Авиатор: назад в СССР 12

Печально известная женщина заполонила весь эфир. Ваня пытается выровнять самолёт, но всё тщетно.

— Катапультируйся! — хором кричат все, кто находятся рядом со мной.

Остаются считанные метры. Всё как в замедленной съёмке. Крик руководителя полётами о катапультировании тонет в рёве двигателей. Фонарь кабины отлетает в сторону и от самолёта отделяется точка. Купола не видно.

МиГ бьётся о землю и взрывается. Грохот сотряс наш пункт управления, а внутри меня всё сжалось. Купола так никто и не увидел.

Глава 9

Время потекло совершенно иначе. Если во время полёта в аварийной ситуации, оно замедляется, то здесь шло слишком быстро. Картины перед глазами сменялись молниеносно.

Только что я видел взрыв МиГ-29, и вот уже бегу через посадочный блок, перепрыгивая трос аэрофинишёра. За спиной слышу топот по металлической поверхности. Этот звук подгоняет меня ещё больше. Он словно барабан, возвещающий о приближении неизбежной трагедии.

Огонь продолжал полыхать, но издалека уже просматривался оранжевый купол. Значит, выпрыгнул Ваня!

— Сергей, стой! — слышал позади себя чей-то голос, но остановиться не мог.

Меня обогнал пожарный автомобиль, медицинский УАЗ и ещё пара транспортных средств. До места падения совсем немного. Кажется, нужно устать от столь быстрого ускорения. Но я и не заметил, как сбилось дыхание.

Под ногами начали появляться обломки. Ощущается жар огня взорвавшегося самолёта. Взору предстала солидная воронка с горящими частями крыла, фюзеляжа и тлеющей покрышки. Запахи разные, противные и напоминающие о грани между жизнью и смертью. На ней и находится сейчас Иван.

— Вот он! — кричал за спиной Вигучев, который доехал на подножке УРАЛа.

Я подбежал к месту приземления Ивана. Картина перед глазами печальная. Не понимаю, как он ещё жив.

— Плохо ребята. Надо в «таблетку» положить и в больницу, — громко сказал врач, осматривающий Швабрина.

Людей вокруг Вани собирается всё больше, и доктор уже не может справиться с потоком вопросов.

— Назад все! — крикнул я, отводя людей от лежащего неподвижно Швабрина.

Мне помогает Вигучев и отправляет кого-то к радиостанции. Нужно быстрее доставлять Ваню в местное медицинское учреждение.

— Он плох. Сильно пострадал, — сказал врач, оказывающий первую помощь моему другу.

Как только люди отошли, я смог осмотреть Швабрина более внимательно. Выглядит ужасно. Комбинезон изорван в клочья, маска смята. На голове — лётный защитный шлем, а светофильтр прикрывает глаза. Его правая часть повреждена. Губы шевелятся, и Ваня издаёт тихие несвязные звуки, схожие с мычанием.

— Дружище, держись, — присел я рядом с ним.

— Шлем надо снять, — раздаётся чей-то голос из толпы.

— Он голову мог повредить. Снимать должны хирурги, — ответил ему Вигучев.

Я хотел взять Ваню за руку, но побоялся. Доктор отцепил маску и отбросил в сторону. Он покачал головой, продолжая перечислять видимые повреждения Швабрина, постоянно запинаясь.

— Его надо быстро в госпиталь. Можем не довезти на машине.

— Вертолётом? — спросил я.

— В Фёдоровке не помогут. Надо сразу в Севастополь, — ответил доктор.

Вигучев всё понял и потребовал передать по радиостанции, чтобы готовили вертолёт. Не прошло и пяти минут, как на стоянке уже зашумела вспомогательная силовая установка Ми-8. Экипаж вертолёта запускался.

В это время мы уже ехали на «таблетке» по бетонной поверхности стоянки. Я продолжал смотреть на Ваню, а тот шевелил губами. Ему не хватало сил, чтобы издать хотя бы один звук или произнести слово. Доктор поднял светофильтр, чтобы посветить в глаза.

УАЗ остановился рядом с вертолётом, и мы начали перегружать носилки. На входе в кабину экипажа стоял Байрамов, что-то рассказывающий экипажу. Воздух, отбрасываемый от винтов, не давал нам спокойно подойти.

Погрузились на борт. Вертолёт, прорулив пару десятков метров вперёд, оторвался от стоянки. Выполнил отворот влево и вот мы уже летим над береговой чертой.

Ваня продолжает лежать неподвижно. Рука начинает дрожать, и доктор бьёт тревогу, что нужно быстрее.

— Прибавить надо, — кричу я на ухо Сагиту, который ближе всех к кабине.

Он заглядывает внутрь, но командир только разводит руками. Видимо, экипаж выжимает всё из Ми-8. Я опустился на металлический пол кабины и всё же взял руку Ивана. Она была ледяной. Он дрожал.

В этот момент вертолёт слегка тряхнуло, и голова Вани качнулась в мою сторону.

— Глаза открыл, — громко сказал я, когда Швабрин посмотрел на меня.

Живой! И будет жить! Он даже сделал подобие улыбки. Уголки рта дрогнули и разошлись в стороны.

— Держись, Вань. Мы уже скоро, — обошёл меня сзади Сагит и присел рядом.

Вигучев встал со скамьи и сел у ног Ивана. В такие моменты между нами нет конкуренции. Все мы братья по небу.

Иван медленно моргнул. Его рука перестала трястись, и он продолжил смотреть мне в глаза. Я только увидел, как маленькая слеза скатилась по его щеке.

Рука Швабрина окончательно обмякла, а Сагит не выдержал и несколько раз ударил кулаком в пол грузовой кабины вертолёта.

В госпитале констатировали смерть Ивана ровно в 12.00. Когда мы втроём стояли рядом с палатой, где лежало накрытое тело Швабрина, было очень непросто подобрать какие-либо слова.

Вроде надо быть готовым к трагедиям в нашей работе. Но каждый раз ты пропускаешь эмоции через себя, и внутри тебя съедает горечь утраты.

— Он не был женат? — спросил Вигучев, первым нарушивший молчание.

— Девушка есть. Она в Крыму сейчас, — ответил я.

— Серёга, не знаю как ты, но я не могу. Я не смогу сказать, — тихо проговорил Сагит, ломающий очередную сигарету.

Сообщать о смерти погибшего его близким — тяжелая участь. Морально к такому нельзя быть готовым.

Я уже представлял себе, как Екатерина откроет дверь и вспомнит об инциденте с Аидой. И после этого мне придётся ей сказать, что Ивана больше нет.

Пускай судьба и дала мне второй шанс прожить жизнь заново, но испытаний для меня она не жалеет.

Через минуту появился доктор и объяснил, как нам можно будет забрать Ивана для похорон. После этого он протянул мне небольшую коробку с вещами. В ней лежали шлем, часы, пишущие принадлежности и планшет Швабрина. На самом дне лежала пачка сигарет, подписанная известным мне образом.