Аврелион

Крит, привалившись к стволу олеандра, поиграл сухой травинкой, смял ее и, подняв глаза на Пэра, серьезно спросил:

– А как ты сам думаешь?

– Крит, ты играешь не на своем поле! Это не твой вопрос, а мой, и я снова повторю его: ты пойдешь со мной, или нет?!

– Хм, знаешь, сейчас ты по сравнению со мной находишься в самом выгодном положении, загнав меня в угол. Мой здравый смысл подсказывает мне, что ничего хорошего из нашего предприятия не получиться, но это меня только подстегивает и раззадоривает. Ты, мой друг, уже давно имеешь дело не с тем Критом, которого знал до этого. Я изменился, вот только ты этого почему-то не желаешь замечать. Ну что ж! Это мне облегчает задачу… и выбор. Я пойду с тобой, чем бы это для меня не обернулось. Ты доволен, мой лучший друг?

– Да, Крит, - просто ответил Пэр. – Не будем тратить время попусту. Завтра в первую треть утра выйдем. Ты предупредил Дею о своей отлучке?

– Ха-ха, - хохотнул Крит. – Она занята сейчас совсем другими делами, чтобы думать о моих. Она спокойно перенесет несколько дней моего отсутствия и, по-моему, даже и не заметит. Ей больше по душе бесконечные блуждания по Товарной Сети в поисках разных пустяковин и безделушек пополам с тряпками. Так что я свободная птица. 

Пэр помолчал. Он знал о непростых отношениях своего друга с женой. Они обязаны были сосуществовать вместе до рождения ребенка. Потом они могли расстаться, чтобы составить супружеские отношения с другим интеллактом.

– Ну, хорошо. Тогда сделаем свое дело, как подобает избранным для него!

Пэр хлопнул Крита по плечу и встал. Крит остался сидеть. Его лицо было запрокинуто вверх, к небу, где редкие облака чуть прикрывали сетку «волос богов Лакки». В его глазах застыла какое-то непонятное выражение, будто Крит глядел не в небо, а куда-то дальше, в бесконечность. 

– Ты что, Крит?

Услышав вопрос, Крит вздохнул, и, поднимаясь, сказал:

– Да так, ничего, просто подумалось, что… 

Он замолчал. Потом, помедлив, сказал:

– Хорошо было нам под этим старым олеандром. Это единственное, что мне хочется сохранить в своей памяти. Пошли, Пэр. Дела зовут…

Легкий полусумрак раннего утра скрадывал очертания далеких вершин гигантских деревьев Леса, обступившего своей громадой весь видимый мир Аврелиона. Друзья почти подошли к его границам. Объемный багаж не обременял их. Портативные ранцы, со встроенной системой левитации делала его почти невесомыми. Пэр всегда жалел, что таких систем еще не создали для биоорганизмов. Необратимые изменения биосистем, находящихся в поле левитации, не давали возможности пользоваться этими, весьма полезными устройствами. Время от времени предпринимались попытки создать нечто подобное на основе других гравитационных теорий, но все оставалось на прежнем месте. Да и уже действующие системы левитации были ограничены в грузоподъёмности и длительности использования. Встроенное устройство левитирования, имевшиеся в распоряжении Пэра, не были рассчитаны на работу в форсированном режиме. Ранцы имели назначение индивидуальных малоподъемных левитаторов. 

К огромному огорчению друзей, им не удалось взять с собой аппарат производства белка-полуфабриката из любой растительной целлюлозы. Даже два спаренных ранца не смогли поднять шестидесятикилограммовый груз. В их распоряжении имелось всего лишь четыре ранца, два из которых принадлежали им самим, а остальные два их женам – Миссе и Дее. Крит забрал ранец жены тайно, оправдывая свой поступок тем, что ей не придется тратить уйму кредиток на бесполезные шмотки. А нести что-либо в руках Дея отказывалась категорически, боясь испортить свои тонкие, изящные кисти. 

