Барин-Шабарин 6
Шрифт:
— Нет, позже! — Керн всё же не решился отдавать пока приказ на выдвижение транспортников с абордажными командами.
В это время на другом английском пароходофрегате «Один» наблюдали, как монитор «Белуга» приближается слишком близко. Англичане не стали ждать приказа, начали палить из всех доступных орудий. Но «Белуга», как и «Осётр», и «Карп», словно не замечали попаданий.
Тяжёлые снаряды рикошетили от их корпусов или оставляли вмятины, не нарушая целостности. И пусть внутри мониторов уже были потерявшие сознание и серьезно контуженные, они вели бой. В ответ отряд мониторов дал залп носовыми, и один из его снарядов угодил в надстройку
Керн всё это видел. Он только подумал о том, что эту атаку мониторов было бы хорошо поддержать с берега, а ещё лучше — из Шабаринок. И…
— Бах-ба-бах! — четыре снаряда шестого бастиона прапорщика Щеголева устремились на помощь русским мониторам.
— Ай да сукин сын! Молодец! Дочку за него отдам! — выкрикнул в порыве радости Керн.
И в этот момент капитан даже не думал, что его Аннушке, дочке всего-то одиннадцать лет.
Щеголев видел бой. Он на время оставил французский флагман и перенаправил орудия на помощь уже несколько потрёпанным мониторам. И… Ещё один «минус» в союзном флоте.
Вражеский флот стал разворачиваться и разрывать дистанцию. С «Одессы» тем временем начали стрелять залпами. Если раньше Фёдор Сергеевич Керн приказывал вести прицельный огонь, то теперь, когда дистанция сократилась до полутора вёрст, важно было подавить врага количеством и плотностью огня.
И результат не заставил себя ждать. Два снаряда угодили почти одновременно в один из французских бомбардирских пароходов. Один попал в дымовую трубу, разорвался уже в топке, вызвав сильнейший пожар, другой пробил палубу, угодив в трюм, где находились боеприпасы.
Раздался взрыв, который слышали даже в центре города. Народ, собравшийся на возвышенностях и крышах, не понимал всего происходящего, но, когда в небо взметнулось пламя и столб чёрного дыма, и один из вражеских кораблей исчез, взорвавшись, разошелся в радостных возгласах.
Попадание в крюйт-камеру, как финальный аккорд всего сражения — это было песней, героической одой, но всё же больше уму и труду тем… тому, кто создавал мониторы, пушки, кто готовил Одессу к войне.
Гамилен смотрел в подзорную трубу и понимал — всё. Слишком много сюрпризов, нового вооружения, которое ещё нужно осмыслить. Потери ужасные… Не вернуть четыре корабля, хотя и линейный корабль в парусном оснащении «Брест» ещё мог уйти. Это сложнейшая задача, чреватая потерей ещё пяти вымпелов.
— Сигнал: отходим! — приказал он.
Сигнальные флаги появились практически одновременно на нескольких кораблях. Все поняли: французский адмирал отдал приказ на отступление. Все ждали этого приказа. Союзники столкнулись с таким сопротивлением, о котором не догадывались.
Гамилен не считал это поражением. Точнее сказать, убеждал себя в этом и уже мысленно готовил доклад, оправдывающий его действия. Адмирал хотел думать, что это всё была разведка боем. Он хотел понять, на что способны русские, оценить их силу и подготовленность. И теперь он знал. Но всё же внутри адмирала жгло разочарование. Он надеялся на быструю победу, на демонстрацию мощи европейского флота. А в итоге — потеряны корабли, есть повреждения ещё у пяти вымпелов.
И это повод для того, чтобы англичане поставили вопрос о компетентности французского адмирала.
— Ура! — понеслось с пригорков.
Как ни старались убрать любопытствующих
горожан, часть Одессы всё равно пробиралась на крыши домов, пряталась, но наблюдала за боем.Фабр, находящийся в здании портового управления, стоял у окна и тоже видел взрыв вражеского корабля, как и всё остальное. Он тихо перекрестился и сказал:
— Господи, спасибо!
На «Одессе» Фёдор Сергеевич Керн, наблюдая за отступающим вражеским флотом, уже не чувствовал эйфории. Он прекрасно понимал, что это лишь первый бой. Что враг вернётся. Что не удалось потопить флагман, не удалось нанести решающего удара. Да и опустошенные были все. Столько эмоций выплеснули во время боя, что все, поголовно, хотели выпить по стакану водки и лечь спать. Сил не было.
Но задача была выполнена. Одессу не сдали. Более того — враг отступил.
— Передать всем кораблям — прекращаем огонь. Спасать выживших. Поднять флаги. Сегодня наша виктория. Даст Бог, так будет и впредь! — спокойно сказал Керн.
С берега начали аплодировать. Народ кричал «ура», бросал вверх шапки. Женщины плакали, обнимая друг друга. Кто-то даже упал на колени, молясь.
Фабр вышел из здания и, опираясь на трость, пошёл в сторону порта. Он не торопился. Он чувствовал себя уставшим, но живым. И впервые за последние месяцы — нужным.
— Что стоите? Быстро к героям и опрашивать! Нам нужна серия репортажей о бое! — кричал Хвостовский на своих подчинённых.
Он направлялся в расположение Южной армии и лишь случайно задержался в Одессе ещё на день. А тут такое…
Глава 14
Впервые за более, чем два месяца лицо императора Российской империи Николая Павловича с визитом посетила улыбка. И сразу же ожил весь Петербургский Императорский двор. Уныние и разочарование схлынуло, уступая дорогу сдержанному оптимизму и надеждой на будущее.
Взятие крепости Силистрия оказалось тем глотком свежего воздуха для российского общества, который проступил и несколько развеял смрад пораженчества. После того, как рухнули надежды, как стало понятно, что Россия воюет с половиной Европы, а вторая половина европейского континента смотрит, выжидая момент, когда присоединиться к бойне и урвать свой кусок от России. В этих условиях взятие турецкой твердыни стало тем объединяющим фактором, который консолидировал русское общество.
Да и сам император стал вести себя более публично. Вот и сейчас, не без уговоров сестры, Николай Павлович все же посетил салон Анны Павловны, предав мероприятию особенную торжественность и статусность.
— Мои верноподданные, братья и сестры во Христе. Я вместе с вами прославляю этих русских воинов, которые в череде предательств нашего Отечества, добились Великой Победы. Сея турецкая твердыня считалась неприступной, как когда-то неприступным считался Измаил. Только Александру Васильевичу Суворову забыли об этом сказать, как и нынешних его последователей не убедили, что Силистрию взять невозможно, — государь-император сделал паузу, позволив себе и ещё одну улыбку.
Все люди, собравшиеся в доме Великой княгини Анны Павловны, растерялись. Они уже и забыли, когда государь шутил в последний раз. Так что сейчас даже и не знали, смеяться им или нет. Лишь только заливистый смех любимой сестры императора, Анны Павловны, разрядил атмосферу на собрании Петербургского фонда благочиния и содействия армии и флоту. И уже скоро сдержанный смех позволили себе большинство гостей.