Б/У или любовь сумасшедших
Шрифт:
— Поверьте, Глеб Владимирович, она гусыня и никуда не денется. В крайнем случае, прибежит в консульство. Ну, заблудилась.
— Из туалета? Ты понимаешь, что говоришь? Она не нашла дорогу из туалета! Считай, что тебе писец, завтра же на самолет и домой. И без фокусов! А сейчас — вперед! Мне эта баба нужна во что бы то ни стало. Давай-давай, нечего покуривать!
Что-то шлепнулось об асфальт.
«Конец! Она уронила сумку, сейчас нагнется поднимать и увидит меня. Господи, помоги мне хоть раз в жизни, я же так хотела жить по-человечески. Ты отнял у меня любимого мужа, ты разлучил меня с другом, ты послал мне двух подонков, за что? Ты…»
— Ты ждешь, чтобы тебе сумку поднимали, считай, что дождалась!
Он яростно пнул ботинком что-то мягкое.
— Иди, поднимай! Живо!
Все это свистящим шепотом.
«Сейчас она наклонится и увидит меня!» Ирина вдавилась до боли в спине во что-то круглое. Тонкие щиколотки Натальи возникли на уровне бампера. Носком туфли отшвырнула темный мешок-сумку.
— Поднимешь сам, козел. Еще неизвестно, кто отсюда полетит, и отовсюду тоже. Чего стоишь — подымай и пошли в гостиницу, она уже там.
Тишина.
Он поднял сумку, потому что уходили молча, и только звук их шагов да шелест пальм.
«Господи, храни Америку!»
В жалком мотеле под названием «Голубой ангел» бледная тетка протянула ей ключи. Права оставила у себя.
— Я убежала от мужа, он пьяный, — глупо пояснила Ирина.
— Надо было бежать в Шелтер, там бесплатно, — равнодушно откликнулась тетка.
Ирина приняла душ, выстирала блузку. Всю ночь просидела в постели, глядя в экран телевизора. Показывали какую-то жуть про вампиров. Ночлег стоил тридцать три доллара. Осталось около пятидесяти. Ирина пересчитала: сорок два. Ну что ж, надо дожить до рассвета. Утро она проведет возле этого бассейна, что за окном во внутреннем дворике. Отлет группы — в двенадцать. Не станут же они задерживаться из-за нее, останется наверняка Глеб Владимирович.
Она старалась не думать о Наталье и о том, как страшно они разговаривали. Наталья умерла для нее. Так бывало уже. Так было с Кольчецом, его унесли на носилках с алкогольным «пти маль», и он умер. Не потому, что унесли, а потому, что утром, собираясь к нему в больницу, она полезла в его саквояж за теплым свитером и обнаружила две бутылки водки, засунутые в носки, и две банки маринованных миног. А ведь он приехал из Ленинграда, чтобы пасть в ноги, просить прощения за все, навсегда и ныне и присно… Приехал к Новому году, чтобы начать вместе с этой ночи новую жизнь. Как он плакал, как просил не прогонять, «не засовывать в старую шкуру», становился на колени, а в саквояже лежали две бутылки и две банки деликатеса для того, чтобы «прощенному» отпраздновать сие. Где? С кем? Вдруг стало неинтересно. По-настоящему. Так неинтересно, что она с аккуратностью и предусмотрительностью посторонней собрала все необходимое для больницы. И он, со своим звериным чутьем, понял, что уже «не интересно» ничто: ни его здоровье, ни дела, ни будущая жизнь.
Даже слова усталой, бледной от бессонной ночи докторши ее не задели.
— Бегите, — сказала докторша, — спасайтесь. Эти люди не только катятся в пропасть сами, но и тянут за собой близких.
Вот о чем думала Ирина, дремля в шезлонге у маленького бассейна и слушая на плейере пленку Лени. В двенадцать она покинула гостеприимный кров «Голубого ангела» и вышла на улочку. Улочка привела ее на большой проспект под названием Маркет. На проспекте было многолюдно. Она почти дошла до центра, приблизилась к небоскребам, когда увидела витрину Сен-Лорана. Толкнула дверь и вошла.
* * *
Самым трудным было выехать из города на дорогу номер один. Именно эту дорогу выбрала она. Начинать надо с номера один и по порядку! По карте оказалось, что и здесь ждала удача: дорога номер один шла вдоль берега Тихого океана от Сан-Франциско до самой границы с Мексикой.
Ирина остановилась в крутом тупичке. По карте города отметила маршрут и поползла в крайнем правом, внимательно следя за толковыми дорожными знаками, заблаговременно предупреждающими через сколько миль выезд на нужный Exit[25].
