Барин-Шабарин 3

Нет, Фабр не жалел Садового как человека, однако Екатеринославской губернии остро не хватало именно что архитекторов. Присылаемые из Петербурга специалисты-временщики всегда старались как можно быстрее что-то там начертить, поучаствовать в закладке тех или иных зданий или сооружений — а после поскорее обратно вернуться в столицу. Случалось так, что стройки останавливались на полгода, пока вновь не прибудет в Екатеринослав столичный архитектор, спроектировавший здание. Привлекать архитекторов, которые обосновались в Таврии или Одессе — значит отрывать их от других проектов.

Самое главное, любимый ребёнок не имеющего детей Фабра — это строительство. Губернатор искренне считал, что коррупция, воровство — всё это будет в прошлом, есть в настоящем, никуда не денется и в будущем. А руководителя губернии могут помнить и судить по тем строительствам, которые он начал и закончил. Потому именно стройка стала главной задачей для губернатора, искренне желавшего оставить след в истории Екатеринославской губернии, которую, к слову, не так любил, как Таврическую, где были куплены Фабром земли. И сейчас Яков Андреевич видел, что и в эту область также проникали зло и казнокрадство.

Так что теперь злость вскипала в жилах губернатора, внешне крайне редко показывающего эмоции.

— Яков Андреевич, я вас определённо не узнаю. Ведь я присутствовал при том разговоре, когда заключалась сделка с князем Михаилом Семёновичем Воронцовым. Знаю ее условия. А нынешними делами своим вы способны сломать все те договоренности, — сказал Арсений Подобаев, будучи уверен, что озвучил самый действенный аргумент против Фабра, вздумавшего вдруг бунтовать.

Дело в том, что Михаил Семёнович Воронцов был направлен наместником на Кавказ, но при этом князь и весь тот клан, в который входил Воронцов, были недовольны подобным назначением. Любое назначение на Кавказ считалось своего рода ссылкой, между тем, государю нужен был деятельный человек, который мог бы в определенной мере заменить другую выдающуюся личность на Кавказе, генерала Ермолова.

Вот тогда и были достигнуты соглашения, по которым князь Воронцов имел некоторое влияние, несмотря на то, что отправлялся на Кавказ, и в Таврической губернии через своего представителя Пестеля Владимира Ивановича, и в Екатеринославской губернии — как раз через Фабра. И ещё какое влияние — Воронцову и всем его сельскохозяйственным, промышленным объектам предоставлялись огромные преференции, его управляющие могли покупать сколь угодно казенных земель, ставить на них виноградники, любые производства.

— Вы понимаете, что от вашей губернии в том числе и на эту сделку уходили определенные средства? Если Екатеринославская губерния перестанет эти средства поставлять, то случится неотвратимое, нарушится тот баланс сил, который уже установился, — решительно сказал Подобаев.

Яков Андреевич задумался. Меньше всего ему хотелось подставлять князя Воронцова. Именно князь дал путёвку в жизнь Фабру, не служившему в армии, и крайне сомнительно, чтобы без протекции нынешний губернатор Екатеринославской губернии стал год назад тем, кто он есть. По мнению Якова Андреевича, князь Воронцов был человеком честным. Да, ему приходилось лавировать в погрязшей в коррупции системе Российской империи. Вместе с тем, Фабр был более чем уверен, что не было ещё никого до Михаила Семёновича Воронцова, кто придал бы столько развития Новороссии. Может, только Григорий Потёмкин, и то сомнительно.

Категорически не мог пойти Яков Андреевична убийство господина Шабарина, да и это может и не спасти ситуацию. Молодой Алексей Петрович Шабарин проявлял недюжинную осторожность. Уже удалось узнать, что действительно были отправлены люди в Петербург, при которых, весьма возможно, были копии документов, которые не так давно рассматривал Яков Андреевич.

