Багряный холод

Прежде чем пойти на утренние занятия, я вернулась в свою комнату, чтобы принять душ и переодеться. Я сидела на своем обычном месте и пыталась сосредоточиться на лекции и домашнем задании, но меня все время отвлекала мысль, что Алексей стоял в углу и наблюдал.

На самом деле ему и приходилось стоять в углу, потому что другие студенты отодвигали свои столы от моего, стоило мне только войти в класс. Когда это произошло в первый раз, я подумала, что мы делимся на группы для какого-то задания. Поэтому встала и начала двигать свой стол, но викинг, сидящий впереди меня, обернулся и злобно на меня уставился.

– Сиди там, где сидишь, Жнец, – прошипел он, ухватился обеими руками за стол, поднял его и унес.

Через несколько секунд я сидела посередине комнаты одна, остальные находились в другом конце комнаты. И было ещё хуже от того, что все смотрели на меня с ненавистью, даже госпожа Мелета, преподавательница английского.

То же самое случалось и на других уроках. Столы отодвигали, я сидела одна, все злобно на меня косились.

Во время обеда я быстро сбегала в столовую, схватила лимонад и тост с сыром и ветчиной и убежала в свою комнату, прежде чем кто-нибудь смог бы наброситься на меня. Алексей всё время оставался позади и не отставал. Опять же, он ничего не взял поесть. Постепенно я начала задаваться вопросом, а не питался ли он воздухом, молчанием и взглядами.

Я поднялась по лестнице в свою комнату и уже потянулась за ключом, когда заметила, что кто-то снова изрисовал дверь и стену рядом. Бабушка Фрост отмыла вчера большую часть граффити, но кто-то вернулся и написал это снова, тем же самым красным цветом Жнецов.

УБИЙЦА. МЯСНИК. СТЕРВА-ЖНЕЦ.

Желудок сжался, а к глазам подступили слёзы, но, быстро заморгав, я сдержала их, как делала всё утро. Алексей стоял рядом со мной и смотрел на дверь, как всегда с пустым выражением лица.

– Вот, – пробормотала я и сунула ему в руки пакет с тостом. – Почему бы тебе не съесть его? Я больше не хочу.

С этими словами я зашла в комнату и закрыла за собой дверь, оставляя его одного в коридоре. Я стояла там, посередине башни, и глубоко дышала. Я не заплачу. Не заплачу. И не сделаю одолжения Хелене, её друзьям и всем остальным, даже если рядом не было никого, чтобы стать свидетелем моего краха.

Мои эмоции колебались между расстройством, страхом, печалью, меланхолией, возмущением и гневом. Я ухватилась за гнев, вспомнила каждое оскорбление, каждое проклятие и злобный взгляд и представила, что каждое унижение – это один кирпичик. С помощью этих камней я выстроила стену вокруг своего сердца, ограждая его от боли. Мне понадобилось несколько минут, в конце концов я достаточно успокоилась, чтобы справиться с остальной частью дня. Сначала я поменяла книги, вытащив те, что нужны на утренних занятиях, и положила те, что понадобятся после обеда. Сделав это, я не почувствовала себя лучше, но, по крайней мере, заняла себя хоть чем-то на несколько минут.

Глаз Вика открылся, когда я вытащила меч из сумки и положила на письменный стол.

– Не волнуйся, Гвен. Всё наладится. Вот увидишь. Ты не первый студент, ложно обвиненный в том, что он Жнец. Как только Протекторат снимет с тебя все обвинения, всё снова придет в норму.

Я подумала о ярости и отвращении, сверкавших в глазах моих одноклассников, а также в глазах учителей и всех остальных.

Я покачала головой. – Не думаю, что когда-нибудь все снова станет как прежде. Сегодня все смотрели на меня... как будто я отвратительный таракан, которого они хотят размазать по подошве ботинка... Чистая ненависть в их глазах...

Горло сжалось от эмоций, охвативших меня, но, по крайней мере, в этот раз мне удалось сдержать слёзы.

– Знаешь, я прочувствовала все это. С помощью магии. Почувствовала, насколько сильно они меня презирают. Было похоже, будто они раз за разом пронзали моё сердце мечом. И это намного больнее всего того, что я когда-либо испытывала. Больнее, чем кинжал Престона в моём теле.

