Айсолтан из страны белого золота

дождь. Айсолтан знает, что это предвещает ранние

з^лорозки. А если ударит мороз, нераскрывшиеся

коробочки погибнут, сгниют. Вот почему сегодня утром,

повязывая фартук и перекидывая через плечо мешок,

Айсолтан не напевала, как обычно. Тяжелым камнем

лежит у нее на сердце судьба хлопка.

Заботливо приподнимая ветви, нагибаясь, чтобы

не задеть коробочек, Айсолтан обходит ряд за рядом,

ловкими, осторожными пальцами выбирает из

созревших коробочек тонкорунное длинное волокно.

«Какой урожай! — думает Айсолтан. — Вот он

весь как на ладони. Но если ударит мороз, урожай

утечет между пальцев, как вода. Сентябрь и

октябрь — решающие месяцы в сборе хлопка. В начале

октября должно быть собрано уже больше половины,

а как соберешь, когда хлопок не раскрывается?

Полгода работало наше звено на этом участке. Сколько

труда! Сколько надежд! Это же наша гордость, наша

радость... И все это может пропасть! Как выполним

мы тогда наше обещание? Как соберем семьдесят

центнеров с гектара? С какими глазами поеду я в

район? Что отвечу Москве, когда девушки-текстильщицы

протянут к нам руки, спросят: «Где же хлопок,

Айсолтан ? »

Слезы подступают к глазам Айсолтан. Она

выпрямляется, смотрит на быстро бегущие по небу

низкие ровные облака.

«Солнце, дождь... Почему мы не научились еще

управлять ими? — думает девушка. — Какие урожаи

снимали бы мы с наших полей, если бы могли, когда

нам нужно, сказать солнцу: «Грей»—и дождю:

«Пролейся!» Почему ученые не отдадут этому зсе свои

силы и знания? Заглянули бы они сейчас в мое сердце!

Они, как видно, не спешат — сидят там, в своих

лабораториях. А я спешу, не могу не спешить. Ведь

хлопок, хлопок может пропасть! Тысячи пудов «белого

золота»! Членам звена в глаза смотреть не могу,

словно это я во всем виновата. Да и они тоже, с кем ни

поговори, чуть не плачут...» — И слезы опять

навертываются на глаза Айсолтан.

Аннак в сдвинутой на затылок шапке, в промокшем

кителе, не разбирая дороги, перепрыгивая через

арыки, спешит от поселка к полю. Остановившись

напротив Айсолтан, он смотрит на нее, сдвинув густые

брови, и спрашивает:

— Ну, Айсолтан, как хлопок? — Голос его

звучит тревожно и гневно.

Айсолтан отводит влажные от слез глаза,

виновато опускает голо-ву.

— Хлопок... сам видишь, товарищ Аннак...

— План знаешь?

— Конечно, каждый день сводку смотрю.

Аннак кричит:

— Я тебя не про сводку спрашиваю! Ты аглан

эвена знаешь?

— Товарищ Аннак, ты сам, верно, видишь

сводки...

— Да! Да! Вижу, потому и спрашиваю: где план?

Айсолтан молчит, старается не смотреть в глаза

Аннаку.

— Почему не выполняешь ежедневный план?

— А кто в колхозе выполняет сейчас ежедневный

план?

— Вон оно что! — лицо Аннака багровеет.—Я

тебя спрашиваю: почему ты не выполняешь план, ты,

твое звено? Еще на четверть не выполнили! А мороз

уже на носу. Ты это понимаешь или нет? Хлопок

погибнет! У меня сердце на части рвется! Ты одна

из передовых колхозниц, а не выполняешь своего

долга!

— Аннак-ага, ну как же собирать

нераскрывшийся хлопок?

— А ты найди раскрывшийся! Ищи! Ищи! У

тебя душа за хлопок не болит!

Этого уже не может стерпеть Айсолтан. Она

тоже кричит, глядя на Аннака загоревшимися от

возмущения глазами:

— Ты мне сердце каленым железом не жги! Ты

меня за кого считаешь?

Что после этого кричит Аннак, а чтб Айсолтан —

разобрать трудно. Привлеченный их криками, подхо-»

дит Чары. Он становится между ними, говооит,

поворачиваясь то к одному, то к другой:

— Аннак! Айсолтан! Да вы что раскричались?

Или хлопок не поделили? Двое руководящих, всеми

уважаемых товарищей — и вдруг повышают друг на

друга голос! Хороший пример для колхозников,

нечего сказать!

Айсолтан умолкает. Башлык затихает не сразу —

он еще некоторое время продолжает потрясать

кулаками, и голос его рокочет над полем, как

замирающие раскаты грома...

Чары успокаивает его:

^— Ну, Аннак, чего ты руками размахался? Что

тут у вас такое?

Аннак смущенно разглаживает усы, которые

сегодня совсем утратили свою всегдашнюю лихость,

часто мигает красноватыми толстыми веками с

густыми колючими ресницами, с тоской смотрит на

Чары.

— Чары, да ты пойми, — говорит он, — ведь мы

с тобой на фронте были, смерти в глаза смотрели,

а так худо, как сейчас, мне еще никогда, кажется, не

было. Тяжело, друг, тяжело. Ты погляди на хлопок'

Обойди его из конца в конец. Ведь не раскрывается,

не раскрывается, хоть ты тресни! Ложусь спать,

думаю: завтра раскроется... У меня эта мысль все

нутро сожгла и в костях застряла. Всю ночь с боку на

бок ворочаешься, а наутро встал — и опять то же

самое: завтра, завтра... А какое тут завтра, когда с

погодой невесть что делается! Ударит мороз — и все

погибло-. Не сдадим мы тогда государству хлопка по

плану. Сердце у меня горит, понимаешь? Сам я

себя не помню. Вот и на Айсолтгн накричал. А ведь я

же ее уважаю.

— Если ты и покричишь иной раз — так ведь из-

за общего же дела. Это колхозники понимают.

Правда, некоторые, — и Чары искоса смотрит на Айсол-

тан, — кое-чего не соображают, поэтому, видно, и

вступают в пререкания... Ты вправе требовать с Айсол-

тан, чтобы она другим пример подавала. Если она

теои упреки не будет принимать, так кто же будет?