Багряный лес

Ему протянули пакет с прорезиненой амуницией.

— Это защитит вас от грязи, — прокомментировал архитектор и посоветовал: — И постарайтесь держать оружие под рукой. Бешенство в городе. Больные животные срываются с привязей и нередко нападают на людей. Незачем еще одна трагедия.

Редерсон оделся и, следуя совету, нацепил ремень с пистолетом поверх резинового фартука. Остальные достали из шкафа многозарядные карабины.

— Не люблю, когда остаются неясности, — сказал Том, когда все были готовы к выходу. — Боюсь, что больше нам никогда не увидеться и не поговорить всем вместе.

— Что вас интересует? — спросил Вильсон, проверяя оружие.

— С чего вы взяли, что атом используется не так, как следовало бы? Я принимаю, что атомная бомба, атомный реактор — это не тот путь. Но принимать и понимать — это совершенно различные вещи.

Все трое переглянулись с таким видом, словно решали: выкладывать все начистоту, или… Вновь Том почувствовал удар по своему самолюбию. Ему не доверяли. Впрочем, здесь ничего необычного не было: он человек новый и временный, только совсем немного пострадавший от Нормана Фридбаха; но его успокоили, проявив солидарность, но незачем посвящать его во все остальное. Профессиональное чутье Тома пострадало еще больше. Он понимал, что тайны есть, и какие-то особенные, но ему их не увидеть, как собственных ушей. Не скоро можно будет успокоиться. Очень не скоро, если не удастся найти иные пути удовлетворения своего любопытства.

За Макгредера ответил Вильсон. В его тоне чувствовалось недовольство:

— Тед говорил о том, что атомная бомба или ядерный реактор — это самый примитивный способ использования атомной энергии. На данный момент пока неизвестны другие сферы применения атома, кроме уже названных, но хочется верить, что именно он выведет человека в дальний космос.

— Фантастика, — сыронизировал Том.

— Пусть так, но все когда-то начиналось с фантастики. Вас что-то еще интересует?

"Он становится колючим, — заключил Редерсон, отдавая должное собеседнику, сумевшему дать исчерпывающий ответ ни о чем. — Мой нос держит верный след". И спросил:

— Фридбах, по пути сюда, рассказывал о каких-то галлонах ностальгии.

Он понял, что сказал глупость, когда остальные едва не покатились со смеху.

— Я понимаю, что мой вопрос невежествен, но…

— Успокойтесь, пожалуйста, — утирая слезы, произнес Вильсон. — Вас никто не хотел обидеть. — Он с трудом сдерживался, чтобы вновь не рассмеяться. — Все дело в духах, которыми пропитываются наши маски. Шедевр парфюмеров носит название "Ностальгия", и его действительно закупают галлонами.

Работать пришлось долго. Хотя Редерсону досталось не самое сложное ее часть. Кинокамеры были уже установлены без его участия в специальные, отлитые из сверхпрочного бетона тумбы. Оставалось только правильно установить саму камеру, проверить ее работу и выбрать в видоискателе план будущей автоматической съемки. Иногда в бетонных тумбах было установлено по несколько камер, которые снимали один и тот же план по очереди, включаясь каждая в тот момент, когда у предыдущей заканчивалась пленка или разряжался аккумулятор. В таких тумбах работать было труднее всего: маленькое пространство было сплошь забито оборудованием, и требовалась особая сноровка, чтобы делать свое дело и нечаянным движением не повредить ничего. Ко всему прочему, изматывала духота. Маска на лице пропускала мало воздуха, и он сам предельно был насыщен парами духов. Кружилась голова, тело взмокло и горело под резиной верхнего облачения, но снять его не было возможности — вокруг было довольно много грязи после животных. Приговоренных животных. Редерсон снял перчатку и отер пот со лба, одновременно покачивая головой в унисон своим грустным мыслям. То и дело со всех сторон, из домов, подвалов доносились крики, стоны, лопотание, хрюканье и звон цепей. Ему было жаль узников, но не из-за их завтрашней участи, а из-за их настоящего положения. Неизвестно, сколько времени они томились в своих камерах, страдая и умирая от зноя и жажды. Закончив с очередной тумбой, Редерсон садился в джип, водитель которого дергал рычаг переключения скоростей, и они катили к следующей.

