Барин-Шабарин 8
Шрифт:
— Садитесь, граф. Мы вас ждали.
Голос был знакомым, но… откуда? Лодка качнулась, принимая меня, и едва я опустился на кормовую банку, как она заскользила по черным, как сама ночь, водам Невы.
Адмиральская каюта на «Громобое» была тесной и душной. Зорин сидел за столом, покрытым картами, его седые волосы слипались от пота. Руднев, только что поднявшийся на борт, стоял по стойке смирно, хотя его ноги дрожали от усталости.
— Отчет, капитан, — коротко бросил адмирал.
— Потери — треть личного состава. Боеприпасов осталось на два серьезных боя,
Зорин ударил кулаком по столу.
— Черт возьми! Мы не можем удерживать город без поддержки. Где обещанные итальянские повстанцы? Где греческие добровольцы?
Дверь каюты открылась, и внутрь вошел невысокий человек в потертом сюртуке. Присутствующий на военном совете Говард узнал в нем марсельского мэра — Этьена Фабри.
— Messieurs, — начал он, нервно теребя шляпу, — народ Марселя благодарен вам. Но… город не может больше выдержать таких боев. И потом — на нашей стороне не то что не вся Франция, но даже — не весь Марсель. По сути, нас поддерживают лишь рабочие и население кварталов бедноты, где большинство итальянцы и греки… А все остальные — против нас.
— Мы все понимаем, месье, — кивнул Зорин, — но и просто так сдать город не можем. Это означало бы смерть для всех, кто нам помогает.
Фабри, сам выходец из рабочей семьи, потомок санкюлотов, вдруг улыбнулся странной улыбкой:
— Кто говорит о сдаче? У меня есть… предложение.
Через час, британец спустился в кабачок «Золотой якорь», где еще вчера веселились моряки, а теперь царила зловещая тишина. У Говарда здесь была назначена встреча с лейтенантом Арсением Волковым.
— Вы должны опубликовать мои записки, — сказал Волков, протягивая журналисту тетрадь. — Если я… Если мы здесь погибнем… Россия должна знать правду.
В кабак ввалился боцман Кривоногов, его перевязанная голова напоминала страшноватый тюрбан.
— Господин лейтенант, — прошептал он, — видел я этих. В старом порту. Французы… и наши.
— Наши?! — удивился Волков.
— Да. Тот рыжий с «Олега» и еще двое. Они передавали какие-то бумаги лягушатникам.
— Задержали?
— Наших — да. Я сказал, чтобы к коменданту свели покуда.
Говард не слишком удивился. Предательство?.. Сейчас, когда они и так на краю гибели?.. Вот потому и предают слабые души. Фабри прав — в Марселе далеко не все рады присутствию русских…
Вдруг снаружи раздались крики. Все трое бросились к выходу. На улице царил хаос — люди бежали к порту, крича что-то по-французски.
— Что случилось? — схватил Говард за руку пробегавшего мимо мальчишку.
— Корабли! — закричал тот. — Новые корабли!
Когда британец и русский офицер добрались до набережной, перед ними открылось невероятное зрелище. На рейде, рядом с израненными русскими фрегатами, стояли три незнакомых корабля под странными флагами — красными с золотым полумесяцем.
— Алжирские корсары… — сказал Волков, — но почему…
«Это и есть его предложение Фабри», — внезапно понял Говард.
И он был прав, потому что в этот момент в кабинете мэра, где пахло дорогим табаком и восточными благовониями, Фабри нервно ходил из угла в угол, пока высокий человек в алжирском одеянии сидел в кресле, равнодушно попивая кофе. Это был свирепый берберский
пират реис Хамдуш.— Вы понимаете, что предлагаете? — сквозь зубы спросил Зорин.
— Дело, адмирал, — ответил алжирец на безупречном французском. — Мы можем дать вам людей и корабли. Взамен… Марсель станет свободным портом.
— Под вашим контролем, — уточнил Руднев.
Алжирец улыбнулся:
— Под нашим… покровительством.
Фабри увидел, как Зорин сжимает кулаки. Адмирал понимал — это единственный шанс. Но какой ценой? Вдруг дверь распахнулась, и в комнату вбежал запыхавшийся матрос-вестовой:
— Ваше высокопревосходительство! Французы! Целая эскадра!
Зорин закрыл глаза на мгновение, затем резко встал:
— Господа, кажется, решение приняли за нас.
Когда они вышли на улицу, стало ясно — битва неизбежна. На горизонте, озаренные кровавым закатом, выстраивались в линию французские корабли. Десятки кораблей. На кораблях русской эскадры заиграли боевую тревогу.
Русским трубам вторили странные, заунывные голоса алжирских рожков. Они доносились с трех фрегатов, на флагштоках которых развивались красные знамена с золотыми скорпионами. Две такие разные силы готовились встретить общего врага.
Уильям Говард, которому по роду занятий полагалось все примечать, увидел трех человек, которые властно протискивались через собравшуюся на пристани толпу. Двоих он знал. Это были — Фабри — мэр Марселя, избранный местными повстанцами и русский адмирал Зорин. А вот третьего он видел впервые. Судя по облику — алжирец.
— А вот и наш друг! — сказал Фабри, тоже заметивший британца. — Познакомьтесь, досточтимый Хамшуд, это мистер Говард, англичанин и весьма правдивый репортер.
Пиратский реис, приложив руку к груди, поклонился Уильяму.
— Я рад, месье Говард, — сказал Хамшуд, — приветствовать человека, чьи пламенные и честные статьи в газетах и привели меня в эту гавань.
— Так вот, значит, кому мы обязаны тем, что видим ваши флаги в порту Марселя, господин Хамшуд, — усмехнулся адмирал. — Воистину, печатное слово всесильно!
— Всесильно лишь слово Пророка, вложенное в его уста Аллахом, — строго произнес пират и тут же добавил: — но и господам журналистам тоже кое-что дано.
— В таком случае, господин Хамшуд, вы не откажетесь принять меня на борту своего корабля?
Глава 16
Лодка отчалила от гранитной набережной с тихим скрипом уключин, будто не желая выдавать наш побег. Я рухнул на дно, чувствуя, как мокрая солома впитывает кровь из моей раны. Гребцы — двое молчаливых великанов в рваных армяках — работали веслами с неестественной синхронностью, будто механические куклы.
Человек в плаще наклонился ко мне. В тусклом свете фонаря, висящего на корме, я разглядел его лицо — бледное, с острыми скулами и тонкими губами, которые словно никогда не знали улыбки. Но больше всего поражал глаз — правый, с золотистой радужкой, будто желтый алмаз, вынутый и вставленный из крышки дорогой табакерки.
— Вот и встретились, ваше сиятельство, — прошептал он, но я не узнал голос.
— Кто вы?
— Сергей Викторович Колычёв — секретарь и воспитанник его светлости князя Воронцова, Михаила Семеновича.