Барин-Шабарин 6
Шрифт:
— Ну полноте… — сказал Горчаков, оставляя меня без своих объятий.
Чему, если уж быть честным, я оказался даже рад. И в прошлой жизни редко обнимался с мужиками — если только с боевыми товарищами и по поводу радости встречи, — и в этой жизни не хочу начинать.
— Я буду представлять вас на награду. Вы первый взошли на крепостные стены, увлекая за собой других русских богатырей, — сказал Горчаков и сделал паузу, видимо, ждал, что я сейчас начну его сердечно благодарить за милость.
Я поблагодарил, но скупо. Это, конечно, хорошо — если бы моё имя прозвучало на всю Российскую Империю
— Смею заметить, ваше высокопревосходительство, что первым на стену взошёл командующий моим полком. Не могли бы вы именно это указать в рапорте на предоставление награды? — спросил я.
Генерал-фельдмаршал посмотрел на меня с удивлением. Наверняка ему было непонятно, почему я отказываюсь от такой величайшей милости, как получить награду — в том числе и в виде расположения самого Горчакова.
Да я и не отказывался — с удовольствием бы её принял, как и расположение такого человека, коим является и которым может стать Горчаков. Вот только как я потом поведу своих бойцов в бой, если буду приписывать все их заслуги только себе? Я и так считаю, что заслужил награды, но её же заслужил и Тарас. Я создал полк, сделал и старался из него того, кем он сейчас является — отличным бойцом и командиром. Так что мы вдвоём могли бы получить свои плюшки.
— Вы ещё скромный человек, который печётся о своих солдатах, — говорил Горчаков, многомудро кивая головой. — Хорошо. Я могу скомпилировать те списки на награды, которые вы мне предоставите, но…
И почему во многих разговорах всегда звучит это «но»? Ведь я армии почти за так отдаю огромные ресурсы, которые стоят невообразимо больших денег. Да, я мог бы стать одним из богатейших людей России, купить себе какое-нибудь имение под Петербургом и давать каждый день в нём балы.
И я понимаю, что Отечество не потянет оплатить всё то, что я предлагаю. Что те же самые строительные материалы, винтовки, или что-то ещё из того, что я уже отдал на алтарь нашей Победы, просто не были бы закуплены в армию. И это бы делало мою Родину слабее.
— В чём более всего вы нуждаетесь? — выдержав некоторую паузу, скрывая своё огорчение, спрашивал я.
— Пушки. Мне нужны ваши пушки. Я наблюдал, как они воюют. Мне нужно сто таких пушек! Мне нужны револьверы для всех офицеров, мне нужны такие штуцера, коими вы пользуетесь, в том числе и со зрительными трубами… — Горчаков перечислял, видимо, слишком даже увлекаясь.
Я не перебивал его, хотя изнутри так и лезла фраза: «А губа у тебя не треснет?» А еще я смотрел себе под ноги, чтобы ненароком не наступить на ту самую губу, которую раскатал фельдмаршал.
— Ваше высокопревосходительство, не сочтите за грубость, но мне хотелось бы знать более конкретно, в чём у вас есть нужда. Вы же говорите о несбыточном, перечисляете всё то, в чём нуждается армия, но чего я не смогу предоставить в должном объёме. Смею также заметить, что одно такое орудие, коих у меня всего четыре, обходится одно в семь тысяч рублей. И это без учёта снарядов, которые к пушке обязательны.
Выходит, что такая пушка с достаточным числом снарядов обойдётся казне не менее чем в 15 000, — опускал я на землю господина Горчакова.Как будто мне не нужны такие пушки, которые будут бить с расстояния, недоступного для удара противника. Или такие пушки, которые обладают феноменальной по нынешним временам точностью. Пушки, под которые уже рассчитаны таблицы…
— Что уже сегодня вы можете мне предложить? Я знаю, что у вас должны быть штуцера. Я догадываюсь, что к вам уже в скором времени может прийти обоз из Екатеринославской губернии, в том числе и со штуцерами, которые изготовляются в Луганске. Сразу говорю, господин Шабарин, не взыщите, но я не смогу оплатить. Сейчас — не смогу оплатить… Но дам вам слово, что не уйду в могилу, или что мои дети будут должны вам, — эмоционально высказался Горчаков, а я сам себя мысленно ударил по щеке.
Ну и почему я постоянно в последнее время начинаю думать о людях только с негативом? Может, потому, что постоянно в них обманываюсь?
Вот он — человек, командующий, который хочет побед для себя и для своего Отечества! И он разговаривает со мной не столько свысока, сколько даже выступает в роли просящего. Так что…
— Если позволите, ваше высокопревосходительство, я пришлю уже через два часа своего человека, у которого будут списки, что именно я могу передать безвозмездно в армию. Или же можете прислать ко мне главного интенданта господина Затлера. Мы нашли с ним общий язык, потому полагаю, что никаких трудностей не возникнет, — произнёс я.
Пока Горчаков распылялся в благодарности, я подумал о том, говорить ли ему, какие именно трофеи были взяты в крепости. Всё же стоило. Несмотря на то, что этот трофей по договорённости с казаками вроде бы как их, доложиться я обязан.
А почему именно казаков? Да потому, что им разрешено трофеить всё то, до чего доберутся их руки. И никто не имеет никакого права покушаться на законные трофеи казаков. Думаю, что и на мои трофеи покушаться не стоит, но мой статус всё так же не определён.
— Ваше высокопревосходительство, у меня будет две ответных просьбы к вам. Прошу официально зачислить мой полк в состав русской армии, как и дивизию Воронцова. При этом полагаюсь, что мы останемся под командованием генерал-лейтенанта Сельвана. И второе — я очень вас прошу, чтобы всё то оружие, которое я вам безвозмездно передам, чтобы оно стреляло и убивало врага, а не пылилось на складах и магазинах!
— Я обещаю посодействовать и в первом вашем вопросе, и во втором, — после некоторой паузы, глядя мне прямо в глаза, ответил он.
Елизавета Дмитриевна Шабарина стояла, раздевшись, у зеркала и крутилась, рассматривая свой округлившийся животик. Сегодня выдался день более-менее спокойный, и Лиза позволила себе немного отдохнуть и выспаться. Напомнила себе данное мужу обещание, что будет беречь себя и будущего их ребёнка, как и пристально заниматься воспитанием старшего сына.
— Как ты там, любимый? — тихо задала вопрос Лиза.
Ответа она не получила, хотя чувствовала, что с её мужем всё в порядке. Позавчера ей было тревожно, сегодня же настроение отличное.