— А если эти документы, сударь — и хотя часть из них я даже сжёг, но у меня лишь копии — попадут в руки графу Орлову? Что скажет и как отреагирует на это глава Третьего Отделения Его Императорского Величества? — сказал Фабр и поморщился.

Эти слова звучали нерешительно, будто бы губернатор уже отказывается от всего того, что хотел сделать. Фабр чувствовал, что сейчас он будто идёт на сделку с самим дьяволом, принимая половинчатое решение. Но краху Воронцова он не мог бы способствовать.

— Вы не первый год являетесь чиновником, причём продвигаетесь по службе достаточно быстро. Наверняка уже поняли, что управение нашим Отечество — этакий Змей Горыныч, который имеет множество голов. Если отрубить одну, то змея не убить. Он только станет злее, покарает того безрассудного богатыря, который осмелился бросить вызов, — кроме прочего, тайно писавший стихи и даже пробовавший писать прозу, Подобаев часто выражался образно.

— В том-то и кроется всё то зло, которое есть в нашем богоспосаемом Отечестве, — несколько обречённо, будто бы даже готовый прямо сейчас умереть за свои идеалы, говорил губернатор. — Но, я нынче увидел, что даже маленький человек, молодой повеса, которому стоило лишь заботиться о красоте своих усов да приглядывать миловидную невесту с хорошим приданым, и тот бросил вызов Змею Горынычу. Господин Подобаев, вы же сам человек чести, скажите — почему у нас в Отечестве всё так происходит? И вы, и я…

Странное дело, но большинство тех дворян, кто занимается казнокрадством или вовлечён в уголовное преступление, так или иначе считают себя людьми чести. На какие-то свои поступки они просто закрывали глаза, стараясь не вдумываться, не осознавать до конца последствий всех преступных деяний. Иные же проступки и вовсе трактовались таким образом, что всё, что ни происходит, во благо Отечества. Мол, только они и знают, как правильно, и уж точно не по закону.

Разве же не благом можно считать то, что сильные дворянские группировки, в том числе и Воронцовская, смогли договориться? И теперь на Кавказе можно было бы прослеживать некоторый переломный момент в, казалось бы, нескончаемой войне с горцами. И разве для спокойствия государства, чтобы не уронить Российскую империю в пучину интриг и внутриклановых войн, не стоит кое-чем пожертвовать? Всего лишь деньгами из казны.

— Уж простите, Яков Андреевич, но у меня складывается впечатление, что я разговариваю не с тайным советником, а с коллежским секретарём, который ещё не погружен в таинство существования системы управления в России и грезит наивными помыслами о чести, благородстве, неподкупности. Как правило, господин губернатор, все мы в душе немного те самые коллежские секретари, но приходится быть тайными, а в моём случае статским, советниками, — философски заметил ревизор Подобаев.

— Что же вы предлагаете? Господин ревизор, вы же понимаете, что лишь моим смещением с поста губернатора вы дело не закроете? Убийству же тех людей, которые восстали против зла, я потворствовать не буду, — решительно сказал Яков Андреевич Фабр, в несвойственной ему раздражительной манере, а затем даже резко поднялся со стула, опрокидывая его на пол с грохотом.

— Сядьте! — жёстко сказал, даже приказал ревизор.

— Не смейте со мной разговаривать в таком тоне! — выкрикнул Фабр.

— Не забывайте, какие силы я представляю! Более того, я не сказал, что полностью против вас и всей той справедливости, за которую вы сейчас готовы подписать себе смертный приговор. Нет, я не намерен марать свои руки в крови и убивать Шабарина или того полицмейстера Марницкого. Прекрасно понимаю, что вы, в случае, если мы не договоримся, обратитесь в Третье Отделение Его Императорского Величества. Граф Орлов будет неизменно благодарен вам за это. Он постоянно пытается в чем-то быть лучше своего предшественника графа Бенкендорфа. И вот его шанс, — сказав это, Арсений Никитич Подобаев задумался, начал с большим усердием кусать себе нижнюю губу, видимо, что-то решая.