Австрийская площадь или петербургские игры

* * *

– Познакомьтесь. Это - Андрей Мокров, менеджер по рекламе из "Союзконтракта".
– Прохоров кивнул на собеседника, и Петр почувствовал, что Алексей Викторович недоволен его неожиданным приходом.

Рукопожатие Мокрова было вялым и скользким, он был очень похож на артиста Тараторкина в роли князя Мышкина.

– На меня сегодня напали, думаю из-за этих бумаг,- выпалил Петр, едва Мокров вышел, и протянул Прохорову измятые листки.

– Садитесь, Петр Андреевич, вы на себя не похожи, - пригласил Прохоров и тут же замолчал, прочитав первые строчки.

– Я опасался чего-то подобного, но чтобы такое!
– сказал он, сбросив на стол очки.
– Откуда вы это взяли и что за история с нападением?

Петру показалось, что Прохоров знает больше, чем хочет показать. Врать, что бумаги пришли почтой, бесполезно. И Петр рассказал все, как было, умолчав только о том, что знает Микина. Его фамилию он даже не упомянул.

– Очень странно, что выбрали именно вас. Ведь вы это печатать не будете. Или будете?
– глядя в окно, спросил Прохоров.

– А вы сомневаетесь? Конечно, не буду!
– искренне воскликнул Петр.

– Будешь сомневаться, когда мне каждый день талдычат о ваших шашнях с Яковлевым! Но, если вы не напечатаете, они других найдут. Как думаете, найдут?

– Найдут, легко, - не раздумывая, подтвердил Петр и тут же подумал: "А вдруг узнают, что это я распустил микинский материал по редакциям?" Его затряс озноб, и снова стало страшно.

– Щербаков и Артемьев снимают свои кандидатуры в пользу Владимира Анатольевича. На днях будет пресс-конференция, и они объявят о создании коалиции, - неожиданно для себя сказал Петр. Прохоров об этом не спрашивал, никто не тянул за язык, он признался сам, признался от страха. Понимал, что сделал, и совершенное предательство тяжким грузом уже давило душу.

"В конце концов они все равно узнают. Днем позже, днем раньше, какая разница?" - успокаивал он себя.

– Пришла беда - отворяй ворота. Если то, о чем вы сказали, верно, - а я молю Бога, чтобы это была ошибка, - надо срочно сворачивать работу против Болдырева и все усилия сосредоточить на Яковлеве. Судя по всему, главный противник все-таки он.
– Прохоров со стуком открывал и закрывал ящики, выбрасывая на стол множество папок с бумагами. Его движения были неточными и суетливыми. За два месяца их знакомства Петр ни разу не видел его в таком волнении. Наконец Прохоров отыскал тоненькую прозрачную папку и, просмотрев, передал Петру. Там были ксерокопии трудовой книжки Яковлева и его карточка персонального учета члена КПСС.

– Обратите внимание на двенадцатый пункт, - сказал Прохоров.

"Строгий выговор за личную нескромность и использование служебного положения в период работы на руководящих должностях при покупке легкового автомобиля в личное пользование"1, - прочитал Петр.

– Ну и что из этого следует - машину купил без очереди?
– спросил он Прохорова.

– Можете написать из этого статью, показать, что Яковлев нечестен и не заслуживает доверия?

– Вряд ли. Для серьезного компромата жиденько. Хотя, если поискать очевидцев, может, что-нибудь и выплывет.
– Петр подумал, что искать можно сколько угодно, вплоть до окончания выборов, - никто не проверит.

– Мне говорили, что у жены Яковлева какие-то темные дела, связанные с ее бизнесом. У них, кстати, тоже какие-то дачные участки.
– Прохоров придумывал на ходу и даже не старался скрыть растерянность.

– Может быть, что-нибудь и выйдет. Я постараюсь разузнать.

– Постарайтесь, Петр Андреевич, я вас очень прошу, - заискивающе попросил Прохоров.

– Мне могут понадобиться архивы...
– Страх отошел, Петр чувствовал, что инициатива в разговоре перешла к нему.

– Дня через четыре, когда вернется Анатолий Александрович, - сказал Прохоров.
– Приспичило же ему укатить в Кельн.

– А что он там делает?
– удивился Петр.

