Барин-Шабарин 8
Шрифт:
— Ты чего, дед? Своих не хватает? — крикнул кто-то.
— Все свои! — рявкнул Семеныч.
У самого мола их встретил капитан Руднев. Он стоял, опираясь на саблю, и смотрел на приближающиеся французские цепи.
— Ну что, господа? Последний резерв — это мы.
И тут с моря раздался гром, но не с французских кораблей. Три русских фрегата — Громобой', «Ретвизан» и «Олег» — вышли из-за мыса, ведя шквальный огонь по французским позициям. На палубе головного корабля стоял адмирал Зорин, седой, как лунь, ветеран Наварина и Синопа.
— Братья! — закричал он в рупор. —
А потом случилось нечто, чего никто не ожидал.
Из переулков, с криками «A bas Napoleon!», хлынули марсельцы — не только мужчины, но и женщины, старики, вооруженные чем попало. Впереди бежала Мари с огромным кухонным ножом.
— За наших русских!
Французские цепи дрогнули. Бой превратился в хаос. Где-то на краю порта лейтенант Волков с горсткой моряков отбивал атаку зуавов. Пуля сбила с него фуражку, но он продолжал стрелять, крича что-то по-французски — возможно, цитаты из Вольтера, которые так любил.
Майский вечер струился в мой кабинет золотистыми лучами заходящего солнца. За окнами, в саду, цвела сирень, наполняя воздух тяжелым, дурманящим ароматом. Я отер салфеткой заспанное лицо и потянулся к графину с крымским лимонадом, когда Фомка снова почтительно постучал в дверь.
— Господин Гордеев, литератор, ваше высокопревосходительство.
Я кивнул:
— Просите.
В кабинет вошел скромно одетый мужчина лет тридцати пяти, с тонким, нервным лицом и живыми серыми глазами. В руках он держал объемистую папку, перевязанную шелковым шнурком.
— Благодарю за прием, ваше высокопревосходительство, — сказал он, слегка картавя. — Михаил Дмитриевич Гордеев, скромный сочинитель.
Я указал ему на кресло у окна:
— Чем обязан?
Гордеев бережно развязал шнурок и извлек толстую рукопись:
— Осмелюсь предложить вашему вниманию мой новый роман. «Ныряющий корабль, или Россия в 2000 году».
Я поднял бровь:
— Довольно смелое название.
— Это фантастическое повествование, — загорелся Гордеев, — о России будущего. Представьте: 2000 год. Наши инженеры создали удивительное судно, способное и плавать под водой, и летать по воздуху!
Он оживился, жестикулируя:
— Главный герой — капитан Леонид Воронец — на этом корабле совершает путешествие из Петербурга во Владивосток за считанные дни! Подводные города, воздушные гавани, электрические экипажи…
Я внимательно наблюдал за ним. В его глазах горел неподдельный энтузиазм.
— А как же, собственно, работает этот… ныряющий корабль? — спросил я, наливая лимонад и гостю.
— Ах! — Гордеев схватил карандаш и начал быстро рисовать на листе бумаги. — Вот видите: здесь паровая турбина особой конструкции, здесь — электрические аккумуляторы по системе Яблочкова, а это…
Я с удивлением рассматривал чертеж. За фантастическим сюжетом скрывались вполне реальные технические идеи.
— Вы консультировались с инженерами?
— С несколькими, — признался Гордеев. — Одни смеялись, другие… другие задумывались.
В этот момент в кабинет вошел Фомка с подносом:
— Депеша от князя Одоевского, ваше высокопревосходительство.
Я
вскрыл конверт. Всего несколько строк:«Вы как воду смотрите, Алексей Петрович. В Берлине испытали новый двигатель. Работает на электричестве и паре. Не опоздали ли мы с нашим замыслом?»
Подняв глаза, я увидел, как Гордеев с любопытством разглядывает, изготовленную по моим чертежам Проташиным, модель дирижабля на моем столе.
— Михаил Дмитриевич, — сказал я, складывая письмо, — а если бы вам предложили не просто написать роман, но и поучаствовать в создании настоящего «ныряющего корабля»?
Он замер, бокал едва не выпал из его пальцев:
— Вы… вы шутите, ваше высокопревосходительство?
Я встал и подошел к окну. На Неве покачивались первые пароходы. Где-то там, за горизонтом, уже рождалось будущее.
— Россия нуждается в мечтателях, — сказал я, поворачиваясь к нему. — Оставьте мне рукопись. Завтра же поговорю о ней с князем Одоевским.
Гордеев побледнел, потом покраснел. Его пальцы дрожали, когда он передавал папку:
— Я… я не знаю, как благодарить…
— Не благодарите пока, — улыбнулся я. — Сначала прочту.
Фомка, стоявший у двери, многозначительно кашлянул.
— Я распорядился, чтобы накрывали к ужину, ваше высокопревосходительство.
Я поднялся, протянул ему руку:
— До завтра, Михаил Дмитриевич.
Когда он ушел, я еще раз взглянул на заглавие рукописи: «Ныряющий корабль». За окном зажглись первые газовые фонари, отбрасывая причудливые тени на стены моего кабинета. Где-то впереди нас ждало будущее — странное, может быть даже — невероятное, но тем более достойное того, чтобы его построить.
Я подошел к окну, распахнул его настежь — теплый майский воздух, напоенный ароматом цветущей сирени и свежескошенной травы, хлынул в комнату. Где-то в саду трещали соловьи, а с Невы доносился гудок парохода — глухой, протяжный, словно вздох пробуждающейся ото сна империи.
Рукопись Гордеева лежала передо мной на столе, перевязанная шелковым шнурком. Я медленно развязал его, ощущая под пальцами гладкость дорогой бумаги. Первая страница была исписана аккуратным, почти каллиграфическим почерком:
«Глава первая. Необыкновенное изобретение профессора Воронцова…»
Я углубился в чтение, время от времени попивая остывший лимонад. С каждой страницей мое удивление росло — за фантастическим сюжетом скрывались удивительно точные технические расчеты, описания механизмов, которые, казалось, вот-вот могли быть воплощены в металле.
Раздался тихий стук в дверь.
— Войдите, — не отрываясь от чтения, пробормотал я.
В кабинет вошел Фомка с серебряным подносом, на котором обычно приносил почту.
— Письмо из Екатеринослава, — доложил он, выкладывая конвертик на стол. — И горничная просила передать, что стол накрыт.
Я взглянул на часы — стрелки показывали без четверти девять.
— Передай, что я немного задержусь, — ответил я, снова погружаясь в чтение.
Фомка заколебался у двери:
— Ваше превосходительство, насчет завтрева… Карету на девять утра заказывать?