Изволит августейший августподзолотить густейших трав вкуси, мед даруя, повторять:– Я не намерен умирать! И ливень лихо накренитсяи станет, рухнув на грибницы,громовым рокотом играть:– Я не намерен умирать! Усталый день, клонясь к закату,даст разгадать свою загадку —несчетна ликов его рать:– Я не намерен умирать! Весь в зернах звезд вселенский купол,давно бы черт все это схрупал,да не дано к рукам прибрать:– Я не намерен умирать! Не слишком я в себе уверен,по крайней мере я намеренхотя бы мигу подыграть:– Я не намерен умирать!
Деревенская
ночь
Тропа в туманные пещеры.и чистый месяц высоко. Здесь рай бессмертного Кащея:бурьян, крапива, частокол. Туман прикрыл ручей и крыши,и звездам в нем не утонуть,лишь искры их слегка колышет,когда приходится вздохнуть. Пасутся лошади на склоне,роняя колокольцев звон. В моей пустейшей из бессонницсчастливый воплотился сон.
«От жизни и любви счастливой…»
Проснулся и не мог понять: снилось лиЧжоу, что он – бабочка, или бабочкеснится, что она – Чжоу"(Чжуанцзы)
От жизни и любви счастливойбезумцем стал я в сновиденьях:цветущие исчезли сливыв пустых смятениях осенних. Похоже, и тому безумьюсны полагались протоколом,где от садов, шумящих шумью,хватало счастья мне и пчелам. Еще не отошел от сна иувидел снова в сон я двери… Теперь, наверное, не знаю,в которой пребываю сфере.
«Уже душа отчаянным…»
Уже душа отчаяннымпродута сквозняком,и неотступным таяньемнабух сердечный ком,и долго не уменьшитьсяему и все болеть —еще не меньше месяцаснегам в логах белеть,и кажется, не так ли мнесудьба прервет полет,как вспыхивает каплямипод стоком стылый лед!
«Сквозь изгородь и садик…»
Сквозь изгородь и садик,сквозь дом проходит путь,которым скачет всадники не дает уснуть. Не ты ли в самой гущебезудержной езды? Дороге той бегущейневедомы бразды. Не зная мыслей задних,вперед, всегда впереди рядом скачет всадник,вращая звездный свод. Под теми ж небесамичасы стучат «цок-цок!»,и всадник тот же самый —в подушке твой висок!Новосибирск. 1962–1966Целиноград. 1965Новолушниково. 1966
Обоюдность
1966–1974
В. Бойков в шляпе. 1976.
Рисунок М. Шапиро
Ноктюрны
«Распахни окно – слуховой аппарат…»
Распахни окно – слуховой аппаратк горлу парка:перепелиная – спать пора! —перепалкаи пропитан до сумеречных высотвоздух смолкой. Возведется и вызвездится небосвод —все ли смолкнет? Здесь оркестра, наверное, не собрать —так, осколки! Только песне расстроенной замиратьтам, в поселке. В заполуночье кратком не спи,дремы узник:что куется кукушкой – копив леса кузне. Сколько все ж ни успел примечтать —не с лихвой ли? —начинаешь из будущего вычитатьпоневоле.
«Мороз ночной скрепил узор…»
Мороз ночной скрепил узордорожный, и скрипуча корка,и шаг размашистый не скор —я чутко слышу, вижу зорко:почти прозрачны облака,сквозные звезды голубеют,гул поезда издалекато
нарастает, то слабеет.
«Смеркли сумерки до мрака…»
Смеркли сумерки до мрака. Двор – полночный ларь,полный звезд. Свеча маньяка —уличный фонарь. В нем накала лишь для нимбана верхах столба,весь баланс его олимпав вакууме лба. Все ль равно в низах и высях:там звезду в стихисковырнул, там искру высеки вознес в верхи? Все равно, когда зарею —золотой метлойзаметет все – все закроетголубою мглой.
«Есть предрассветное единство…»
Есть предрассветное единствосознания и бытия,когда звезды упавшей льдинкаосветит почек острия,а все высоких рощ убранствоуже под инеем в ногах,и вдруг означится пространствомиров – цветами на лугах. И не звезде в кончине быстройвозобновление прозреть:Вселенной быть и божьей искройв глазах ничтожества сгореть!..
«Влюбленный два мира объемлет…»
Влюбленный два мира объемлет:в объятиях женщина дремлет,утишились в ней два ненастья,две муки – усталость и счастье,и локоть доверчиво согнут. Забылись часы и не дрогнут,и медленно время влачитсядыханием по ключице,которым влюбленный и занят. Тем временем в кране на кухнехолодная капля набухнети посюсторонностью грянет.
«Люблю прикосновенье трав…»
Люблю прикосновенье трав,перемещающийся воздухда искры жаркие кострав сквозящих звездах. Но здесь, близ вечности самой,открывшей щелку,я все равно хочу домой —к жилью, к поселку.Новосибирск. 1967–1968
Погудки
«Вот со смертью…»
Вот со смертьюбессмертие —шляются. Смерть идет,смерть бредет,что попалоберет,а бессмертие —разбирается!
Колыбельная
Голубая ночка,тихая кроватка. Баю-баю, дочка,баю-баю, сладко! Спят в твоей коляскекуклы, погремушки. Баю-баю, глазки,баю-баю, ушки! Дремлют в небе тучки,во поле дорожки. Баю-баю, ручки,баю-баю, ножки! Вырастешь большая,выспишься уж редко. Баю-баю-баю,баю-баю, детка!.. НОЧЬ Затронутые закатомроднятся предметы,пора музыкантампробовать инструменты,голубок прирученныхпальцам ласкать,листьям беззвучиюрукоплескать,звездному отточиювысыпать пора. Прозревшему ночьюослепнуть с утра.
Беда
Ты люби меня, беда,чтоб хмельна в Оби вода,чтоб звенели все медали,чтобы издали видали! Чтоб оляпкавыплывала,что лебедушка,чтобы бабкатанцевала,что молодушка! Чтобы каждый, проходя,все оглядывался! Я б тогда тебе, беда,не нарадовался!
Туман
У нее на губах,на губах дурман,ах, дурман на губаху нее играет,а в глазах туман, —ни вот столечко не пьян, —ах, туман в глазах, тумансиним пламенем пылает!