Австро-Венгерская империя

Раскол между балканскими государствами был отчасти на руку Австро-Венгрии, поскольку исключал возможность такого развития событий, при котором, как писал Конрад фон Гетцендорф, «победоносные балканские страны разделят завоеванные территории между собой и заключат союз, который приобретет значительный вес». Однако другим, гораздо более существенным результатом балканских войн для дунайской монархии стало новое обострение отношений с Сербией. Поддержав идею создания независимого албанского государства (которое она заранее рассматривала как свой протекторат), Австро-Венгрия в конце 1912 г. вновь оказалась на грани войны с сербами, которые совместно с черногорцами заняли большую часть Албании. 24 ноября министр иностранных дел Л. Берхтольд официально заявил, что его страна не позволит Сербии получить выход к Адриатическому морю, поскольку это ущемляет государственные интересы Австро-Венгрии. Напряжение нарастало: начались угрожающие передвижения русских войск у венгерской границы, на что Франц Иосиф ответил приказом о переброске дополнительных воинских подразделений в северо-восточные районы монархии.

«Мы стоим перед выбором, — заявил в разгар албанского кризиса Берхтольд, — или отказаться от значительной части нашей балканской программы, не только поставив тем самым под угрозу жизненные интересы монархии, но и... ее престиж, или... прибегнуть в случае необходимости к военной силе с целью реализации этой программы». Именно эта логика престижа в конце концов ввергла Австро-Венгрию в войну. Была ли такая логика ложной? Вряд ли. В конце концов, принадлежность к «концерту великих держав» являлась для дунайской монархии залогом не только ее внешнеполитического влияния, но и внутреннего единства. Так как между народами Австро-Венгрии нарастали противоречия, роль монархии как «европейской необходимости» становилась одной из основных гарантий ее существования. В эпоху национализма, разъедавшего ее изнутри, Австро-Венгрия должна была стремиться к тому, чтобы скрепить свое единство извне. Иными словами, она могла или быть великой державой — или не быть Вовсе. Вопрос заключался лишь в том, насколько далеко готовы были зайти венские и будапештские политики в деле защиты престижа страны, способны ли были они вовремя остановиться, отделив оправданный риск от опасного упрямства и безрассудства.

В 1912—1913 гг. европейской войны снова удалось избежать. Россия, в отличие от боснийского кризиса, на сей раз занимала более воинственную позицию — в Петербурге тоже имелись свои «ястребы», внушавшие Николаю II, что пришла пора всей мощью Российской империи поддержать сербов. Однако Франция и особенно Великобритания не хотели ввязываться в общеевропейскую войну из-за конфликта, который казался им частным делом Австро-Венгрии и Сербии. В свою очередь, Вильгельму II тоже изменила его всегдашняя воинственность, и 9 ноября 1912 г. он заявил своим дипломатам, что «мы не собираемся из-за Албании выступать в поход на Париж и Москву». Парадоксальное сотрудничество Берлина и Лондона, равно заинтересованных в тот момент в сохранении мира, отдалило войну на полтора года.

Хотя монархии удалось добиться от великих держав того, что под их совместным нажимом сербы и черногорцы покинули Албанию, которая обрела формальную независимость, в целом императорская дипломатия не могла похвастаться успехами. Во-первых, в результате второй балканской войны заметно укрепилась Сербия, которая обрела-таки черты пресловутого «балканского Пьемонта». Во-вторых, австро-сербские отношения после албанского кризиса оказались испорчены еще сильнее, чем после боснийского. В-третьих, столкновение Румынии и Болгарии в ходе второй балканской войны разрушило многие дипломатические комбинации австрийцев, связанные с этими странами. В-четвертых, дороги Австро-Венгрии и Италии, формально остававшихся союзниками, расходились все дальше. «Альянс с нами был для каждого итальянца вынужденным, заключенным в момент изоляции и напряженности в отношениях с Францией, — писал австрийский дипломат Г. фон Лютцов. — Лишь незначительное, политически опытное меньшинство [итальянцев] понимало выгоды этого союза и положения великой державы, которым [благодаря нему] пользовалась Италия... В сердце каждого итальянца, который интересовался политикой, жила... тихая

надежда на то, что Трентино... рано или поздно достанется Италии».

Круг сужался. В 1913—1914 гг. в Австро-Венгрии победоносная война представлялась возможным выходом из непростой внутри- и внешнеполитической ситуации уже не только Конраду фон Гетцендорфу. Но все ожидали от грядущего столкновения разного. Австро-немецкие националисты и мадьярская элита надеялись на решительную схватку со славянством, которая позволила бы наконец отбросить Россию далеко в Азию, обескровила славян в самой монархии и навеки подчинила их германскому и венгерскому влиянию. Радикальные славянские, особенно сербские лидеры, напротив, видели в войне возможность покончить с монархией и объединиться со своими соплеменниками в рамках «Великой Сербии». Славянские и румынские политики, лояльные Габсбургам, в свою очередь, рассчитывали «обменять» эту лояльность на расширение прав непривилегированных народов Австро-Венгрии и замену дуализма более справедливой системой.

