Барометр падает

Зато не будет соблазнов пойти в чуждый нам кинотеатр посмотреть чуждое нам кино, купить чуждую нам книгу, и просто сесть в чужое такси или автобус, пошляться по чуждому городу. Приехал, сделал дело, уехал.

Предполагаю, что у Адольфа Андреевича есть эн-зе в дойчмарках, на непредвиденные, чрезвычайные ситуации. Но зачем нам чрезвычайные ситуации?

Я, конечно, могу попросить у организаторов толику западногерманских марок в счёт призовых, но не хочу срамиться перед державами, мол, какой же он голодранец, этот Чижик. Да и незачем мне просить, у меня в Немецком Банке денег достаточно. Но сейчас банки уже закрыты, это первое, и набивать карманы на виду неимущих сотоварищей — не лучший способ укрепить командный дух, это второе. Конечно, я могу каждому выделить энную сумму на мелкие расходы, но… Но это не моя команда. Один Ефим Петрович — моя кандидатура, остальные — волею пославшего мя Спорткомитета. И волею других товарищей, понятно. Как без других товарищей? С ними спокойнее.

Пункт «Чарли» — вроде того самого игольного ушка для верблюда. Никакой враг не пройдет! Западноберлинские стражи работали спустя рукава. Глянули мельком в бумаги, и махнули рукой, мол, проезжайте! Другое дело — погранцы братской ГДР! И документы чуть не на вкус пробовали, и багажники проверяли! И в ту сторону, и в эту! Вздумай шпион спрятаться, даже самый крохотный, с мышку — непременно найдут! Такие в ГДР замечательные пограничники!

В отель приехали аккурат к ужину. Он, ужин, был, скорее, символическим: мешал адреналин, плюс канапе, маленькие, но во множестве, поглощенные во время фуршета. И игристое рейнское: пусть пустые, но калории. Я, положим, рейнского не пил, но три бутербродика скушал, не удержался.

— Завтра начинаем. Меня не тревожить, все вопросы решает товарищ Миколчук, — сказал я отрешенно. Пусть видят: главный я, Адольф Андреевич — врио. Решает текучку административного плана.

Вообще-то мне игры в «кто главнее» не нужны совершенно. Просто настроение скверное. Не злобное даже, а злобненькое. Причина на поверхности — переутомление.

Ужин вышел необременительный ни для желудка, ни для кошелька.

И я решил прогуляться, как и вчера. С Женей Ивановым, для надёжности и контроля. Сказал ему, что через двадцать минут встречаемся в вестибюле.

Двадцать минут — чтобы улеглась еда. И переодеться. В ресторан мы ходим при параде, чтобы не ронять честь советского человека. А на прогулку перед сном можно и нужно надеть что-нибудь спортивное. В моём случае — синяя динамовская олимпийка, с буквой «Д» спереди и «СССР» на спине.

Огляделся в зеркале. Болтается форма! ещё бы не болтаться, во мне сейчас шестьдесят один килограмм. До идеального турнирного веса не хватает девяти!

Сорвал я подготовку. Вернее, так получилось. То одно, то другое, то третье… В третьем классе, перед приёмом в пионеры, объясняли: пионерский салют означает «общественное выше личного!»

А ведь за матч потеряю ещё три-четыре килограммчика. Совсем лёгким на подъём стану. Налетит волшебный ветер, подхватит, и унесёт за океан, в далёкую страну Оз.

А я даже без Тотошки.

В назначенный срок я спустился в вестибюль. Лифты здесь шустрые, и с тридцать третьего этажа я спустился едва ли не быстрее, чем дома с восьмого.

Вместе с Женей меня ждала Алла. Сюрприз-сюрприз!

— Я тоже люблю гулять вечером, а одной мне страшно. Не прогоните?

Не прогнали, как прогнать?

И только подошли к выходу, как из лифта (лифт здесь открывается с бетховенскими звуками «К Элизе») выскочил доктор Григорянц.

— Тоже любите погулять перед сном? — любезно осведомился я (любезно не спрашивают, любезно именно осведомляются).