Она старалась не обращать внимания на то, что над ней, под ней, слева, справа неслись в десять рядов хайвэи, закручиваясь в спирали на развязках, уносились в неведомые дали. В концентрации было спасение, и через час она оказалась за городом на дороге номер
один.— Господи! Какую же красоту ты создал в этом мире! — сказала она. — Я знаю, мое будущее кончится плохо, но я не пожалею о нем, потому что Ты вывел меня на эту дорогу.
Дорога шла по высокому берегу океана, и он лежал дымносиний внизу, а слева были горы. Огромные люпинусы росли вдоль шоссе, изящные виадуки выгибались над ущельями. Потом дорога чуть отошла от океана, появились поля, вывески с клубникой и артишоками, с надписями «Leban 1,50». Белый автобус стоял среди зеленых полей, он привез рабочих. Она узнала свой давний московский сон.
Потом с океана потянулся туман. В два слоя. Один — над землей, другой — выше, полупрозрачной завесой.
Ирина останавливалась почти на каждой смотровой площадке и смотрела, смотрела…
Полузабытость навыков вождения обернулась подспорьем: «понтиак», конечно же, был с автоматическим переключением скоростей, так что держись за баранку и жми на акселератор.
В этот день она увидела Монтерейские горы в тумане, высокие первозданные дюны заповедника «Марина», блеск курортного Санта-Круса, где морские тюлени валялись на сваях причала. Стрельбище с мишенями на огромном пляже, кладбище в Монтерее, похожее на рождественскую открытку, и пристань, похожую на пристань в рассказах Стейнбека (с длинными деревянными амбарами рыбаков). Она познакомилась с девушкой по имени Нэнси Брейч. Храброй девушкой, распоряжающейся на глухой пыльной стоянке Биг-Сёр. Оставив на стоянке машину, Ирина спустилась по тенистой дороге среди тропического леса к узенькому песчаному пляжу. На отвесных склонах росли гигантские ели. Огромные валы накатывались и разбивались о серо-черные скалы, торчащие из воды. Несколько смельчаков в блестящих от воды, как шкура дельфина, черных комбинезонах ловили кайф на гребне волны. Неслись вместе с ней к пляжу и отлетали назад.
Ирина легла на мелкий белый песок. Рядом говорили по-немецки, чуть дальше — по-испански. Она не заметила, как заснула. Проснулась оттого, что кто-то деликатно тормошил ее за плечо.
— Миссис, вы можете сжечь кожу. У вас есть лосьон? — Тоненькая женщина в бикини протягивала бутылку с белой жидкостью.
Ирина смазала лицо прохладной эмульсией. Только в машине в зеркале заднего вида увидела, что действительно обгорела здорово.
Она заночевала в маленьком «лоджи»[26] «Голубая птица» (много голубого: прошлую ночь голубым был ангел). Там в тумбочке и обнаружила роскошную ночную рубашку с шитьем. Прихватила ее («воровать так воровать»), а утром увидела студенток местного университета. Они были красивее звезд кино. Не обращая внимания на свою красоту, валялись, сидели на газонах и сосредоточенно зубрили.
«Если б я жила в таком месте, я бы не смогла учиться. Ведь эта красота ошеломляет, сбивает с толку».
А Калифорния проплывала мимо, и невозможно было поверить, что это когда-то было пустыней.
Сумерки пришли неожиданно. Она остановилась на смотровой площадке перед местечком, которое так и называлось «Океано», дальше дорога на карте брала левее, и нужно было попрощаться с океаном на ночь. Она привыкла к нему за эти дни и полюбила его.
Он лежал внизу бесконечный, темно-синий и медленно, устало вздымался-дышал. Он напомнил ей двух любимых мужчин во сне — Антона и Леню. Та же сила и то же спокойствие, даже соленый влажный запах, смешанный с запахом вереска, напомнил о давних ночах. Она стояла одна, курила и думала о том, что там, за этой огромной плотью, раскинувшейся на пол земного шара, лежит берег ее страны.
Она вспомнила о Лениной пленке, надела наушники дешевенького плейера, купленного на тротуаре Бродвея, и послушала низкий голос певца Сакомото, он тоже походил на океан.
А потом началось безумие. Номер один превратился неожиданно в мощный хайвэй, и она неслась вместе со всеми, не успевая ничего разглядеть. Мелькали вывески гостиниц, реклама, можно было остановиться на ночлег через каждые две мили, но какая-то неведомая сила тащила ее вперед, не давая сосредоточиться. Казалось, она приговорена к этой безумной гонке, вокруг мелькали огни: красные — задних фонарей, цветные — неоновой рекламы, а серебристый «понтиак», подчиняясь ей, летел вперед.