Но подавляющее большинство обычных жителей Kakanien все-таки уповало на мирный исход. На то, что,император, вопреки призывам «ястребов», разрешит проблемы страны, Не прибегая к массовому кровопусканию, которое могло оказаться бесполезным, ибо победа в предстоящей войне была отнюдь не гарантирована. Немало людей связывали подобные надежды не с одряхлевшим Францем Иосифом, а с тем, кто в любой момент мог прийти ему на смену. С наследником, давно уже дожидавшимся своего часа в венском замке Бельведер, — Францем Фердинандом д’Эсте.

ИНТЕРМЕДИЯ ПЯТАЯ. НАСЛЕДНИК

Необычная церемония проходила в старом габсбургском дворце Хофбург 28 июня 1900 г. В присутствии императора, всех совершеннолетних эрцгерцогов, премьер-министров Цислейтании и венгерского королевства, министра двора, высших церковных Церархов и знатнейших вельмож монархии 36-летний наследник Престола Франц Фердинанд торжественно отказывался от

прав дальнейшего наследования за своих еще не рожденных детей и от прав и почестей, полагающихся австрийской эрцгерцогине и будущей императрице, — за свою невесту. Франц Фердинанд намеревался жениться по любви, а за это в монарших семьях часто приходится платить немалую цену.

Хотя его избранница, богемская графиня София Хотек, принадлежала к древнему и довольно знатному, пусть и не очень богатому роду, по рождению она не могла и не должна была стать супругой Габсбурга, тем более будущего императора и короля. И стала ею лишь благодаря любви, настойчивости и упрямству Франца Фердинанда. По странному стечению обстоятельств старый император дал согласие на этот брак 28 июня — ровно за 14 лет до того, как пули сербского юноши Гаврилы Принципа оборвали жизни Франца Фердинанда и Софии. По христианскому поверью, только избранным и действительно любящим супругам дано умереть в один день. Впрочем, 28 июня 1900 г. наследник трона меньше всего думал о смерти. В конце концов, он совсем недавно победил ее, вылечившись от туберкулеза, что по тем временам, не знавшим спасительных вакцин, представляло собой почти подвиг.

В жизни эрцгерцога Франца Фердинанда д ’Эсте несчастья чередовались с успехами. Судьба была неравнодушна к этому человеку: она то вовсю улыбалась ему, то мрачно хмурилась. Старший сын эрцгерцога Карла Людвига, самого непритязательного и незаметного из братьев императора Франца Иосифа, появился на свет 18 декабря 1863 года в австрийском Штайре. Через семь с небольшим лет его мать, эрцгерцогиня Мария Аннунциата, дочь короля Обеих Сицилий Фердинанда II, умерла от болезни легких, которые всю жизнь оставались слабым местом ее старшего сына. Горе?Конечно, однако два года спустя Карл Людвиг женился снова, и молодая мачеха, португальская принцесса Мария Тереза, стала одним из самых близких Францу Фердинанду людей. Еще два года — и 12-летний Франци получает наследство дальнего родственника, Франца V, низложенного герцога Модены и Эсте, последнего представителя одной из младших ветвей Габсбургов. Отныне Франц Фердинанд — один из самых состоятельных членов династии. Эрцгерцог подрастает, учеба

дается ему довольно легко, затем, как почти все молодые Габсбурги, он поступает на военную службу.

Счастливчик?Вряд ли. В 80-е годы Франц Фердинанд сталкивается с первыми проблемами. Образ жизни молодого эрцгерцога, который любит гульнуть и часто отлучается из своего полка в Вену, вызывает недовольство старших членов семьи и самого императора. Кронпринц Рудольф, такой же кутила, в то время еще поддерживавший с двоюродным братом приятельские отношения (позднее они рассорились), спешит предупредить его: «Дорогой Франци!Хочу посоветовать тебе быть осторожным... Император сердится, правда, не столько на тебя..., сколько на командира твоего полка, который так часто дает тебе увольнительные. Ты, несомненно, должен избежать того, чтобы император наказал тебя». Эрцгерцог берет себя в руки, усердно командует одним из батальонов 102-го полка, размещенного в Праге, — и тут из Вены приходит известие о самоубийстве Рудольфа. Формально наследником престола становится пожилой, набожный и почти не интересующийся политикой Карл Людвиг, фактически — и все это понимают — его сын, Франц Фердинанд.

В 1896 г. право наследования переходит к нему и де-юре — после того, как Карл Людвиг, путешествуя по Святой земле, напился воды из священной реки Иордан, заразился кишечной инфекцией и вскоре скончался. Проблемы со здоровьем преследуют и Франца Фердинанда: молодой человек то и дело просыпается в холодном поту, на глазах слабеет и подозрительно кашляет. Врачи ставят диагноз — туберкулез. Начинается период его жизни, который сам эрцгерцог впоследствии не раз называл «адом». Император вынужден отправить наследника с военной службы в бессрочный отпуск. Франц Фердинанд ездит с курорта на курорт — Альпы, Истрия, Греция, Египет... Большую часть времени он вынужден проводить в постели, его окружают доктора и очень немногочисленные друзья, эрцгерцог тоскует, злится, подозревает...