— Безусловно! Получасовая прогулка заменяет таблетку радедорма!

— А часовая — целых две, — поддержал я доктора. — Что ж, трое составляют консилиум, а четверо — и подавно.

И мы пошли группой, вчетвером.

Нет, я совсем не против своей компании. Особенно ночью и в чужом городе. Возможны провокации, твердит Миколчук, и я знаю, что это не пустые пугалки. Германия, конечно, в нашем лагере, лагере мира и социализма, но и здесь есть несознательные граждане, мечтающие о реванше и рисующие ночами мелом «88» на стенах и заборах. Не говоря уже об криминале, которого немного, но одинокому путнику много и не нужно. А когда вчетвером — это же совсем другое дело. Четверо — это прямо как мушкетеры! Женя и доктор Григорянц должны, думаю, иметь специальную физподготовку? Должны! Алла — мастер спорта по волейболу, а что такое волейбол? Мгновенная реакция и хлёсткие удары — это мне Пантера объяснила. Получается, я — слабое звено. Заграница, она и есть заграница, пистолет остался дома. Три-четыре подлых приёма я знаю, девочки научили, но одно дело тренировка, другое — улица. Ничего, может, ещё никого и не встретим.

Ночной Берлин похож на ночную Москву отсутствием ночной жизни. Хотя сегодня и пятница, завтра выходной, но на улицах малолюдно, автомобилей мало, заведений, где можно хорошо провести ночь, не видно. Возможно, и есть такие. А возможно, нет. Социализм!

И вот мы идём, Женя Иванов пытается шутить, Алла Георгиевна пытается смеяться, доктор Григорянц с интересом смотрит по сторонам, я тоже глазею.

Навстречу шумная группа, шесть человек, трое парней, три девицы, лет двадцати, двадцати двух. Идут, заняв весь тротуар. Ну, мы тоже.

Остановились друг против друга. Под фонарем — здесь их не так и много, фонарей. Нет сплошного светового пространства, экономят немцы.

Один из них ткнул пальцем в букву «Д» на моей «Олимпийке»:

— Что это?

Не совсем ткнул, палец остановился в вершке от груди. Один из подлых приемов, заученных мной, — схватить за палец и резко вывернуть на разгиб, вывихнуть, а удастся, так и сломать. Сразу, без угроз, без промедлений.

Но я вспомнил Тбилиси.

— Д — значит Динамо!

И тут началось! Парни завопили, девицы загалдели и полезли обниматься.

— О! Динамо!

Оказалось, болельщики, и сегодня берлинское «Динамо» победило «Магдебург». А вообще-то они студенты, физики и лирики.

Узнав, что мы из Союза, они очень мило спели хором по-русски:

Дружба, фройндшафт это корошо!

Дружба фройндшафт не запрещено!

Четыре раза!

Что делать? Пришлось ответить арией Тангейзера из первого акта. Ночь, место тихое, отчего бы и не спеть? К тому же я был в голосе.

— О, Вагнер, Вагнер! — и все зааплодировали. Сначала немцы, а потом уже и наши.

Мы немного погуляли вместе. Пели «Подмосковные вечера», «Катюшу» и — «Ленинские горы». Немцы начинали, мы подхватывали.

Увы, нам нужно было возвращаться.

— Товарищу Чижику завтра, то есть уже сегодня, играть важную партию, — по-немецки объяснил Женя. Как я и думал, немецкий у него академический. Почти школьный.

— О! Чижик! Чемпион!

И на прощание, уже на ступенях гостиницы, они очень мило спели:

Чижик, Пыжик, кте ты биль! На Фонтанке фотку пиль!

Я прямо растрогался.

Расстались по-приятельски, Алле даже дал телефон тот самый, кому я едва не сломал палец.

В номере я сидел в темноте, дожидаясь часа. Это в Берлине будет час, а в Сосновке все три. Время кошмаров. Лучше полчасика пободрствовать, зато потом спать спокойно.

Ночной Берлин подо мною как световая паутинка. Здесь реденькая, а дальше — густая. Западный Берлин электричества не жалеет, иллюминация, думаю, из космоса видна.