Любите осень. Дождь любите. Со страстной грустью он асфальтисцеловав, со всех событийсмывает суетность и фальшь. Предметы, принципы, природаи откровенней, и общей,и отраженья колобродят,отторженные от вещей. Любите дождь. Дожди – поэты,слепцы, снотворцы, плясуны,их песни петы-перепеты,а все кому-нибудь нужны.
Точность
Я в средоточье медленных событий,где распускание бутонов нарочитей,чем
время зримое в тех пузырьках с песком, —по мигу лепесток за лепесткоми за цветком цветок, другой и третий, —томительно рождение соцветий. Что деется с той женщиной цветущей:едва забылась над водой текущей,лицом и грудью к ней устремлена,как струями витая быстринаостановилась, – тут же ненарокомта женщина летит к ее истокам. Не для моих и жадности, и ленитакие тонкости в несчетности явлений,вниманию доступных в каждый миг,поэтому вперед и напрямикя корочу подробностей цепочкии говорю:– Весна. Взорвались почки.
«Кого хоронят…»
Кого хоронят? Человека?.. Труп! Над ним глаза сопливенькие трут. Умру и я какой-нибудь весной,и станет трупом то, что было мной. Исчезну я – все станет не моим. И труп, и имя – просто псевдонимпокойника со смертного одра,чья до могилы бытность и игра. А гроб с покойником там с плеч долой:ему домой и остальным домой,и незаметно с каждым в его домвкрадусь и я – запамятный фантом.
«Набраться силы в роще б —…»
Набраться силы в роще б —там корень или ветвь,живущие наощупь,меня сильнее ведь,безмысленной (не глупой)там жизни кутерьма. Моя ж любовь к безлюбой —беспомощность сама. Меж холодом и светоммембрана деревцав неведенье продета,а я же без концаи сердцем беспокоен,и совестностью слаб. В соведенье такоетрава не забрела б:ей на земле хватаетсоседства – и чуждавзаимность чувств пустая,в которой мне нужда. Спешу до наступленьяпотемок в угол свойк отваге осмысленьяповинности живой.
«Еще в томлении блаженном…»
Еще в томлении блаженномсветло раскинулась река,и над своим изображеньемостановились облака. В них обещанье грозной драмыи барабанного дождя,но дремлют лиственные храмы,берез колонны возведя. И тем из рощи – на прибрежьекрутом – не насторожен взгляд,как свет сквозь влажный воздух брезжитна эту тишь, на эту гладь. И к шумно вдруг вскипевшим кронамглаза невольно вознеслись:играет дождь в плену зеленом —с листа на лист, с листа на лист! И ты, гармонии искатель,из плеска музыку творя,не замечаешь, что из капельиграющих одна – твоя…одна – твоя…
«Пронзила существо мое тоска…»
Пронзила существо мое тоска:живое чувство носят в сердце люди,в себе и я, как в потаенном чуде,и тайна несказанна, хоть близка. Имея ту же самую природу,пронзила существо мое тоска,неистово клокочет у виска,и рвется на смертельную свободу. Пронзила существо
мое тоска,которую не выведать бумаге, —как безысходный родничок в овраге,пульсирует в душе моей строка.
«А день был рыж…»
А день был рыж. Кружило солнце промеж крышлисой, играющей хвостом. Подумаю – зажмурюсь:день был хорош!
«Весенние кроны…»
Весенние кроныеще лишь на дняхвисели зеленымдождем на ветвях. Я знаю два самыхчарующих дома:там сумерек запах,здесь воздух черемух,там зритель я завтра,здесь нынче актер, —кулисы театраи леса шатер! В излюбленном блещетвода эпизоде,листва рукоплещетпрекрасной погоде,и я с той галеркойсогласно томимнегромкою ролькой —собою самим.
«Миг печали казался почти беспредельным…»
Миг печали казался почти беспредельным,сладко пели сирены в теченье метельном,я поддался тому исступленному мигу —за метелью пустился читать ее книгу,с шелестящим томленьем струится, струитсяпо дороге Борея страниц вереница. Истекают печали, и метели стихают,будто слезы на чистых листах высыхают,и следа не найдешь от былого кипения. И не читана книга, и не слушано пение.
Пришествие
И снова возвращается гулена,когда краснеют ветви оголеннов березовом лесу и ветер влажныйгоняет по асфальту клок бумажный. Во всякий час – едва за город выйдешь —одну ее хлопочущую видишь,когда в руках, подобных смуглым соснам,белье снегов полощется под солнцем,чтоб на ветру повиснуть для просушки, —и облачные пухлые подушкина синие ложатся покрывала. Как будто слишком долго изнывалапо мужней ласке, по судьбе домашней,по выстланной половиками пашне —и вот вернулась к хлопотам гулена! И думаешь о том ошеломленно:она – пора души или погода?! И не заметишь вновь ее ухода…
У костра
Избылось пламя – только в сучьяхшныряет мышь огней ползучих. Мы с непонятной смотрим больюна негодящие уголья,и наши мысли не о ближних,но близкое в них есть одно,что каждый в сущности окнона грани жизни и нежизни. Задумываюсь, озарентакой же мыслью: с двух сторонглядят в огонь и из огнякакие силы сквозь меня?..
Провожая
З. Лившицу
Судьба разводит, как свела. В грядущем – тьма. А ночь, как никогда, светла —сойти с ума! Пусть слезы просятся к лицу —нам не к лицу! Мы в человеческом лесу,как на плацу. Все так же мне верней зеркалтвои глаза,а то, что рвется с языка, —замнет вокзал. Разлука страшная беда,но горший страх —вдруг стать чужими навсегдав двух, трех шагах! Слетит с руки руки тепло,как ни держи. Да будет памяти светловсю ночь, всю жизнь…