Бал виновных

– Но это переходит уже все границы! – возмутилась донья Канделария. – Чем тебе помешал мальчик?! Он же твой племянник!

– Нет, он ублюдок кухарки! Я не хочу видеть его, не хочу о нем слышать и не хочу знать, что он в любой момент может взбунтоваться и устроить скандал по поводу отеля. Пусть его не будет здесь! Выставите его вон или убейте, вы это умеете. А иначе вы знаете, что я сделаю.

На такой ноте дон Хоакин покинул кабинет, громко хлопнув дверью. А донья Канделария упала в кресло, схватившись за голову.

Какого же монстра я взрастила, – обреченно осознала она. – Действительно сукин сын. Но, видимо, какие родители, такие и дети.

Глава 10. Теперь ты никто

Когда Йон проснулся, голову пронзила дикая боль. Он с невыносимой тяжестью поднялся в сидячее положение и заметил, что все вокруг испачкано чем-то красным. Кровь. Кровь была везде. В крови была подушка, в крови было одеяло, в крови была его собственная рука, которую жгло так сильно, будто он ее повалял в костре. Костяшки были разбиты и покрыты некрасивой коркой, которая от первой же попытки пошевелить пальцами лопнула и пустила еще кровь, что потекла тонкими струями по ладони.

– Твою мать, – выругался Йон, пытаясь вспомнить, что он вчера такого вытворил, что теперь его рука похожа на кровавое месиво. Воспоминания отдались тупой болью. Вот один стакан коньяка, вот второй, вот на полу уже валяется пустая бутылка, а официант по имени Родриге приносит вторую, хотя Йон ее вовсе не заказывал. Вот он бьет шкаф со всей силы, какая у него только есть – а ее не мало – бьет и бьет, даже не чувствуя боли, хотя на костяшках уже выступила первая кровь. Кажется, кто-то стучался в его комнату и спрашивал, все ли у него в порядке, но Йон так грубо послал стучащегося, что больше его, вроде, никто не беспокоил. А потом провал, и Йон просыпается в кровати во вчерашней окровавленной одежде.

Никогда в жизни Йон не напивался так сильно, и сейчас был от себя в глубочайшем изумлении. Он еле поднялся на ноги, схватил вторую – слава Богу, почти полную – бутылку и скрылся с ней в ванной. Впервые он мыл руки коньяком, причем не каким-то второсортным, а безумно дорогим. Но сейчас это было единственное средство, которое хоть как-то могло продезинфицировать страшную разбитую кисть. Пришлось терпеть адскую, жгучую боль, когда золотистая жидкость заливалась в раны и смывала кровь. Красный цвет сошел и утек в канализацию, а рука приобрела фиолетовый оттенок. Осознавать то, что рука не просто разбита, но еще и сломана, Йон не стал, решив, что это вовсе не так и что все скоро заживет само.

Мылся он долго, желая смыть с себя все остатки вчерашнего вечера. Но как можно было смыть с себя те грубые слова, которыми облил его Иван? Почему он не был рад тому, что они оказались на самом деле братьями? Что вообще с ним произошло за те несколько часов, что они не виделись, и откуда на его лице появилось то новое, совсем не свойственное ему выражение? Какого черта вообще творится в этом проклятом отеле?!

Йон вылез из ванной и натянул траурный костюм, а после замотал руку шелковой салфеткой. Как только он закончил приводить себя в порядок, в комнату постучали.

Господи, отвалите! – взмолился он, но собрал остатки своего приличия и громко спросил:

– Кто?

– Это Мартин. Донья Канделария хочет вас видеть в своем кабинете, – раздалось в ответ, а после послышались удаляющиеся шаги.

Йон обреченно выдохнул, надеясь, что его вчерашняя выходка не понесет сегодня за собой страшных последствий, и побрел в кабинет доньи Канделарии, которую называть бабушкой пока не поворачивался язык. Возможно, в будущем, когда он приживется в этой семье и привыкнет к ней, то сможет называть своих новообретенных родственников так, как следует.