Лес подступил к приятелям мрачно-тяжелой стеной. Из его глубин веяло прохладой и они, невольно поежившись, переглянулись. До сих пор то, что им казалось делом, затеей, проектом или… еще чем-то значительным, потерялось перед величием этой зловещей массы чужого мира, превратившись в единственно ощущаемое чувство долга – надо идти. Пэр шагнул вперед и раздвинул ветви первых кустарников. Сам по себе Лес не представлял сплошные заросли. Меж отдельно стоящих мощных стволов деревьев, вздымающих свои кроны на десятки метров, ютились чахлые кустики небольших кустарников, прораставших из сплошной лиственной и хвойной подстилки. Ничто не нарушало застывшей тишины Леса. Лишь едва шелестевшие конверторы ранцев привносили живое присутствие в этот бездушное царство деревьев. 

Под пологом Леса еще стояла густая тьма. Пэр достал светильник и надел на плечо. Крит проделал то же самое и их довольно мощные лучи пробили мрак вперед метров на десять-пятнадцать. Точеные цилиндры стволов, могучими колоннами терялись в невообразимой высоте и в свете лучей светильников казались колоннами Храма Творения. Их бесчисленное множество создавало перспективу бесконечного здания, вызывавшее этой бесконечностью невольный страх и потому Крит, тряхнув головой, чтобы сбросить наваждение, сказал:

– Надо пройти вперед. Там ты сможешь приладить триангулему. Здесь пока не имеет смысла.

– Я тоже так думаю. 

Они двинулись вглубь Леса. Друзья в первое время привычно двигались от одного ориентира до следующего. Эта тактика была ими отработана в предыдущие заходы в Лес. Но она хороша была только на первых порах. С какого-то неизвестного момента должно было возникнуть некоторое противодействие, которое интеллакты называли Наваждением. Она никак не проявлялось физически, но Пэр всегда в первые моменты его появления ощущал какое-то сопротивление, будто невидимая завеса плотной упругостью отталкивала его в противоположную сторону. В детстве он не понимал, что это такое. И только пару лет назад, в одной из самых длительных попыток пройти как можно дальше, он понял, что невидимая противодействующая сила и есть само Наваждение. 

Пэр осторожно стал выспрашивать знакомых, так или иначе побывавших в Лесу, не испытывают ли они что-либо подобное. Но никто не понимал, чего добивается Пэр. Из этого он заключил, что только ему доступно явное ощущение границ этой неведомой силы. И потому Пэр на первых порах мог идти вперед, полагаясь на обычную ориентацию в пространстве. Крит знал о том, что Пэр может чувствовать наступление влияния Наваждения и потому шел рядом с Пэром, не задавая лишних вопросов.

Вдруг Пэр остановился:

– Здесь… я чувствую это.

Крит молча опустил ранец на землю. Достав оттуда триангулему, он протянул ее Пэру:

– Тогда вперед, и да помогут нам боги Лакки!

– Да помогут нам боги Лакки и… дадут сил. Я почему-то боюсь, что не все так просто, - проговорил Пэр, привязывая пластины триангулемы на обувь.

– Проверим, - бодро ответил Крит. – Мне всегда везет в глупых делах. Может, это самое глупое из них! Так что без опасений двинемся навстречу судьбе. Она рассудит нас… или накажет,- добавил он с легкой усмешкой.

– Ну, не все так уж мрачно, - выпрямляясь, пробормотал Пэр. – Нечего плакаться, если дело сделано! А мы его сделали, ну, может, самое главное сделали – оказались здесь. Остался пустяк - всего лишь отшагать чего-то там километров.

Тем временем совсем рассвело. Лучи раннего солнца, скользившие меж колонн-стволов, ясно указывали направление. Друзья поспешили, пока солнце не поднялось выше использовать этот естественный указатель. Пэр, коротко выдохнув, и, чуть помедля, сделал шаг. Триангулема, раскрывшись короткой третью, направила ногу по диагонали, остановив другую ровно на прямом угле. Пэр осторожно перенес вес тела на переднюю ногу и приставил к ней ту, что была на длинном стержне. Сделав так несколько шагов, он остановился.