Бармалей и Снегурочка

– Не-е-е, – великан затряс головой и встал. – Я же на службе дозорной, не могу отвлекаться. Нет, котик, со всей душой помог бы, но не могу. Не серчай...

– А я знаешь, что мог бы за это для тебя сделать? – продолжал уговаривать кот вкрадчиво. – Я мог бы уговорить Ягодину Ниевну исправить несправедливость в отношении тебя проявленную, да пригласить тебя на Хрустальный бал.

– Ой! Правда что ли? – воскликнул Волат и просительно прижал руки к груди.

– Думаю, да. Думаю, мряу, может получиться. Мамаша меня частенько слушается. И хоть ты в «Корчмуу», конечно, по размеру никак не влезешь, мы могли бы организовать для тебя угощение и праздник снаружи, перед входом. Многие с удовольствием бы с тобой поплясали.

– Ой, как здорово! – размечтался большой человек. – Я так люблю танцевать!

– Только есть загвоздка, – продолжал плести свой хитромудрый заговор кот. – Если я не попаду на Горелое болото к Избушке на курьих ножках, никакого Хрустального бала не будет.

– Ой, а как же? Я не могу! Отвлечься с дозора. Мне строго-настрого запрещено покидать тропу...

– Так ты же ненадолго! Ты, например, можешь идти семимильными шагами. Раз – и ты там, раз – и здесь!

– А ведь и правда, могу!

– К тому же, пока будем с тобой идти, я спою тебе песнь про твой народ. Про великанов волотов, слыхал? Нет? Ты знал, например, что в стародавние времена все великаны звались волотами, или, иначе, велетами? Как лешие – лешими, а коты – котами?

– Слышал, конечно, только давно уже. Да и кто же мне расскажет, я из тех велетов один-одинешенек во всем Русколанском лесу остался.

– А то, что они, велеты, дети бога ночного неба Дыя, как ты теперь здесь, раньше ходили дозорром и охраняли границу между Навью и Явью? Это теперь она невидима, а пррежде все было не так. Знал ты это?

– Что-то слышал... Не помню. Стар я стал, память стирается...

– Так давай же, я спою тебе прро все, память твою освежу, новизной умою. И, уверряю, ты так заслушаешься, что не заметишь, как минет дорога до болота. Что означает, будто ты и вовсе никуда не отлучался. Хотя, мряу, это все не имеет значения. Кто тут в лесу что увидит? Нет же, кроме нас, никого!

– А и верно! – махнул рукой Волат. Согласившись с доводами Баюна, он испытал настоящее облегчение. Ему страсть, как хотелось и на бал Хрустальный попасть, и про предков своих песнь послушать. Нагнувшись, он взял кота на палец и осторожно пересадил себе на плечо. – Держись только крепко, – сказал.

– Давно это было! – затянул песню кот, уцепившись когтями за меховую пелерину великана. – Так давно, что никто окромя Баюна не помнит ни дней тех, ни ночей...

Волат, убедившись, что котик, новый его друг устроился на плече хорошо и держится там крепко, шагнул с места так далеко, что сразу же пропал из виду – только поземка завилась следом.

– Ну, пошли, молодец, – толкнул локтем в бок притихшего Бармалея леший. – Наш выход...

Глава 12. Остерегайтесь будить спящего медведя

Не тратя времени на раздумья, Бармалей с лешим выкатились из-под елового шатра, перескочили через нахоженную тропу Волата и устремились вниз по склону, полого спускавшемуся к незамерзающему ручью. А может и не ручей то был, а целая речка. Бежалось им легко, весело и, после долгого лежания в снегу, – в охотку. Не успели они оглянуться, а уже и внизу стоят, на берегу того самого ручья, лешему приснопамятного.

Абсолютная, кромешная тишина обрушилась на них. Вода в ручье быстрая и такая темная, что ажник черная. А не журчит! Скользит в берегах своих молча, с пузырями, как в немом кино. И только пар от нее густой клочьями поднимается, да тут же в морозном воздухе растворяется.

Остановились, отдышались, и ну осматриваться.

– Что-то никакого берендеевского дома я здесь в упор не вижу, – поделился наблюдениями Бармалей. – Может, мы не туда пришли?

– Ничего не понимаю! – откликнулся леший. – Я точно помню, что в прошлый раз – а это было недавно, по осени, – домик Гредня стоял именно здесь! На этом самом месте!

И он показал конкретно, где стоял дом берендея. Даже сам перешел на указанную полянку и с озадаченным видом там потоптался.

– Вот, здесь!

– Слышь, леший! А ты ничего не забыл? – почесав затылок, вдруг спросил Борис.

– А что я забыл? – удивился леший.

– Заклятие! Здесь наверняка все заколдованно. Ты сам говорил. Чтобы снять заклятие, нужно что-то сделать. Или сказать. Например, ты знаешь подходящее заклинание? А, леший? Ты же на себя это дело брал...

– Ах, да! – леший просиял. – Заклинание! Совсем из головы вылетело!

– И-их! Похоже, у кого-то ветер в голове!

– Вестимо, его есть у меня! В смысле, волшебное слово. Наготовочки оно завсегда имеется. Ты, мил человек, отойди-ка в сторонку. Да вот хотя бы за то дерево спрячься. А то, как бы чего не вышло! Отвечай потом за тебя перед начальством.

– Вот оно как! С медведем мне договариваться, значит, можно? А рядом с тобой стоять нельзя? – вновь заершился Бармалей. Его все еще задевало двойственное к себе отношение, чего он, вообще-то, не переносил, поскольку характер имел прямой и открытый. Любил, чтобы да было – да, а нет – нет, и не иначе.

– Это, добрый молодец, другое, – настаивал леший. – Опять же, окромя тебя с медведем-то говорить некому. Многие пытались, да что-то ни у кого не получилось. Так что лучше тебе все же поберечься. Давай, давай, отойди в сторонку, не доводи до греха. Я скажу, когда твое время настанет. Здесь, кстати, где-то берлога с медведем, так что, тсс! Тихо! Не буди лихо раньше времени.

– Да ладно, я, в общем, и не против, – пожав плечами, согласился, не стал настаивать на своем Бармалей. – Как у нас говорят: береженого – Бог бережет. А кто не уберегся, тому Бог судья!

Он вообще не против того был, чтобы леший руководил процессами. Хочет быть сержантом? Старшиной? Унтер-офицером? Пусть! И флаг ему в руки!

Прикинув, где лучше ему укрыться, он отошел в сторону к высокой сосне с необычайно толстым, неохватным стволом, и встал за ней. Укрылся, высунув слегка глаз для обзора.

– Дава-ай! – крикнул он протяжно лешему. И замер, даже дышать перестал, боясь упустить хотя бы звук из секретного слова. Уж больно ему любопытно было про волшебство узнать.

Леший проследил за Борисом взглядом, аж пока тот совсем не скрылся. Тогда застыл в напряженной позе, подняв голову к небу, будто вспоминает что или, наоборот, ждет свыше подсказки. А потом как завертится вокруг себя, как заюлит! И, после каждого поворота, ударяя себя по ляжкам, говорит громко. Сначала глухо, но с каждой следующей фразой повышая тон, так что последнюю выкрикнул уже фальцетом: