Ай да Пушкин, ай да, с… сын!
Шрифт:
— А времечко-то бежит вскачь, не остановишь… — грустно вздыхала Прасковья Александровна Осипова, владелица Тригорского, погруженная в мысли о своих быстро повзрослевших дочерях. На вышивку она почти и не глядела. Давно уже так приноровилась: думаешь о чем-то своем, а руки, словно живут своей собственной жизнью. — Вроде бы недавно только были крохи, в платьицах бегали, просили на лошадке покатать, а сейчас уже выросли. Одни замужем, другие — на выданье…
Старшенькие дочери — Анна и Евпраксия — около месяца назад приехали мать и сестер навестить. Навезли гостинцев, подарков, всем досталось, с улыбкой вспоминала Осипова. Уже замужние дамы, степенные, а, как дома оказались,
— Так ведь и Машеньке с Катенькой скоро замуж пора, — снова она вздохнула, вспомнив о возрасте еще двух дочерей. — Одной уже семнадцать, а второй почти тринадцать. Заневестились мои девочки… Тоже думать нужно…
Мысли плавно свернули в другое более практичное русло — о приданном для младших дочерей, которых босыми и голыми замуж ведь не выдашь. Одно дело хорошую партию для них найти, а другое, не менее важное — собрать такое приданное, чтобы не стыдно было.
В голове закружились десятки цифр — версты полей и лесов, число крестьянских семей и хозяйств, число пудов зерна и картошки, ведер вина с собственной винокурни, счета в банке, ассигнации под матрасом.
В какой-то момент Прасковья Александровна оторвала задумчивый взгляд от вышивки и снова посмотрела в окошко. Вроде бы все, как и всегда — голый деревья сада, черная жирная грязи и пустынная дорога, уходящая в сторону соседского поместья. Хотя…
— А это еще что такое? Что еще за гости? — удивилась она, заметив вдалеке двух всадников. Не было никаких сомнений, что направлялись они именно в Тригорское, хотя никаких гостей здесь не ждали. — Странно, чтобы в распутицу кого-то на улицу понесло. Подожди-ка, подожди-ка…
Отложив в сторону пяльца, помещица привстала и подошла к окну ближе. Приглядевшись, поняла, что первый всадник ей определенно знаком.
— Сашенька, точно Сашенька Пушкин! — улыбнулась она, узнав и жеребца особого расцвета, и самого всадника по характерной посадке. — Чего это он? Неужели случилось что-то…
К Александру она питала, самые что ни на есть материнские чувства, относясь к нему с особой теплотой. Всячески поддерживала [несколько раз, когда у него случились неожиданные финансовые затруднения, сразу же ссудила его деньгами], при каждой встрече живо интересовалась его делами. Узнав о его скорой свадьбе, специально поехала в столицу, чтобы познакомится с его избранницей. А когда его матушка скончалась, взяла на себя все расходы и заботы.
Тем же отвечал ей и Пушкин, считая своей второй матушкой. В многочисленных письмах так и писал ей: «божьим провидением у меня две матушки, чем я и неимоверно счастлив и горд». В каждый свой приезд в Михайловское поэт непременно посещал Прасковью Александровну с визитом, чтобы засвидетельствовать свое почтение, одарить столичными гостинцами ее и ее дочерей. О его особенном отношении к семейству Осиповых говорило и то, что многие жители Тригорского, да и само имение с его прекрасным парком, отчетливо угадывалось в героях и пейзажах романа «Евгений Онегин».
— Нужно непременно сказать…
Всплеснув руками, она выбежала из комнаты, а уже через мгновение ее зычный голос разносился по коридорам и комнатам большого барского дома и предупреждал о скором прибытии дорого гостя. Вскоре дом уже напоминал разворошенный муравейник — все кричали, носились из комнаты в комнату, платья, шляпки вынимались из шкафчиком, шипели раскаленным паром утюги, тянуло соблазнительными ароматами из кухни.
