Айсолтан из страны белого золота

забыл... Сазак тебе привет передает.

— Спасибо, что вспомнил.

— Он тебе там удобрение приготовил.

— Вот молодец! Я знала, что на него можно

понадеяться. Только зря он до времени болтает.

— И давно вы это с ним задумали?

— Нет, не очень. Ну, да об этом после

потолкуем.

— Это уж ты с ним будешь толковать. Он ско'-

ро сюда приедет с тобой повидаться.

— Со мной повидаться?

— Ну да, ему там без тебя не спится.

— Кому? Сазаку? Что ты болтаешь, Бегенчг

— Ничего. А только ты, чем зря мучить парня,

поторопилась бы лучше со свадьбой!

Айсолтан широко раскрытыми глазами смотрит

в упор на Бегенча.

— Бегенч! Ты в своем уме?

— Обо мне не беспокойся. А вот Сазак, гляди,

как бы и впрямь не рехнулся, если ты еще долго

будешь водить его за нос.

— Да при чем тут Сазак? Что ты выдумал?

— То, что я дурак был, вот что. А теперь no-

Умнел. Твой подарок велишь передать Сазаку?

— Ой, Бегенч! Замолчи лучше!

— А что, Айсолтан? Правда глаза колет?

— Да какая это правда? Очумел ты, что ли?

— Айсолтан, ты девушка умная, прямая будто...

Зачем скрытно дело делаешь? Зачем меня огнем

жжешь! Я всю правду узнал.

— Какую правду? Сумасшедший ты!

— Такую, что ты с Нязикджемал уже дело

сладила. Старуха чуть не пляшет от радости, той

готовит...

— Так это тебе Нязикджемал наболтала?

— Нязикджемал.

'•— А ты и уши развесил?

Айсолтан так рассердилась, что даже уйти

собралась, — разве с этим чучелом можно

разговаривать! — да вдруг как расхохочется. Повернулась

к Бегенчу, схватила его за плечи и давай трясти.

Трясет так, что у того только голова болтается.

— Э, друг, да ты ревнивый, ревнивый... —

задыхаясь от смеха, говорит она. — Вот я из тебя сейчас

дурь-то вытрясу! — И, вглядываясь в расгерянное

лицо Бегенча, опять хохочет. — Ну, скажи на

милость: Нязикджемал поверил! Да ведь я ее просто

подразнить хотела, чтобы она дурацкий обычай

сватовства бросила.

Отпустив, наконец, Бегенча, Айсолтан переводит

дух, говорит полушутя, полусердито:

— Тоже еще, старорежимный выискался! Вот не

пойду за тебя после этого! Да как ты мог таким

глупым словам поверить? Как у тебя только язык

повернулся эти глупые слова повторять? Так-то ты

меня любишь, Бегенч?

Бегенч сжимает ее руки в своих, смотрит, не

отрываясь, на ее нежное смеющееся лицо, говорит:

— Люблю, Айсолтан! Так люблю, что видишь—

голову потерял. Прости.

— Ты же знаешь, Бегенч, что я тебя не только

на Сазака, а ни на кого на свете не променяю,—

просто говорит Айсолтан.

Ветер развеял облака, прогнал их на восток и

стих. Снова весело засияло и начало припекать

солице.

Айсолтан и Бегенч сидят на мешке с хлопком и

мирно беседуют. Бегенч с воодушевлением

рассказывает девушке о том, как они рыли в песках колодец,

как заливали его цементом; о том, как в степи

открываются все новые и новые пастбища, над

которыми разносятся протяжные песни чабанов и нежные

переливы тростниковых дудок; о том, как весело

смотреть на баранов, когда они приходят на водопой

к новому колодцу и, утолив жажду, тяжело

взбираются на барханы и разбредаются по степи, а на смену

им приходят новые отары, и о том, как хорошо

засыпать в степи, у костра, глядя на звезды.

Потом Бегенч признается Айсолтан, что Нязик-

джемал давно уже капнула ему в сердце ядом, —

потому он и осрамился тогда, на собрании. Да и сама

Айсолтан отчасти повинна в их размолвке: она

только подливала масло в огонь неумеренными

похвалами Сазаку.

Девушка хотя и считает ревность большим

пороком, но в этот счастливый, солнечный день ей не

хочется бранить Бегенча. Вместо этого она

принимается рассказывать ему, как от волнения не спала ночей,

когда хлопок не хотел раскрываться, и какой это был

праздник, когда хлопок, наконец, раскрылся, и как

хорошо идет сегодня сбор.

— Айсолтан, — спрашивает Бегенч, — скоро

думаешь выполнить план по звену?

— Думаю, к концу месяца, не позже.

— А по колхозу?

— По колхозу к Октябрьским праздникам

должны управиться.

— А тогда сделаем той, Айсолтан?

— Той в честь урожая, Бегенч?

— В честь урожая — это уж само собой. И еще

один — наш с тобой, Айсолтан.

— А как же быть с Нязикджемал?

— Опять ты меня дразнишь, Айсолтан?

— Нет, нет, Бегенч. Только, знаешь, я с «ей

пошутила, а она уж и впрямь готова мне халат на

голову накинуть.

— Ничего. Мы ее тоже на той позовем.

— А меня?—раздается сбоку насмешливый голос.

«Потды всегда ухитряется появляться, словно из-

под земли», — думает Айсолтан и выдергивает сзою

руку из руки Бегенча.

— Айсолтан! Никак руку занозила?

— Да, Потды. Ты как верблюжья колючка,

которая всегда вырастает там, где ее никто не

сажал, — с досадой говорит Бегенч.

— А ты что такой сердитый? Устал, что ли, на

мешке сидя?

— Соскучился, давно твоей болтовни не слышал.

— И не услышишь, брат. Я сам по себе

соскучился. Ты спроси Айсолтан, как Потды сейчас

работает. Один умный человек есть — и с тем теперь

поговорить некогда. И в светлый день и в темную ночь

на трехтонке хлопок вожу. Такая, брат, горячая пора!

Ну, а у вас как план выполняется? Который мешок

хлопка прессуете?