Я потёрла грудь в том месте, где билось сердце. Несмотря на то, что Метис использовала на мне свою исцеляющую магию, на груди все равно остался светлый шрам после нападения Престона. Ещё один пересекал правую ладонь в том месте, где Вивиан порезала меня Хельхейм кинжалом. Метис говорит, что иногда такие могущественные артефакты, как Хельхейм, оставляют раны или шрамы – незаживающие и неисчезающие – независимо от количества использованной на них магии. Сегодня я почувствовала, будто у меня появился ещё один шрам, только этот находился внутри, где никто не мог увидеть – никто, кроме меня.

– Гвен? – позвал Вик.

– С каждым часом становилось всё хуже, – продолжила я глухим голосом. – Казалось, чем больше они на меня смотрели, тем сильнее ненавидели. Так что, нет, я не верю, что когда-нибудь всё снова станет нормальным. Даже не думаю, что вообще знаю, что такое нормально.

Вик бросил на меня сочувствующий взгляд, не пытаясь больше утешать. В конце концов, он всего лишь меч – предмет, созданный для борьбы. Мы оба знали: в итоге кому-то придётся вступить в борьбу со Жнецами. И в данный момент этим «кем-то» была я, даже если мне придется бороться только со страхом, неудовлетворённостью и гневом одноклассников.

Взгляд остановился на фотографиях мамы, расставленных на письменном столе. На одной из них она была примерно моего возраста и обнимала Метис. Другая фотография была не такой давней – снятая в прошлом году, незадолго до её смерти.

Взяв одну из них, я села на кровать и вытащила фото из рамки. Провела пальчиками по гладкой глянцевой поверхности. Мамины образы сразу же затопили мысли, наряду с моей к ней любовью – а также я чувствовала всю ту любовь, которую она испытывала ко мне.

«Фиолетовые глазки – улыбающиеся глазки», – прошептал голос мамы в моих мыслях. Частенько она говорила это в шутку. Её глаза были того же странного цвета, что и у нас с бабушкой.

Я сосредоточилась на её голосе, повторяя эти слова снова и снова до тех пор, пока не стали слышны лишь её смех и любовь, пока не стала видеть только свет в её глазах и нежную улыбку. Я впитывала в себя эти образы и чувства, наполняя ими свой разум, тело и сердце и позволяя вытеснить весь гнев, хлынувший на меня от студентов. Эти мамины образы и любовь, которую она дарила мне, заставили меня почувствовать себя немного лучше и найти в себе силы справиться с оставшейся частью дня.

До тех пор, пока не пришло время идти на следующий урок, я сидела на кровати и крепко держала в руках фотографию мамы.

Держа голову опущенной, я просто пыталась продержаться оставшуюся часть дня, не привлекая к себе внимания. Но, конечно, занятия во второй половине дня тянулись ещё медленнее, чем утренние. Даже мифистория у профессора Метис, которая обычно была моим любимым уроком, тянулась мучительно долго.

По крайней мере, на этом уроке мне не пришлось сидеть одной. Карсон оставил свой стол именно там, где он всегда стоял, а точнее, перед моим. Кроме того, чудак-музыкант отвечал злобными взглядами всем, кто пялился на меня, будто защищая от обвиняющих взглядов. Больше всего мне хотелось наклониться вперёд и обнять его, но тогда студенты разозлились бы ещё сильнее из-за того, что он встал на мою сторону.

Наконец закончился шестой урок, и я поплелась по направлению к общежитию. По обыкновению, сейчас бы я тайком выбралась из кампуса, чтобы навестить бабушку Фрост, но Протекторат запретил мне покидать территорию школы. Да и сомневаюсь, что Алексей позволит мне близко подойти к стенам академии, раз он так невероятно серьёзно относился к своей караульной службе. В плюс ко всему, Протекторат, вероятно, наложил какой-нибудь магический фокус-покус на сфинксов, стоящих возле ворот, чтобы быть вдвойне уверенными, что я останусь именно там, где они хотят меня видеть.