— Маменька, маменька, спасайте! — в коридоре на Прасковью Александровну налетела младшенькая Катенька с ворохом платьев на
руках. — Какое надеть?! — глядела на нее большими глазами, полными слез, и жалобно всхлипывала. — Вот это с голубенькими лентами на подоле или вот это с розовыми цветочками? Маменька?!Улыбаясь одними губами [как в этой суете не вспомнить и свое детство и молодость, когда с таким же отчаянием и страхом наряжалась перед балом или приездом кого-то из гостей], женщина ткнула в верхнее платье.
— Одевайся, Катенька, не плачь, я пока займу наших гостей…
— Гостей?! — ахнула девочка. — Александр Сергеевич будет не один?
И, взмахнув ворохом платьев, умчалась, визжа про нового гостя, да еще мужского пола.
— Эх, молодость, молодость… — Осипова покачала головой и пошла в гостиную. Судя по всему, гости должны вот-вот появиться. — Эй, кто там есть, живо несите наливочки со сладостями для наших гостей! — властно крикнула она на слуг, носящихся по коридорам с подносами и блюдами. — В такую погоду не помешает…
Встречу со своим Сашенькой она ожидала с нетерпением. Считай, с самого его приезда в Михайловское не виделись. Злые языки поговаривали, что поэт после дуэли очень сильно изменился. Стал сам на себя не похож, что, честно говоря, не удивительно: по краю смерти прошёл, а смерть кого хочешь изменит до неузнаваемости. С этими смешанными чувствами Осипова и стояла в гостиной.
Про себя она уже решила, что Александр к ней за поддержкой едет. Как у него матушки не стало, с кем ему ещё по душам поговорить? С друзьями и знакомыми о таком, о личном не поговоришь. С ней же они часто вели долгие беседы о жизни. К тому же эта ссылка, будь она неладна, случилась. Он совсем, наверное, в печали…
Только того, что случится дальше, она никак не ожидала…
— Идут, — увидела, как в окошке мелькнуло две фигуры с большими то ли мешками, то ли сумками. — Какой-то господин с ним… Хм, молодой… И лицо такое волевое…
Хлопнула дверь и в дом вошел Пушкин, тут же разразившийся громкими и радостными приветствиями:
— Разлюбезная Прасковья Александровна, как же я счастлив вас видеть! Сразу же хочу принести свои глубокие извинения, что так долго вас не навещал! Работал, дорогая Прасковья Александровна, много работал, очень хотел закончить начатые произведения! И в качестве извинения некоторые из своих работ сегодня вам и представлю. Обещаю, вы будете в восторге! Но прежде…
В воздухе повисла небольшая пауза, а Александр тем временем вытащил из-за спины огромный букет цветов, сделанных с невероятным искусством из разноцветной щепы. Здесь были и пышные розы, и светлые ромашки, и даже благородные лилии.
— Позвольте, несравненная Прасковья Александровна, поздравить вас с прекрасным весенним праздником, только и дающим нам, мужчинам, надежду в эти холодные дни на нечто светлое и прекрасное…
Осиповой при этих словах аж поплохело. Неужели, она про какой-то большой праздник забыла? До Пасхи же еще далеко. Может чьи-то именины? Сашеньки Пушкина? Нет, он в мае родился, ей ли не знать день его именин. Что же тогда за прекрасный весенний праздник такой?
— С Международным женским днем, Прасковья Александровна! С днем всех милых дам, с днем весны, с днем просыпающейся природы, которая подобно прекрасной женщине готовится подарить новую жизнь! Вы разве не слышали про такой праздник? Значит, теперь будете знать, что есть такой день в году, когда мы, мужчины, будет говорить вам говорить комплименты в два, в три, в десятки, в сотни раз больше, чем обычно!
От такого напора, таких необычных новостей, женщина аж опешила. Стояла с растерянной улыбкой и не знала, что и ответить…