В будущем…

Сейчас Йон даже не подозревал, что будущего в этой семье для него уже не будет. Судьба уже приготовила новый неожиданный поворот, который унесет его с дороги жизни куда-то в страшный и неизвестный омут.

– Донья Канделария, вы хотели меня видеть? – спросил Йон, войдя в кабинет управляющей.

– Да, мне нужно с тобой поговорить, – мрачно произнесла она. – Один из официантов рассказал мне о том, что ты вчера делал. И, признаться, я не ожидала от тебя такого. Я считала, что это Лукас пьяница и повеса, но ты его вчера переплюнул. У меня для тебя несколько плохих новостей. Я не могу передать отель в руки человека, который напивается и громит мебель. Так что ты больше не наследник. И тебе придется покинуть отель как можно скорее.

– Что? – спросил Йон, посмотрев на женщину непонимающим взглядом. Казалось, что она сейчас рассмеется, скажет, что подшутила над ним, чтобы проучить за вчерашнее поведение. Но донья Канделария смотрела на него серьезно и мрачно, и от этого взгляда осколки души крошились в песок, чтобы не собраться во что-то цельное уже никогда.

– Ты должен уйти, – жестко сказала она.

– Вы меня прогоняете?

– Не строй из себя глупого. Ты все прекрасно понял. Собирай вещи и уходи.

– Но вы не можете меня прогнать! Если я больше не наследник, то это не значит, что я больше не Гарсиа! Я имею право здесь жить так же, как живут остальные!

– Посмотри в пепельницу, – тяжело сказала донья Канделария. – Там сожжены все документы, которые подтверждают твою принадлежность к нашей семье, включая письмо Хавьера. Без документов ты никто.

Снизу подняться на самый верх, а после упасть оттуда еще ниже, пробив собой все социальные слои – вот что произошло с Йоном. Из-за одной нелепой ошибки. Но не такой уж и страшной была эта ошибка! Вечер, проведённый с бутылкой коньяка, не может считаться настолько страшным проступком, чтобы из-за него лишили всего, что есть!

– Как вы могли это сделать?! – вспылил Йон, задыхаясь от возмущения. – Я никогда не пил, это произошло впервые в жизни, но вы должны меня понять! То, что случилось с семьей… Все мрут один за другим. Как тут не напиться…

– Ты сам виноват. Даю тебе время до полудня. После вызову полицию и скажу, что ты обманом прокрался в нашу семью, чтобы заполучить отель, – жестко и с расстановкой произнесла она.

Йон стиснул кулаки и почувствовал, что из ран на руке снова потекла кровь, пропитывая салфетку. Он с ненавистью посмотрел на донью Канделарию и выскочил за дверь, бормоча под нос ругательства. Чертов отель, чертовы Гарсиа, чертова проклятая жизнь! Да лучше бы он навсегда остался официантом! Мать и отец, наверное, десять раз в гробу перевернулись, когда увидели всю эту ситуацию из того мира, где бы они сейчас ни находились. Йон был уверен, что они бы точно встали на его сторону, если бы были сейчас живы. Но их нет. У него сейчас никого нет. И идти некуда.

Собирал вещи он под присмотром дона Хоакина, который стоял у двери и откровенно насмехался. Взять костюмы и рубашки, купленные доньей Беатрис на деньги, переданные Йону в наследство, он не позволил. Позволил взять только то, что перекочевало в этот номер из старой комнаты среди обслуги – то есть, почти ничего. Узел оказался жидким – шкатулка с фотографиями, некоторые мамины вещи, сменная рубашка и кепка. С этими вещами ему суждено начать новую жизнь вне стен отеля.

– Надеюсь, вы довольны, – прошипел Йон в лицо дону Хоакину, когда покидал номер.