Автономия и ригидная личность

Я снова должен сделать акцент на том, что вся эта эротика остается исключительно в области идей и фантазий, а также вызывающих их символических действий и символической атрибутики. Такая идея покорности и подчинения становится столь эротичной именно для ригидной личности, актуальность сексуального раскрепощения которой является неблагоприятной для ее силы воли, самоконтроля и самоуважения.

До сих пор мы почти не различали сексуальные влечения садиста и мазохиста; в основном все сказанное выше в равной мере относится и к тому, и к другому. Фактически, так и получается: во многих аспектах сущность этих двух разновидностей одной склонности лучше рассматривать как единую форму сексуального влечения, а не только как две комплементарные формы. Например, направления этих двух влечений оказываются не столь противоположными, как можно было предположить. Это не совсем тот случай, когда одного человека возбуждает идея покорности и унижения, а другого — идея насилия и власти. На самом деле их обоих привлекает эротическая идея и образы покорности, унижения, боли и так далее. Основной фокус обоих видов эротического влечения сосредоточен на жертве жестокого обращения: на униженном и покорном человеке, испытывающем боль, а не на том, кто ее причиняет. В этом фокусе находится основная сцена эротического действия, реального физического ощущения (как в случае бичевания плетью или связывания), эротической покорности воли, а следовательно, и эротического влечения. Давайте вернемся к мысли де Сада, которую я уже цитировал. Рассматривая эротическую ценность боли с точки зрения садиста, он говорит: «Если ощущение боли вызвать у других людей (выделено автором), вся наша сущность будет испытывать еще более сильное потрясение».

Если садизм и мазохизм имеют одну и ту же форму проявления сексуального влечения, их различия можно свести к альтернативным точкам зрения, которые порождает эта картина сексуальных и вообще человеческих отношений: положению превосходства и положению подчинения. Для более слабого или более подчиненного положения (в котором чаще, но далеко не всегда оказывается женщина) эротичной становится именно идея ее (или его) собственной безвольной покорности, капитуляции или унижения. У человека, находящегося в положении превосходства, для которого вообще характерно чрезмерное ощущение своей власти и презрительное отношение к более слабым и подчиненным, это идея презрения к другим. Каждый по-своему стремится создать образ эротического унижения, покорности и безволия подчиненного человека, и, как правило, обе эти фантазии для каждого из них в той или иной мере являются эротичными.

То, что с точки зрения садиста идея унижения и подавления другого оказывается эротичной, а с точки зрения мазохиста подобная идея просто является его собственной, может иметь дальнейшее последствия. Для некоторых ригидных характеров мазохистская фантазия может оказаться более эротичной, но вместе с тем — конфликтной и невыносимой, ибо она не удовлетворяет их садистского интереса. Вероятно, такой конфликт возникает особенно у тех ригидных мужчин, для которых может стать эротичным образ покорной женщины^[84]. Но он может существовать, например, и у некоторых ригидных, высокомерных женщин в связи с фантазиями о проституции. При садизме такой конфликт избегается. Идея сексуального унижения или подчинения другого никоим образом не является постыдной или оскорбляет гордость. Напротив, она лишь означает, что к человеку, вызывающему сексуальное влечение, относятся с презрением. По-видимому, именно такие чувства характерны для сексуальных установок многих ригидных мужчин — и даже для некоторых представлений о «маскулинности».

Глава 7. Паранойяльная ригидность

Если можно говорить о двух аспектах индивидуальной автономии: о внутреннем процессе самоуправления с одной стороны, и об отношении к внешнему авторитету с другой, то невроз навязчивой одержимости главным образом можно описать как патологию первого — внутреннего аспекта самоуправления, а паранойяльное состояние — как нарушение второго, то есть отношения к внешнему авторитету. Такое разграничение нельзя считать абсолютным, но в основном в тех случаях, когда ригидность волевого управления и контроля особенно серьезна, волевая борьба, которая при неврозе навязчивой одержимости ощущается как внутренняя, заменяется внутренней же волевой борьбой с некоторыми внешними фигурами, в особенности если они обладают авторитетом или статусом, или же с социальными институтами, в той или иной мере обладающими властью принуждения. Такие отношения становятся защитными и враждебными, и тогда начинает возрастать тревога человека, связанная с ними и с их угрозой его автономии и его личному авторитету. В этом состоит специфичная и самая характерная черта паранойяльной тревоги, хотя часто ее считают только тревогой, связанной с угрозой агрессии.

Таким образом, непсихотическая паранойяльная личность обычно все время обеспокоена тем, что ею могут помыкать или ее могут оскорбить, нарушить ее права или ущемить ее чувство собственного достоинства, а также проблемами статуса — кто является главным, а кто подчиненным и т.п. Еще острее те же проблемы выражаются в паранойяльных галлюцинациях, как, например, ощущение угрозы со стороны мощных сил зла (например, «коммунистов»), или сверхъестественных сил или устройств (например, излучения, людей-роботов, ядов или гипноза), которые могут управлять его телом или причинять ему вред, или же сил, способных управлять волей человека или ее ослабить. В то время как воля одержимо-навязчивой личности — ее нормы и правила, самодисциплина, сила воли и т.д. — направлена против нее самой — против лени, пустой траты времени и снисхождения к себе, — воля параноика, в форме предосторожности или подозрительности, направлена на защиту от внешней угрозы его авторитету.

