Барочные жемчужины Новороссии

— Мне уже нравится это место. Здесь моя жена и мой сын, — еще раз успокоил меня Умут…

— Это хорошо! А сестре и племяннику уже не выдержать новых переездов. Значит, выход один. Видишь, все просто! — попытался я храбриться.

— Я могу чем-нибудь помочь?

— Только если несколько дней потерпишь и не будешь высовываться, — тут до меня дошло. — А, кстати, где ты остановился?

— Не волнуйся, — Умут улыбнулся. — Я же понимаю. Я в соседнем ауле у татар снял домик. Там спокойно.

— Хорошо! — я хлопнул себя по коленям, давая понять, что разговор закончен и, одновременно, вставая на ноги.

Умут-ага поднялся тоже. Пошли к таверне.

— Это хорошо, что у тебя будет несколько дней!

— Почему? — удивился Умут.

— Будет время еще раз все взвесить, решить, нужно ли тебе… — тут я осекся, заметив возмущенный взгляд Умута.

«Дурак! — констатировал разум — Такую песню испортил!»

— Извини, Умут! Просто… Все так неожиданно. И голова кругом идет! Глупость сказал! Извини! — я был искренен.

— Я понимаю, Коста! Ничего! У самого голова не на месте, — Умут с достоинством принял мои извинения. — Ты скажешь Марии и сыну обо мне?

— Нет, Умут! — твердо ответил я. — И не нужно сейчас, и не хочу, чтобы они до встречи с тобой извелись. Да и не хочу портить вам радость этой встречи.

Умут протянул мне руку. Я пожал.

— Я буду ждать, шурин! И я верю, что ты со всем справишься!

Я шел обратно и, как не странно, совсем не думал о том, как без кровопролития представить Умута соплеменникам. Я с улыбкой корил себя за то, что забыл сказать шурину про желтые сапоги, выдававшие в нем турка с головой!

…Уже точно зная, что сестра, как никто другой, может меня раскусить, входя на двор, попытался придать себе как можно более спокойный вид. Вся семья сидела за столом, который, по-моему, так обратно и не заносили в дом со дня нашего приезда. Особое нетерпение испытывал Ваня. Оно и понятно: выпить ему страсть, как хотелось, а приходилось держаться, чтобы не навлечь на себя гневных упреков Эльбиды и Варвары. Я решил ему помочь. Присев, тут же налил и себе, и ему по рюмашке. Эльбида и Варвара недовольно хмыкнули А вот Ваня был счастлив, что я так лихо справился с проблемой. Сестра все равно почувствовала неладное со мной.

— Все в порядке?

— Да, сестра! — ответил я.

«Хорошо, что могу прикрыться делами», — подумал.

— Общался со стряпчим. Все поручения ему дал. Вроде бы, все в порядке. Не должно быть никаких проблем. Но ты же сама понимаешь… — я сделал многозначительный вид.

— Да, да! — горячо подхватила Мария.

Тут же перекрестилась, прося Господа о помощи в нашем деле. Мы все последовали её примеру. Ваня предложил укрепить нашу просьбу еще и тостом. Никто не возражал. Выпили.

— Как до Балаклавы добираться будем? — спросил я, закусывая огурцом.

— Помчимся со всем нашим удовольствием! — хитро подначил меня капитан. — Завтра увидишь!

Сил расспрашивать подробнее не было. «Завтра — так завтра!»…

— Дилижанс?! — мое удивление на следующее утро можно было понять. Этот вид транспорта я совсем не ожидал здесь увидеть.

— Дилижанс! — с довольной улыбкой подтвердил Ваня. — Только вперед к кучеру не садись. Не то заработаешь нервическую горячку.

Оказывается, вдоль Южного берега уже было организовано дилижансное сообщение. Занималось им Общество крымских дилижансов с головной конторой в Симферополе. Не обошлось тут, конечно, без Воронцова. С его легкой руки тяжелые шестиместные кареты, запряженные четверкой лошадей, носились между Евпаторией, Симферополем, Севастополем и Керчью. Даже в Москву отправлялись, что вообще звучало, как фантастика. Но на ЮБК все обстояло сложнее…

Дорогу между Ялтой и Байдарскими воротами строили долго, причем, силами военных. Оползни и низвергавшиеся с гор дождевые потоки, сложный рельеф, каменные завалы — все стояло на пути планов Воронцова реорганизовать движение вдоль его райского сада. Лишь с помощью пороховых зарядов смогли пробиться. В этом году почти закончили. Остались отдельные участки, где лошадей распрягали, и солдаты-дорожники перетаскивали на руках небольшие четырехместные кареты. Более тяжелые экипажи не смогли бы тут ни прорваться, ни протиснуться.

Извозчиками были татары. Стоило нам тронуться, я понял, о чем меня предупредил Ваня. Ямщик погонял так, будто за ним черти гнались. А дорого-та не прямая — горный серпантин. И узкая. Запряжена была не четверкой, а лишь парой.

— Тут тройка еле проходит, — объяснил мне капитан. — Сам видел однажды, как Его Сиятельство драл в хвост и гриву ямщика за то, что тройку запряг. А с ездой татарской ничего поделать нельзя. Летят словно в последний раз.

Да уж. Этим ямщикам впору участвовать в гонках на выживание. На первой же остановке, когда перетаскивали нашу карету, заметил, что ноги дрожат. И остальные выглядели как-то бледновато.

Еще заметил, что на всем перегоне в сто верст не было ни одной приличной почтовой станции. Встречались какие-то постоялые дворы — по большей части, какая-то дрянь. Лошадей поменять, даже чаю попить из подозрительного вида чашек еще можно, но в остальном приличной публике тут явно было некомфортно. Настоящее облегчение испытал, когда Ваня ткнул пальцем в окошко кареты:

— Балаклава!

Внизу изящным плавным росчерком протянулась бухта. Вдоль левого берега, лишенного растительности, единственная улица, упиравшаяся в церковь с купольной башенкой с крестом и отделенная от воды двумя рядами домов. Мне сразу стало понятно, почему все так настойчиво предлагали мне и Марии переехать сюда.

Как грузины в Стамбуле сумели устроить привычный им грузинский дворик, так и греки здесь, в Крыму, сумели построить небольшую греческую деревушку-городок. И первое, что бросилось мне в глаза, и сразу заставило проникнуться симпатией к нынешней Балаклаве — черепичные крыши одноэтажных домиков. Это у меня с детства. Все частные дома в «Африке», в том числе и наш, были покрыты ровно такой же черепицей. Я был уверен, что, если когда-нибудь мне все-таки удастся обзавестись собственным домом, он будет с черепичной крышей.

Пока ехали по городу, успел насчитать от силы шестьдесят домов. Лавка была в каждом третьем: можно было поесть — устриц и морских ежей, к примеру — и накупить нужных товаров прямо с улицы, не заходя внутрь. И явно ощущалась теснота — привычная крымская теснота, сохранившаяся в моем бывшем настоящем по всему ЮБК. С её узкими улочками, на которых еле развернешься, с её домами дверь-в-дверь и балконами друг напротив друга в такой близости, что, кажется, можно поздороваться, протянув друг другу руки. Такую тесноту продиктовала природа: горы достаточно близко к морю, нужно отвоевывать каждый клочок земли. Когда эти крохи заканчивались у моря, город начинал медленно, но верно заползать на гору. В сегодняшней Балаклаве это уже произошло. Более того, было видно, что горная часть городка, пока хаотично, без всякого плана, если и не превзошла прибрежную, то уж точно — с ней сравнялась.