. Слегка придавило, но ещё хуже моему товарищу в задней кабине. Морозов продолжал колдовать над локатором. Изображение то и дело менялось. А отвлекающая пара Реброва тем временем была всё ближе.

Солнце уже скрылось за горизонтом. Задание продолжили уже в полной темноте.

— 321й, дальность 150, — докладывал оператор.

Пытаюсь поймать в прицел одного из атакующих, но множество ложных меток не дают выполнить захват.

— По направлению не выходит, — сказал я Морозову, сощурившись от капли пота, попавшей в глаз.

— Дальность 140.

— Попробовал даже включить и выключить режимы по очереди. На совесть сделали «Карпаты», — подсказал Николай.

Неожиданно, на индикаторе появилась отметка. Слабая, но появилась. И снова пропала.

— А говоришь, не видно, — посмеялся я.

— Ничего нет, Серый.

Но я не мог ошибиться. Вот снова метка. Сразу навёл на неё прицел. Высота цели порядка 6000 метров.

— Тарелочка, 321й манёвр по высоте, — доложил я.

Переворот и пикирую вниз.

— Ты чего?

— Вижу наших. Вот метка в 20 километрах, — сказал я, выводя самолёт из пикирования.

Локатор показывал метку в 18 километрах, но она постоянно пропадала. Меняла направление. И это было странно. Наши самолёты слишком далеко.

Тогда почему у него ответчик не работает? Моментально пульс подскочил.

Значит, посторонний.

Выполнил манёвр вправо, заняв курс на цель. Морозов уже сам обнаружил её. Метка всё ближе.

— Тарелочка, 321й, вижу цель, дальность 15, выше 2000.

В эфире тишина. Кажется, на борту Як-44 оператор не может понять, что происходит.

— 321й, никого не наблюдаю.

— Серый, я его вижу, — громко сказал Морозов по внутренней связи.

До цели 12 километров. В кромешной темноте никого визуально выше себя не видно. Всё внимание на прицел. Много ложных меток, но это другая.

— Уходит выше. 2500, 2600, — сообщаю я, но из коллег никто ничего не поймёт.

Я продолжаю следовать на цель. Цепи вооружения включены. Так близко посторонний не мог вклиниться в наши ряды.

Глубокий вдох. Сердце быстро забилось.

— 321й, внимательнее. Мы никого не наблюдаем, — волнуется Ребров.

Дальность 10 и… срыв захвата.

— Пропала, — тихо сказал в эфир.

Воцарилась тишина, а я тяжело выдохнул. В последние пару минут так напрягся, что дышать было невозможно.

— Заканчиваем. Хорошо всё работает! — довольно заявляет Ребров.

После посадки я продолжал раздумывать над призраком, появившемся на прицеле. Фонарь кабины открылся, впустив морскую прохладу. Моментально стало некомфортно, поскольку мокрый от пота комбинезон прилип к телу.

В воздухе ощущается запах моря, керосина и горелого мазута.

— Коптит наш корабль, — заметил Николай.

— Согласен. Что думаешь? — спросил я, становясь на стремянку.

— Не знаю. Что-то новенькое придумали американцы. Может, ракету какую пустили, а она не долетела?

— Может, — ответил я, но сам понимал, что не в ракете дело.

Подсветив фонариком журнал, расписался в нём и направился к надстройке. Ребров уже звал на разбор, но позади меня уже кто-то быстро догонял.

— Сергей Сергеевич, у меня к вам разговор, — позвал меня Ветров.

— Вы не говорили, что служили с моим дядей, — сказал он, пока я осматривал блоки системы РЭБ «Оберег» на балочных держателях.

— Не самый удачный момент для разговора, Паш, — ответил я.

— Я у вас хотел спросить. Меня мурыжат за стычки в воздухе с американцами. Особисты задают странные вопросы, всем ли я доволен в жизни и зачем так близко к авианосцу подлетал. А потом ещё стали предъявлять за дядю. Что он такого сделал?