Б/У или любовь сумасшедших

«Те же интонации. Те же знакомые формулировочки. «Мы вам поможем».

Ирина обратила внимание, что Тренч не представил ей хозяина или ее хозяину.

Помолчали.

— Мне пора, — Тренч резко поднялся. — Спешу. Мои лучшие пожелания.

Он направился к двери.

— Ключи, — громко сказала Ирина.

— Что? — Он, как в оперетте, остановился, чуть качнувшись вперед.

— Ключи от моей машины. Вы забыли… они у вас.

— Но у вас истек срок аренды. Машину надо вернуть.

— Разве?

— Да-да. Я еще вчера обратил внимание.

— На что?

— Машину надо вернуть. — И, не дав ей ответить: — Не беспокойтесь, я это сделаю сегодня сам.

Массивная дверь бесшумно закрылась за ним.

Хозяин смотрел на нее водянистыми глазами и мотал. Ирина тоже.

— В порядке исключения вы можете курить.

— Спасибо.

— Кофе?

— Спасибо. Да.

Он встал, вынул из секретера красного дерева пепельницу, налил из серебряного термоса-кувшина кофе.

— У вас будут три пациентки. Женщины. Им предписаны витамины, слабые седативные, глюкоза.

— Они голодают?

— Нет. Если вы имеете в виду голодовку.

— Как называется эта лечебница?

— Центр коррекции.

— Коррекции чего?

— На этаже, где живет персонал, вы познакомитесь с миссис Тренч, она введет вас в курс ваших обязанностей.

— Миссис Тренч? Жена мистера Тренча?

— По воскресеньям у нас экскурсии в город. На автобусе. Надеюсь, что вам у нас понравится.

Все.

Ее апартаменты состояли из двух абсолютно белых комнат с абсолютно белой мебелью. Даже сервиз на круглом столе был абсолютно белым. А вот миссис Тренч была черной, с живыми умными глазами и очень красивым большим ртом. Она весело показала, где незаметные стенные шкафы, и даже спустила воду в унитазе в доказательство того, что они не в декорации, а в оснащенном всеми достижениями цивилизации реальном интерьере. Сообщила, что в столовой — меню, завтрак могут приносить в комнату. Как угодно. Она, например, любит утром быть одна, пока не выпьет кофе.

«А как же мистер Тренч?» — хотела спросить Ирина, но сдержалась, сказала только:

— Я тоже.

У пациенток были точно такие же комнаты-номера, точно с такой же мебелью. Правда, на этажерках стояли книги и лежала косметика. И еще: у дверей первой проходной комнаты сидели с отсутствующим видом то ли охранники, то ли санитары.

У черной пациентки по имени Джо-Энн сидел черный, у двух белых — белые. Все три женщины были красивы, но выглядели утомленными и вялыми.

Миссис Тренч представила Ирину как миссис Каррисон, женщины глянули равнодушно. На столе у одной из них лежала толстая книга. «Капитализм, социализм и демократия», — прочитала Ирина на суперобложке.

Потом она в одиночестве поела в глянцевом кафе, потом они с миссис Тренч раскладывали лекарства надень, потом она уснула и проспала до утра, как в яму провалилась, потом началась странная жизнь.

Если бы ее спросили, какое число, какой день недели, она не ответила бы. В номере был телефон, но звонить не хотелось, даже если бы и было кому.

В гардеробе висели пять халатов нежных цветов, через два дня на третий кто-то их заменял на свежие. Миссис Тренч спросила в первый день номер обуви, и появились две пары мягких лайковых туфелек.

Все.

Девять раз вдень она видела черные выпуклые ягодицы Джо-Энн, чуть плоские, слабо загорелые Симоны и желтые — Кейт.

Ей выделили две пухлые грядки в саду, и она посадила саженцы каких-то цветов и теперь с вялым равнодушием ждала, что из них вырастет. В парке были теннисные корты, бассейн с подкрашенной синей водой, бейсбольное поле и три ряда колючей проволоки по гребню каменной стены.

Ее грядки оказались рядом с грядками Джо-Энн, и они иногда работали на них одновременно. Джо-Энн знала толк в садоводстве и выращивала какие-то изысканные розы. На грядках Симоны росли сорняки, а Кейт выращивала полезное — длинные тыквы и какие-то странные земляные плоды.

Симона иногда приходила с книгой, садилась среди сорняков, немного читала, а потом, растянувшись на земле, смотрела в небо.

На Ирину они, как на вещь, не обращали внимания.

Когда вылезли первые жесткие стрелки и Ирина принялась зачем-то окучивать их, Джо-Энн протянула ей розовые палочки в пакете. Ирина поняла, что это удобрение, и стала втыкать палочки возле каждого ростка.

Санитар — один из троих (или четверых?) возился в стороне с краном поливального устройства.

Джо-Энн засмеялась и, чуть придвинувшись к Ирине, перехватила палочку, воткнула между холмиками.

— Купи мне в воскресенье вибратор, а то я действительно сойду с ума.

— Что?

— Потом, потом…

Санитар вернулся на свое место.

В воскресенье у центральных дверей стоял автобус. Ирина вышла, постояла на полукруглом крыльце и ушла в дом. Ехать никуда не хотелось, а наоборот, хотелось в парк, в бассейн, к своим грядкам.

В бассейне плавали Джо-Энн и Кейт. У Ирины уже возникло ощущение, что, кроме трех ее пациентов, в заведении других нет. Она уже знала, что телевизионные камеры наблюдают за ними круглосуточно, везде. Видела случайно на пульте второго этажа, как Симона моется в душе.

Она слышала, как, когда Кейт ходила на рентген, сопровождающий ее санитар говорил:

— Стой здесь! Не ходи никуда!

В комнате у них были фотографии. У Джо-Энн с двумя детьми. Давние фотографии.

Она поплыла по дорожке рядом с Джо-Энн.

— Ты не поехала в город? — тихо спросила Джо-Энн.

— Нет.

— Почему?

— Не хочется.

— Понятно.

Джо-Энн плавала замечательно: стремительно, почти бесшумно. Ее длинное, глянцевое, черное тело напомнило стати Натальи, только в варианте фотонегатива.

Разминулись, потом Джо-Энн мощным баттерфляем догнала, нырнула и, выскочив впереди, обернулась, ослепив улыбкой.

Симона, прислонившись спиной к стенке, наслаждалась джакузи, Кейт делала какую-то гимнастику в воде.

Плывя навстречу и поравнявшись, Джо-Энн сказала неожиданно:

— Не пей утром кофе в номере. Пей из автомата для всех.

Однажды ночью Ирина проснулась оттого, что ей мешали бигуди. В мороке полусна она потянулась, чтобы содрать мерзкие железки. Они не поддавались, она захотела встать, зажечь свет и сиять бигуди, но неодолимый сон повалил на подушку.