Ай да Пушкин, ай да, с… сын!
Шрифт:
На помосте появились еще трое важных господ — двое в партикулярных шинелях, а один в военному мундире. Комиссия по определению победителя, получается.
— Итак… — раздался зычный голос иерея, запустившего руку в мешочек с самыми обычными игральными костями.
И рынок замер. Тысячи и тысячи людей, что пришли сюда, затаили дыхание. Ведь, прямо на их глазах совершалось самое настоящее священнодействие. Вот-вот кто-то из них получит столько денег, сколько никогда за свою жизнь не видел.
— Нумер один!
По рынку тут же прошла волна, тысячи людей вздохнули с облегчением,
— Нумер чатыре!
Каждый игральную костью священник поднимал высоко над головой, и даже несколько рас встряхивал, словно в подтверждении своих действий. Остальные члены комиссии важно кивали головами, показывая, что за всем следят. Рядом стоявший секретарь быстро что-то записывал в огромную амбарную книгу.
— Нумер один! Исчо, братья и сестры, три нумера осталось!
Вновь на толпу опустилась мертвая тишина. Люди так смотрели, что страшно становилось.
— Нумер…кхе-кхе… — иерей вдруг раскашлялся, так и не сказав, как именно выпала игральная кость. — Кхе-кхе… Нумер… Нумер… кхе-кхе-кхе.
В толпе кто-то не выдержал напряжение и громко рявкнул:
— Ну?! Мочи уж нет терпеть…
Наконец, священник откашлялся и смог продолжить.
— Нумер семь! Нумер три!
В мешке осталась самая последняя игральная кость. Тишина стала, и вовсе, невыносимой. Казалось, можно было услышать, как сердце бьется.
— Нумер… э-э-э, — иерей вытащил кость, подслеповато на нее щурясь. — Пять!
Еще какое-то время раздавался газетный шелест. Даже члены комиссии и те разглядывали свои газетные листки. Что уж тут про простой люд говорить…
Прошло еще немного времени, но так ничего и не происходило. Никто не кричал о выигрыше, никто не прыгал от радости. Люди в толпе вертели головами, оглядывались, снова и снова заглядывали в свою газетку.
— Православные, есть ли тот, у кого все циферки сошлись?! — иерей махнул рукой, привлекая всеобщее внимание. — Может кто не слышал?! Нумера один, чатыре, один, семь, три и пять! И кого Господь сподобил?
В стороне от помоста, где стояли Котельников с Авдотьей, тоже никто ничего понять не мог. Никто вперед не выходил, не кричал.
— Авдотья? А ты чего цифры-то не посмотрела? — до полицейского, наконец, дошло, что девушка так газету и не достала. Просто стояла и жадно по сторонам смотрела. — Доставай скорее!
Девушка заторможенно кивнула. Похоже, даже и не думала, что может выиграть.
— Давай, давай!
Вытащила, развернула и стала разглядывать, ища цифры.
— Вот, здеся, — полицейский ткнул пальцем в верхний правый уголь, где в черной рамке располагалось шесть цифр. — Так… Один, четыре, один, семь… Матерь Божья!
Котельников ахнув, начал креститься. Рядом стояла старенькая бабулька, которую, вообще, непонятно как на рынок занесло, тоже стала шустро осенять себя крестом.
— Авдотьюшка, я тебя же все циферки совпали! — с глупой улыбкой говорил полицейский, не отрывая глаз от газеты. — Видишь?! Вот, вот же! Ты тысячу рублей выиграла! Понимаешь, Авдотьюшка?! Теперь сможешь себе домик купить и даже со скотиной!
А девушка с широко раскрытыми
глазами вдруг икнула и разом брякнулась в обморок.Глава 16
Долгая дорога
Около ста верст от Пскова
Какой уже час за заиндевевшим окошком тянулась одна и та же уже порядком опостылевшая картина. Пушкин клевал носом, скользя взглядом по бесконечным заснеженным полям. Изредка серо-голубая хмарь прерывалась видом небольшой рощи или леса. Через какое-то время все вновь скрывалось в снежной пелене поднявшейся метели.
— Архипка, скоро уже?! — устав от монотонного пути, Александр с силой стукнул кулаком в стенку возка. Слуга сидел наверху рядом с кучером и следил за дорогой. — Архипка, заснули там что ли?! Заблудились, поди?!
Про «заблудились» сказал не для красного словца. Здесь такие просторы на сотни и сотни верст во все стороны тянутся, в метель с легкостью потеряешься. На почтовой станции рассказали, что только на прошлой неделе тут целый обоз в сильную метель пропал. Вчера нашли, а там уже кто замерз, кого волки обглодали.
— Архипка?!
Словно в ответ на окрик, возок начал притормаживать, пока, и вовсе, не остановился.
— Дошло, наконец, — пробурчал Пушкин, запахивая медвежью шкуру. К вечеру стало ощутимо холодать. — Не дай Бог, заблудились. Окочуримся ведь…
Наружи тем временем что-то явно происходило. Хрустел снег под ногами. Слышались приглушенные голоса и… кажется, удары.
— Архип?
Нахмурившись, Александр привстал с места, потянулся к двери. На улице, похоже, что-то происходило.
— А ну, назад! — вместе с хриплым голосом из-за двери показался сначала здоровенный ствол древнего мушкетона, а затем бородатая харя.
Незнакомец в своих обносках — рваной солдатской шинели, женском пуховом платке на плечах, латанных-перелатанных портах — напоминал одного из солдат Наполеона, бегущего из сожженной Москвы. Правда, рожа все же выдавала в нем своего, русского, из Рязанской или Тверской губернии.
По-хозяйски расположился внутри. Свой самопал, в ствол которого с легкостью влезали два, а то и три пальца, не выпускал из рук.
— Пожрать есть че? — пробурчал и тут же принялся шарить вокруг руками. Медвежья шкура полетела под ноги, туда же отправились подушки, на которых сидели.- Пожрать, грю, где? А, вот…
Добравшись до дорожного короба под сиденьем, жадно рыкнул. Крышку короба в момент смял, отбрасывая в сторону. Мушкетом, внушительный короткоствол для стрельбы картечью, вмиг был забыт, брошенный к стенке.
— Господи, мяско! Хлеб!
Обмороженными пальцами с шелушащейся багровой кожей он разорвал вареную курицу и с жадностью вцепился в нее зубами. Похоже, два — три дня толком ничего не ел.
Умирающего от голода, ведь, сразу видно. Выдает и блеск в глазах, и ненасытность, и спешка. Незнакомец именно так себя и вел. Чавканье, хруст разгрызаемых костей заполнили весь возок. В стороны летели жир, слюни. Пока вгрызался в куриную ножку, рукой уже рвал крылышко. Хватался за ковригу хлеба, кусал ее, бросал и тянулся за кулебякой.