Бал виновных

– Более чем, – ответил тот, картинно поморщившись и помахав перед своим носом ладонью, словно от Йона разило, как от кучи нечистот.

Йону дико захотелось плюнуть дядюшке в его самодовольную чисто выбритую физиономию. Но он сдержал этот порыв, решив уйти из отеля достойно и с гордо поднятой головой, словно там, куда он шёл, его ждала самая лучшая жизнь.

Покинуть отель через парадный выход ему не разрешили, и пришлось выходить через двери для обслуги. На кухне все на него смотрели, как на прокаженного или приговоренного к смерти.

Теперь я даже не обслуга, а черт пойми кто, – пронеслось в мыслях Йона, и он отчего-то усмехнулся, хотя ничего смешного в этом не было.

Сеньор Гарсиа, наследник отеля, уже придумавший, как улучшить жизнь обслуги, был с позором изгнан собственной семьей и провожали его презрительные взгляды тех, за кого он хотел бороться. Это было совсем не смешно, но Йон чуть не разразился истерическим хохотом, осознав всю жестокую иронию жизни.

Счастливо оставаться… – с такой мыслью он оказался на улице и растворился меж мрачных изогнутых деревьев леса.

***

Иван проснулся поздно. Полночи он о многом думал и пришёл к выводу, что поступил правильно. Так будет лучше. Лучше для всех.

Завтрак Ивану принес Родриге, который с нескрываемой неприязнью смотрел на еще одного официанта, которому каким-то чудом удалось перебраться в другое общество, и в тайне мечтал, чтобы с ним произошло точно так же. Но Иван не видел этого взгляда. Сейчас он находился в совсем другой реальности, в мысленной, неосязаемой, но такой тягучей и опасной, что в ней можно было застрять навсегда. Завтраки, обеды и ужины там были не нужны, поэтому Иван не прикоснулся к еде, просидев за столом больше получаса и глядя куда-то в пространство.

Из мира мыслей его вытащила Эухения, которая сначала долго стучалась в комнату, но так и не получила приглашения и вошла сама. Она растолкала сидящего за столом Ивана, и тот, наконец, очнулся.

– Иван, я несколько минут стучала, думала, что-то случилось! – возмущённо произнесла она.

– Я не слышал, – безучастно отозвался он.

– Мне брат только сегодня сказал. И о Боже, неужели это правда?! Ты Гарсиа! Я не знаю, что происходит в этой семье, но мне кажется, что все, что произошло с тобой, – к лучшему!

– Ты права. Да, все это было к лучшему. Так лучше для всех, – проговорил он, повторяя те мысли, что вертелись в его голове полночи. Оттого, что он услышал из уст Эухении то же самое, стало намного легче.

– С тобой все хорошо? – беспокойно спросила она, коснувшись плеча Ивана. Они еще вчера договорились обращаться друг к другу на «ты», но отчего-то только сейчас четко ощутилась вся неотвратимость и правдивость их связи, настоящей, а главное – дозволенной. Вчера был только клокочущий в груди страх и болезненный сумбур в мыслях, теперь же можно было насладиться счастьем и с ясностью осознать, что они и правда могут быть вместе. По-настоящему вместе.

– Да, я просто поздно уснул.

– Но и проснулся не рано! Кстати, у меня хорошая новость! Брат не хочет больше уезжать и говорит, что мы останемся тут надолго.

– Это, правда, замечательная новость! – Иван взял Эухению за руку и посмотрел на девушку прояснившимся счастливым взглядом. Эта новость разогнала его мрачные мысли, вселила в душу тепло и словно вернула его в материальный мир, из которого он на время выпал.

– Пошли прогуляемся по саду, – предложила Эухения, не веря, что она на самом деле может позвать на прогулку человека, с которым еще вчера было предосудительно даже говорить.

