Барометр падает

После небольшой суеты меня оставили одного, но ненадолго: пожаловали Миколчук и Женя Иванов. Переводчик с польского, ага.

— Это… Это что такое, Михаил Владленович? — спросил с порога Миколчук, с трудом сдерживаясь.

— Заходите, заходите, — радушно позвал я. — Чувствуйте себя как дома. Желаете пива? Или, может быть, водочки? Наша водка, родная, «Столичная». Не стесняйтесь, раз уж пришли, — и я показал на бар, что стоял у стены. Там и в самом деле были и пиво, и водка, и кока-кола, но я велел поставить пару бутылок минералки, «боржома», а не найдется «боржом» — что-нибудь местное.

— Вы же понимаете, что такие дела необходимо согласовывать, — продолжил Миколчук.

— Это мой номер, — ответил я.

— Что — ваш номер?

— Вы спросили: что это такое. Я ответил.

— Но почему вот так?

— А как, Адольф Андреевич? Зачем ненужные сложности? Дело решилось сразу, и к моему удовольствию, чего же ещё надобно?

И я запел:

Когда взойдешь на Ленинские горы,

Захватит дух от гордой высоты.

Во всей красе предстанет нашим взорам

Великий город сбывшейся мечты!

И продолжил прозою:

— Тут хоть и не Ленинские горы, но дух тоже… захватывает. Только поглядите!

Вид и в самом деле шикарный. Тридцать третий этаж — это примерно сто метров от земли. Высоко сижу, далеко гляжу. Апартаменты выходят на западную, чего только не увидишь! Тут тебе и телебашня, и река Шпрее, и собор, и много-много чего ещё. Среди прочего — вид на Западный Берлин.

А прежний номер выходил на восток. Нет, тоже неплохо, но ни телебашни, ни собора.

Миколчук же смотрел без восторга.

— Это же дорого! Это очень дорого — такой номер! Я узнавал…

— Погодите, погодите! Не вы ли сказали, что у меня командировочные по министерской ставке?

— Да, но… Ведь у нас команда, и… — он замялся.

— Команда, хорошо. И что из этого следует?

— Деньги идут в общий котёл, так мы решили — не утерпев, подсказал Женя Иванов. Искренний он человек, переводчик Иванов.

— Мы — это кто? — осведомился я тем тоном, который обычно называют ледяным.

— Ну… Все! Все решили, коллектив — и Женя посмотрел на меня победно. Коллектив — это сила, не возразишь.

— Вот значит как, Адольф Андреевич? Интересно, интересно…

— Иванов не в курсе, — Миколчук посмотрел на Женю как на таракана, вдруг выползшего на стену апартамента-люкс. Испортил впечатление, раскрыл секрет. — Речь о другом: режим экономии включен для всей нашей команды. Таково распоряжение Спорткомитета.

— Распоряжение?

— Предложение, — поправился Миколчук. — Но я не думал, что вы против экономии.

— Я не против, Адольф Андреевич, как можно. Я только за.

— Вот видите, — Миколчук явно обрадовался. Бодаться со мной ему не хотелось, не тот случай.

— Вижу, — и я взялся за телефон. — Коммутатор? Мне международный, по экстренному тарифу, — и я продиктовал номер. По-немецки, естественно.

Женя Иванов немецкий знает. Примерно на уровне учителя немецкого языка в обыкновенной школе. Чуть лучше, чуть хуже. Миколчук… тоже, наверное, знает. Но подзабыл. К тому же я говорил быстро, отрывисто, на императорский манер. Вернее, на манер Шлоссера. И потребовалось время, чтобы уяснить, куда я звоню.

Телефонистка сообщила, что абонент на проводе. Славно, славно работают телефонистки в Германии!

— Сергей Павлович, добрый вечер!

— … .

— Да, это я, Чижик.

— … .

— Нет, долетели прекрасно, и устроились отлично. Готов дать бой! Но возник один вопрос, вернее, одно предложение.

— … .

— Насчет режима экономии. Нет, номер у меня превосходный, апартаменты, роскошный вид из окна, и вообще… Но, похоже, для нашей делегации это дорого. А в том номере, что по карману, мне неуютно. Неловко. Стесняет мою шахматную мысль. Корреспонденты будут приходить, друзья будут навещать, Дина Рида думаю позвать, а куда звать? Эконом-класс, он и есть эконом-класс, Дину Риду станет обидно, да и мне тоже. За державу обидно, и за себя.

— … .

— Нет, мое предложение решает все проблемы радикально, Сергей Павлович! По условиям матча организаторы представляют мне и двум сопровождающим номера в гостинице.

— … .

— Ellington Hotel Berlin, это в Западном Берлине. Нет, я там не был, но, уверяют, вполне приемлемые номера. Для меня так и лучший. Главное, до игрового зала рукой подать.

— … .

— Зато какая экономия! Оплачивают-то организаторы матча! А, главное, остальных можно отпустить домой, в Москву! Справлюсь без них, в шахматы ведь играют не числом.

— … .

— Хорошо, он как раз рядом, — и я протянул трубку Миколчуку.

Связь с Москвой была хорошая. Просто отличная. И то, что Павлов говорил Миколчуку, я прекрасно услышал.

А он чего ждал, Адольф Андреевич? Он ждал, что скромный советский интеллигент не жалуется, не прибегает к покровителям, а только благодарит за заботу? Так я не скромный советский интеллигент.

Миколчук вернул трубку. Я выслушал заверения Павлова, что все мои пожелания впредь будут выполняться беспрекословно. Ну да, в моем сегодняшнем положении я могу не только Миколчука на пенсию спровадить, но и Павлова тоже. Во всяком случае, сильно тому поспособствовать.

Только-только разговор с Москвой завершился, как в дверь постучали.

Директор и трое служащих. Директор лично принес две бутылки «боржома», один из служащих — осенний букет, второй — вазу фруктов, а третий — бутылку игристого рейнского вина.

— Hotel Stadt Berlin приветствует вас, господин Чижик, и надеется, что вы станете постоянным нашим гостем! — с полупоклоном сказал камрад директор.

— Каждый может ошибиться, — великодушно ответил я, — истинная сила духа заключается в том, чтобы признать ошибки, исправить ошибки, не допускать ошибок впредь!

Директор восторженно согласился. Покосился на бледного Миколчука и согласился ещё более восторженно, после чего, пожелав мне приятного времяпрепровождения, удалился вместе со служащими.

— Итак, товарищи, за работу, — сказал я. — Да, Адольф Андреевич, доведите, пожалуйста, до сведения всех, что я хочу их видеть в двадцать часов… — я посмотрел на свои часы, — в двадцать ноль-ноль по берлинскому времени в ресторане. Без опозданий.

Миколчук кивнул. Ага, приходит в себя, порозовел, глаза забегали. Это хорошо. Только инфаркта нам и не хватает.