Бархатный Элвис
Шрифт:
«Да».
«А Герм носит с собой оружие?»
«Дробовик, помповик двенадцатого калибра. Он весь день сидит за столом, принимает деньги, дает сдачу и все такое. Когда он открыт, он держит его под столом, где может до него добраться».
«А когда он не работает?»
«В мобиле».
«Знаешь где?»
«Не совсем.»
«Я так понимаю, после работы он зависает в мобиле?»
«Обычно сначала перекусывает, потом да».
«Он остается прямо там, на парковке?»
«Да«, - сказал Кевин-Кит, — „та, что возле “Стоп и Шоп»».
Я знал, какую парковку он имеет в виду.
«И что за парень этот Герм?» спросил я.
«Достаточно милый чувак, я думаю».
«Нет, я имею в виду, он из тех, кто будет сотрудничать, пока его грабят, или он считает себя крутым?»
«Если бы у него был
Я посмотрел на Крэша, который ухмылялся. «Значит, это вооруженное ограбление, а я — охрана, то есть я занимаюсь вооруженной частью».
«Да, но я тоже буду паковать вещи, тебе просто нужно прикрывать меня». Крэш наклонил голову в сторону Кевина-Кита. «Он не занимается подобной работой, но он будет там, чтобы доставить нас к сейфу. Как только мы окажемся там, наша задача — заставить его открыть его. Мы войдем и выйдем, детка. Мы исчезнем, как призраки, прежде чем он поймет, что его поразило. Это будут самые легкие деньги в твоей жизни».
«По нижней границе — около восьми тысяч, по верхней — может быть до двенадцати», — сказал я. «Я правильно понял?»
Кевин-Кит кивнул и подмигнул мне сквозь сигаретный дым.
Я повернулся к Крэшу. «И в любом случае, все, что ты мне заплатишь, — это штука?»
«Здесь нет коммунистов, брат. Всегда есть возможность договориться».
Чертов Крэш, я любил этого парня, но он был куском дерьма.
«Если мы сделаем это, то должны сделать это сегодня вечером», — сказал я.
«Сразу после наступления темноты».
«У тебя есть все необходимое?»
«Да».
«С чем мы пойдем туда?»
«Дробовик и девятка», — сказал мне Крэш, закончив кашлять. «Выбирай, я могу пойти с любым из них, для меня это ни хрена не значит».
Я немного потоптался на месте. Там было так чертовски жарко, что я едва мог соображать. «Я не собираюсь входить куда-то с пистолетом наготове за тысячу баксов».
«Подожди», — сказал Кевин-Кит. «Это моя сделка, и я говорю, что…»
Не задумываясь, я ударил его по лицу. С открытой руки, но удар был довольно сильным. На самом деле немного сильнее, чем я предполагал, но это было сделано не для того, чтобы причинить ему боль, а просто унизить его. Господи, подумал я, старые привычки никогда не умирают, они просто спят, пока что-то или кто-то не придет и не разбудит их к чертовой матери.
«Господи», — сказала Молли, широко раскрыв глаза. «Чувак, тебе нужно пойти на курсы управления гневом, серьезно».
Кевин-Кит сидел, прижав руку к щеке, и все его лицо было красным от смущения. «Какого хрена, брат?» — сказал он Крэшу, его глаза наполнились слезами. «Почему я должен разбираться с этим дерьмом?»
«В этом нет необходимости», — сказал мне Крэш. «Да ладно, чувак».
«Ты знаешь, что значит «диктат»? спросил я Кевина-Кита.
Он кивнул.
"Ни хрена ты не будешь диктовать. Ты уже вбил это в свою гребаную башку?»
«Да», — тихо сказал он.
Я еще немного походил вокруг. «Ладно, вот в чем дело», — сказал я, обращаясь к Крэшу. «Низкая или высокая цена, что бы ни получилось, Кевин-Кит получит штуку сверху, потому что он принес нам работу. Все остальное делится на троих».
Кевин-Кит посмотрел на Крэша.
«Это слишком большая цена за безопасность, брат».
«Нет, если что-то пойдет не так». Я глотнул пива, пока оно было еще холодным, но в этой жаре с меня капал пот. «Но ты хочешь рискнуть, работая один на один с этим придурком, и остаться только с членом в руке, если что-то пойдет не так, это твое дело. Удачи тебе, брат, и никаких обид в любом случае, но соглашайся или нет. На меньшее я не соглашусь».
«Услышал и понял». Крэш рассмеялся своим тихим, немного обкуренным смехом. «К черту. Давайте делать деньги, сучки».