Работа близилась к завершению. Объезжая пригород, Том заметил выложенный из белого камня прямо на земле круг с крестом в середине. Знак был достаточно велик, чтобы его можно было заметить с большой высоты. Водитель джипа пояснил, что это цель для бомбометания. В этот круг должна завтра упасть бомба. От цели до города было не более полутора километров.

Оставалось проверить еще несколько тумб, и джип не спеша катил по улице в тени высотных зданий, где можно было наслаждаться относительной прохладой. Машина петляла по ровной дороге, объезжая рыжие зловонные и подсыхающие лужи и густые ручьи, вытекающие из домов. Том плотнее прижал к лицу маску, ощутив неприятную тяжесть в желудке, когда вспомнил собственное утреннее состояние у трапа самолета. За поворотом он увидел недавних знакомых. Ученые сидели на бордюре, курили и о чем-то беседовали. Заметив Тома, они переглянулись и тяжелыми взглядами стали смотреть на приближающийся к ним автомобиль. Не надо было быть провидцем, чтобы понять, что они не рады его видеть, но Редерсон, словно не замечая недружелюбия, подошел к ним.

— Здесь можно снять маску, — сказал Вильсон, но Том не сразу решился последовать совету.

— Снимайте, снимайте, — уверенным тоном настаивал архитектор. — К вечеру поднимается ветер. Скорее всего будет дождь. Мы сейчас на Зеленой улице, которая пересекает город строго с запада на восток, а ветер западный — он-то и уносит отсюда вонь.

Воздух был относительно чистым. Примеси зловония было очень мало, и можно было без опаски дышать полной грудью.

— Сигарету? — предложил Телингтон.

Том, поблагодарив, отказался. Он заметил рядом с биологом что-то продолговатое, накрытое простынею. Белая ткань в некоторых местах пропиталась бурой кровью. По очертаниям предмет под простыней, напоминал человеческое тело, но точнее рассмотреть было невозможно — зоолог старался прикрывать его от взгляда Тома собой, делая это как бы невзначай.

— Бешенство? — спросил Том. — Обезьяна? Большая же, однако…

Тройка смотрела на него какими-то странными глазами, от которых начинаешь чувствовать себя без вины виноватым.

Вдруг, сильный порыв ветра сорвал с тела простыню, и она полетела, зацепившись через несколько метров за брошенный моток колючей проволоки.

— Черт! — выругался Рик Телингтон и побежал за тканью.

— Я же тебе говорил: привали камнями! — без особой злости сказал ему вдогонку Вильсон.

Это был труп солдата, лежащий лицом вверх. Тело было изгрызено так, словно его, не переворачивая объедали сверху, начиная с головы и завершая ногами. Обгладывали, как початок вареной кукурузы, с той лишь разницей, что последний обкусывают со всех сторон, но не трогают сердцевину. Этого же беднягу ели полностью: с одеждой, обувью, экипировкой, костями. Рядом лежали откушенная каска и перекушенная в середине винтовка.

Том не мог отвести взгляд от изуродованного тела, когда же простыня легла на место, его второй раз за день стошнило. Подошел Вильсон и протянул флягу:

— Выпейте. Побольше. Не надо было вам сюда подходить.

Во фляге был бренди. Том сделал три больших глотка. Спиртное успокоило желудок, стало намного легче.

— Что это? — Том неуверенной рукой показал на тело.

— Сами же видели, — с неохотой ответил архитектор. — Не надо было сюда подъезжать. Больно хорошо у вас получается блевать. Как же вы на фронте выдерживали?

— Там такого не было, — сказал Том и вновь глотнул из фляги. Фартук Вильсона был испачкан кровью. — Страшно, но не так.

Его взгляд снова приковало тело под простынею.

— Я-то думал, что там похлеще, — сказал Рой.

— Да, — согласился Том. — Но там не едят убитых вместе с каской и ботинками…

Архитектор резко отобрал у него флягу и нехорошо сказал:

— Вам показалось.

Редерсон оторопел, но потом решительно подошел и стянул ткань с трупа.

— Это мне показалось?