– Знакомит членов восточного экономического комитета с концепцией культурного развития Петербурга, - махнул рукой Прохоров, давая понять, что он ни в грош не ставит немцев с их комитетом.

– Да, чуть не забыл возьмите на неотложные расходы.

Пачка стотысячных купюр была толстой и увесистой. От ее тяжести в кармане Петру стало приятно.

– Вы все-таки поберегитесь, не ночуйте сегодня дома. А я сейчас же позвоню Путину - он все уладит. Завтра вы уже ни о чем не беспокойтесь...

2.4. ДЕНЬ РЕПТИЛИЙ. ВЕЧЕР

– Вас ждет посетитель, - сказала секретарша, небрежно кивнув в угол. Свет из окна падал так, что Петр видел только ссутулившийся силуэт, похожий на притаившуюся черную птицу.

– Здравствуйте, дорогой Петр Андреевич! Помните, мы договаривались о встрече?
– Петр узнал Кошелева.

– Не припомню, - смутившись, ответил он и пожал протянутую Кошелевым руку. Она была холодной, чуть влажной, и Петр передернулся от мгновенно возникшей брезгливости.

– Я понимаю: в вас верх врожденной неприязни, ...но хоть раз нельзя ли без боязни?

"Гете цитирует", - усмехнувшись, подумал Петр. Видимо, Кошелев заметил его усмешку.

– Иосиф Виссарионович до самой смерти жалел, что написал знаменитое "эта штука посильнее, чем "Фауст" Гете!". Но уже ничего не мог сделать попало во все учебники.

– А вы-то откуда знаете - он вам об этом сам рассказал?
– через плечо спросил Петр у заходящего следом в кабинет Кошелева.

– Не уподобляйте меня булгаковскому персонажу,- миролюбиво ответил Кошелев.
– Все гораздо проще. Наш дальний родственник служил в личной охране Сталина, он и рассказал отцу, а тот - мне.

– Стало быть, вы - продолжатель династии?
– после разговора с Прохоровым на душе у Петра было муторно и тоскливо. Голова кружилась, и поташнивало; он едва сдерживался, чтобы не послать Кошелева ко всем чертям.

– Давайте по рюмочке, - предложил он, и Кошелев неожи данно согласился. Выпили по полстакана, неприятное чувство страха и неуверенности отошло после первого же обжигающего глотка.

– Хороший напиток виски, и зачем американцы его разбавляют? Только портят, - причмокнув, сказал Кошелев.
– Хочу подарить вам свою книгу. Может быть, пригодится. Это сборник изречений и афоризмов знаменитых людей. Я очень долго над ним работал. Вы знаете, есть что-то завораживающее в том, чтобы погрузиться в мир мыслей и чувств гениев. Вот великий Талейран некогда сказал: "Я хочу, чтобы на протяжении столетий все продолжали спорить о том, кем я был, о чем думал и чего хотел".

– Об этом давно никто не спорит - Талейран был мерзавцем и пройдохой, предавал всех, кому служил. А про вас через сто лет вообще никто не вспомнит. Давайте короче: что вам нужно?
– Петр начал раздражаться от никчемной болтовни.

– Я же обещал принести документы по Австрийской площади. Вот и принес. Уверен, вас они заинтересуют и вы захотите написать об этой афере, - ничуть не обиделся Кошелев. Порывшись в потрепанном портфеле, он протянул через стол толстую папку с бумагами.

– Почему вы так уверены, что я буду об этом писать?
– спросил Петр, быстро листая лежавшие в папке документы. Он знал, что со стороны выглядел рассеянным и вряд ли Кошелев догадывался - мгновенного взгляда Петру достаточно, чтобы понять и запомнить, о чем написано в каждом листе. Он очень старался не показать, как заинтересовали его эти бумаги. Особенно протоколы совещаний, в которых фигурировали сам Кошелев, жена Собчака Нарусова, депутат ЗАКСа Ягья, какие-то архитекторы, чиновники, а также представители австрийской фирмы "ХГМ", той самой, где до отъезда за границу работала Катя. Она дважды упоминалась среди участников, но как фрау Рейнарт. Петр вспомнил, что говорил ему полковник Микин: именно под такой фамилией Катя уехала в Австрию.