Иван поднялся со стула и так неожиданно и крепко сгреб девушку в объятиях, что та чуть не расплакалась от счастья. Теперь все будет хорошо и прекрасно. Они могут быть вместе, не страшась общественного осуждения. Жизнь налаживается и расцветает, как полевые цветы, согретые в лучах летнего солнца.

Но Иван знал горькую правду: эти расцветающие цветы – лишь умело нарисованная картинка, за которой скрывается нечто темное, гнусное и жестокое. Пока он делает то, что от него требуется, эта картинка будет стоять не тронутой, но если он оступится, то её мигом скомкают и выбросят, и то темное, гнусное и жестокое вырвется и станет его реальностью.

***

Альба, едва сдерживая ураган эмоций, неслась в номер Адель. Только что от отца она узнала ужасную новость – все документы, подтверждающие, что Йон является частью семьи Гарсиа, были украдены, и юноша решил покинуть отель, чтобы никого не обременять своим присутствием. Прямо с порога Альба начала рассказывать об этом происшествии подруге, негодующе вскидывая руки и беспокойно перемещаясь по комнате.

– Но почему он даже не попрощался?! – восклицала она. – Я вообще не понимаю, что в последнее время происходит в нашей семье! Мои лучшие друзья с детства, с которыми мне всегда запрещали водиться, вдруг оказались моими братьями. Но почему мне запрещали с ними водиться?! Не понимаю! Родители знали об этом, по крайней мере, отец знал, ведь Иван его сын! И именно отец яростно настаивал на том, чтобы мы с мальчиками не общались. И, черт возьми, о чем Йон вообще думал? Почему он ушел? Ничего страшного бы не было, если бы он тут жил без документов. Главное, что мы знаем правду!

– Да уж, твоя семейка непростая, – удивленно покачала головой Адель. Новость о том, что дон Хоакин поступил с Иваном точно так же, как его брат дон Хавьер поступил с Йоном, девушку сильно возмутила. Судя по всему, они даже не знали, что поступают одинаково, и это было до жути странно. Вот уж действительно – родные братья, которые будто бы имели один мозг, поделенный на двоих. Вслух, конечно, Адель этого не сказала – постеснялась. Она презирала родственников подруги, и ей самой было от этого очень неловко. Хорошо, что и дону Хавьеру, и дону Хоакину хватило смелости сказать правду и исправить свои ошибки, а то Адель бы их не просто презирала, но и ненавидела, несмотря на то, что один из них мертв. Однако все равно теперь никто не мог вернуть мальчикам те года, что они провели среди персонала, прислуживая своим собственным отцам.

– Осознавать, что Йон и Иван – мои братья, так тяжело, – выдохнула Альба. – Я всегда чувствовала, что у нас есть какая-то связь, поэтому в детстве упрямо игнорировала ругательства отца и убегала с ними гулять. Возможно, меня тянуло к ним, как магнитом, потому что на каком-то другом уровне – подсознательном, наверное, – я знала, что они не просто мальчики из обслуги… – Альба умолкла и села на кровать, прислонившись лбом к металлическому столбику, на котором держался лёгкий балдахин. Холод металла был спасением для разгоряченной от эмоций кожи.

– Слушай, – задумчиво сказала Адель. – Я помню, ты раньше мне говорила, что тебе нравится кое-кто из твоих друзей. И ты говорила, что отец ни в коем случае не позволит вам быть вместе. Осмелюсь предположить, что речь шла как раз таки об этих двоих. И вопрос – в кого из них ты была влюблена?

– Я не думаю, что я была влюблена, – замявшись, ответила Альба и прислонилась к столбику всей щекой. На лбу уже налилось красное пятно, и такое же грозилось появиться на щеке. Впрочем, их не сильно было видно, потому что от провокационных вопросов Адель лицо Альбы зарумянилось. – Просто, я всегда чувствовала что-то к Йону, он меня понимал, мы вместе смеялись над всякой несмешной ерундой и были на одной волне. Я всегда считала, что была в него влюблена, но когда узнала, что он мой кузен, то поняла, что это была не влюбленность, а, может, сестринская привязанность.