Несомненно, паранойяльная ригидность является более серьезной. Если одержимо-навязчивая личность упряма и трудно поддается влиянию, то в еще большей степени это относится к предосторожной паранойяльной личности. Ригидность мышления, проявляющаяся в жестких предубеждениях паранойяльной подозрительности, даже если она еще не достигла уровня галлюцинации, оказывается гораздо более серьезной, менее проницаемой для объективных возражений, по сравнению, например, с простым догматизмом. Гораздо более выражены даже преднамеренность и выверенность движений паранойяльной личности (контроль за движениями тела, жестами и выражением лица).

Почему же ригидность принимает такую специфичную и более серьезную защитную форму? Почему в таких случаях ощущение внутренней угрозы автономии и индивидуальному авторитету заменяется ощущением внешней угрозы? Ответ на эти вопросы может заключаться в наличии защитного механизма проекции: защитная паранойяльная ригидность — подозрительность, предосторожность и т.п., как следует из сказанного выше, является ответной реакцией на проекцию на других людей неосознаваемых чувств, импульсов или идей, в особенности агрессивных.

Это поднимает серьезные проблемы. Механизм проекции, в упрощенном варианте просто понимаемый как «выталкивание чувств» (expulsion of feelings) на других людей, не может служить объяснением. Чуть позже мы обсудим его подробнее. Сейчас достаточно отметить, что паранойяльное ощущение угрозы — внутренний аспект отношения человека к самому себе, направление враждебных чувств (в субъективном ощущении) от внешнего объекта обратно к субъекту, не говоря уже об особой природе ощущения угрозы автономии, — в действительности не объясняется простым процессом «выталкивания» человеком на других людей своих бессознательных чувств, импульсов или идей. Кроме того, проекцию нельзя рассматривать как простейший механизм, появление которого не требует никаких дальнейших пояснений. Это сложный процесс, и в любом случае остается проблема объяснения его происхождения в психологической структуре этой категории людей и его формирования под воздействием особых, субъективных условий.

Паранойяльное ощущение, а также механизм проекции становятся более понятными, если отношение к проекции ригидности и защитной способности (defensiveness) понимать по-разному, — то есть что может быть и другое объяснение. Я попытаюсь показать, что именно внутренняя характерная черта ригидного самоуправления, достигая серьезной степени ригидности, порождает защитное и враждебное отношение к внешнему миру. В таком случае процесс проекции и природа проективных искажений сразу становятся более понятными. Тогда проективные искажения, воображение и ожидание различной внешней угрозы автономии и индивидуальному авторитету — пренебрежение, оскорбления, всевозможные попытки принуждения и т.п. — можно считать не причиной появления защитной реакции, а наоборот -ее следствием. Иными словами, встав на эту точку зрения, можно рассматривать проективную идентификацию врага в тени как следствие нервного, защитно-настороженного и подозрительного внимания. Как только паранойяльная личность выявила угрозу, против этой угрозы сразу же начинается дальнейшая мобилизация сил — повышение осторожности, подозрительности и защитной враждебности.

РИГИДНОСТЬ И ЗАЩИТНАЯ СПОСОБНОСТЬ

Вообще степень, в которой человек может почувствовать свой личный авторитет, может быть ограничена разными внешними условиями, в особенности присутствием какой-то принудительной или даже, наоборот, либеральной высшей власти. Только отсюда, не говоря уже о разных проективных искажениях, следует, что установка по отношению к этой власти, присущая некоторым ригидным личностям, будет защитной и враждебной. Речь идет о людях, обладающих особенно ригидной волей, стремящихся произвести определенное впечатление, с чрезмерным и неопределенным ощущением своего авторитета и чувства собственного достоинства, которые часто связаны с ригидной волей. Все это в точности мы видим в паранойяльном характере. Паранойяльная личность — часто претенциозная и высокомерная, хотя скрывающая в глубине ощущение своей малости и стыда, претендующая на то, чтобы казаться сильной и «владеющей ситуацией», хотя в глубине ощущающая себя слабой, — постоянно высокомерно сосредоточена на тех людях, которые, обладая более высоким статусом и авторитетом, могут заставить ее ощутить свою малость и бессилие. Такой человек прекрасно осознает статус шефа. Но в конечном счете авторитетные фигуры кажутся великими для того, кто в глубине души чувствует себя маленьким, даже если он в этом не признается. Паранойяльная личность нехотя, против своей воли осознает такой авторитет, она высокомерно чувствительна к критическому отношению и возможности унижения со стороны этого авторитета и не намерена ни в чем ему уступать.

Например, один такой мужчина не мог заставить себя при обращении к старшим по должности называть их «господами». По его словам, он тем самым отказался «пресмыкаться перед ними» или «ходить перед ними на задних лапах». Вместе с тем он не мог заставить себя называть своего терапевта, как принято, по фамилии, прибавляя «доктор», даже при первой встрече, и с самого начала, обращаясь к нему, употреблял лишь уменьшительное имя.

Паранойяльная личность постоянно вовлекается в такие защитные и враждебные отношения, — по крайней мере, субъективно, а зачастую и объективно, — с шефом, с руководством или даже с соседом, который, поставив забор «не там», вызвал у параноика однозначную реакцию: «его везде притесняют». С его субъективной точки зрения это называется волевой борьбой. Ригидная воля паранойяльной личности в основном занята именно такой борьбой, в отличие от исполненной долга нацеленности одержимо-навязчивой личности на результат и завершение работы.