Глава 10
Я родился единственным ребенком в городе Нью-Бедфорд. Вырос на этих убогих улицах и пробивался, как мог. Кроме родителей, у меня не было семьи, о которой можно было бы говорить. Моя мама скончалась через две недели после моего тридцать девятого дня рождения. Она была швеей и работала на городской фабрике, где весь день склонялась над машинкой и шила одежду для швейной промышленности. Она была хорошей женщиной, никогда
не пропускала церковь, работала добровольцем в местной столовой и надрывала задницу пять дней в неделю за низкую зарплату и почти никаких льгот. Мы жили в дрянной многоэтажке в южной части города. Она была единственной причиной, по которой у нас вообще было столько денег, потому что блестящая карьера моего отца заключалась в том, что он как можно чаще напивался до усрачки, уезжал надолго, никому не говоря, куда идет, и спускал те небольшие деньги, которые у нас были, играя на собак. В отличие от моей матери, которую я действительно любил и уважал, я никогда не знал его так хорошо. За все эти годы у нас было всего несколько разговоров, большинство из которых я не помню. В основном я помню, что его не было рядом, а когда он появлялся, то обычно отключался или смотрел по телевизору игру в мяч и не хотел, чтобы его беспокоили. «Парень, не терпи ничьего дерьма, а если тебя когда-нибудь прижмут и ты окажешься внутри, никогда не бери его в задницу». Это был единственный совет, который он мне дал. Мне тогда было около восьми, так что он был чертовски полезен. Спасибо, папа. Он умер от цирроза печени, когда мне было пятнадцать, то есть как раз в то время, когда я вышел на улицы и начал сам находить неприятности.В моем районе панки и преступники были знаменитостями, парнями, на которых ты равнялся и хотел быть похожим. Они каким-то образом научились играть в систему, которая нас всех наебывала, и, как и все остальные, они не сидели сложа руки. Они сопротивлялись. Они брали то, что хотели, делали то, что хотели, и, если кто-то на них наезжал, их усмиряли. Иногда это срабатывало, но обычно они платили страшную цену. Убийство на улице или в тюрьме почти всегда заканчивалось для этих парней, но какая разница? Жизнь все равно всех нас раздавит, так что рано или поздно ты выйдешь на свободу, скорее всего, раньше. Зачем тратить время? Почему бы не отрываться на полную катушку, пока этот день не наступит? Главное, что они что-то сделали, потому что там, где я вырос, ты был либо хищником, либо добычей. Там не было двери номер три.
Я никогда не хотел быть ни тем, ни другим. Я просто хотел выжить, и я очень рано понял, что, хотя это и помогает, не обязательно быть особенно умным, чтобы выжить на улицах. Просто нужно быть достаточно жестким и хитрым, чтобы держать на расстоянии тех, кто слабее тебя, и при этом уметь лавировать с теми, кто сильнее. Потому что чаще всего не гражданские и даже не копы убивали вас или портили вам жизнь. Парни либо делали это сами, делая неудачные ходы и окружая себя идиотами, либо получали штраф от своих коллег-преступников, потому что не были достаточно внимательны.
Самое важное, что я усвоил в те годы, — что бы кто ни говорил, что бы ни делал и как бы себя ни проявлял, как бы ни нравился, как бы ни доверял и на что бы ни рассчитывал, всегда прикрывай свою спину. Всегда, мать вашу, всегда.
Когда речь зашла об афере с Гермом Бланшар, мне следовало бы знать лучше. Честно говоря, я и знал. Не то чтобы мне было наплевать, просто я был на мели и отчаянно нуждался в деньгах, и хотя я никогда не работал с людьми, которых не знал или которым хотя бы в какой-то степени доверял, у меня не было особого выбора. Для сорокашестилетнего парня с судимостью, который за всю свою жизнь успешно устроился ровно на одну работу, было не так уж много возможностей. Что я могу вам сказать? У меня было меньше двухсот баксов, я не мог заработать больше, и у меня был фетиш — я любил есть еду и жить в помещении.
Но это не значит, что я не волновался. Еще как волновался.
Мы с Крэшем отправились в его спальню, а Кевин-Кит и Молли остались в гостиной. Нам нужно было привести в порядок оружие и обсудить кое-что наедине.
На кровати Крэша лежали помповое ружье с пистолетной рукояткой и 9-миллиметровый пистолет, который не был заряжен и не заряжался, наверное, никогда.
Я взял дробовик. Он имел некоторый вес, но не был тяжелым до такой степени, чтобы быть громоздким. Зная Крэша так, как знал, я ожидал увидеть разбитые, едва функционирующие ружья, которые, вероятно, были старше меня, поэтому сказать, что я был приятно удивлен, значит преуменьшить. «Господи», — сказал я. «На самом деле это очень хороший экземпляр, почти новый».