Барометр падает

Наконец, фоторепортёры исчерпали отведенные им пять минут, и Лотар Шмид пустил часы.

Матч-реванш начался!

Анатолий сделал ход с е-два на е-четыре.

На третьем ходу выяснилось, что на доске испанская партия. Ожидаемо. Анатолий хочет вернуть корону, ему и атаковать. Я выбрал берлинскую защиту: корона-то моя, вот я и защищаюсь.

Анатолий задумался. В зале зашевелились: знатоки почувствовали сенсацию. Ладно, не сенсацию, но сюрприз: своим ходом чёрные показывают, что намерены уйти в глухую оборону. Не этого ждали от меня, не этого. Все привыкли, что чижик — птичка боевая. Каааак налетит, каааак распушит, только клочки по закоулочкам понесёт вольный ветер свободы!

И соперник ждал не этого, потому и задумался. Анатолий, конечно, знает дебют. Он не знает, почему я ухожу в оборону, нет ли здесь подвоха?

Наконец, он решился, и сделал рокировку. Я тут же забрал пешку е четыре. Нет, я не атакую, преимущества не имею, пешка легко отыгрывается.

Позиция не нова, позиция известна давно, в прошлом веке её подробно изучал Яниш, но в учебники и справочники она вошла, как Берлинская Защита. Прошу любить и жаловать. И анализы исследователей утверждают: конечно, у черных есть шансы на ничью, но придётся потрудиться.

А я что, разве против? Труд — источник всякого благополучия. Капиталист присваивает плоды чужого труда, а советский человек щедро делится ими со всеми людьми доброй воли. И я делюсь, но не сразу. Сначала новый вариант использую для своей выгоды, а уж потом изучайте, проверяйте, применяйте.

И на девятом ходу я предъявил новинку Анатолию и всему миру.

Нет, это не чудо, оценка позиции принципиально не менялась: у чёрных похуже. И король застрял в центре, и пешки по вертикали с сдвоены. Но как выигрывать белым, непонятно совершенно: ферзей мы разменяли, а без ферзей атаковать сложнее.

Карпов думал. Я тоже.

Анатолий времени не терял. Выглядит куда лучше, чем в Багио. Умеренный загар, небольшая, вполне уместная полнота, движения спокойны и уверенны. Хорошо подготовился физически. А специальная шахматная подготовка у него всегда самой высшей пробы.

А я? Руки не трясутся — уже славно.

Белые пришли в движение. Словно сбылись мрачные прогнозы защитников природы: Антарктида растаяла, и вода стала поглощать королевство чёрных, грозя утопить. Но нет, замок стоит на холме, стены его высоки, отсижусь.

Карпов атаковал непрерывно, но без авантюр. Я аккуратно отсиживался за стеной, перебрасывая силы согласно данным разведки. Не танец с саблями, а марлезонский балет.

Когда стало ясно, что осада бесперспективна, Анатолий предложил ничью. На сороковом ходу, зрители должны чувствовать, что артисты, то есть шахматисты, сыграли полную версию спектакля. Я для вида подумал полминуты, и согласился. Мне — да не соглашаться?

И завтра скрипеть доигрывание, в котором меня бы возили физией по доске? Нет, ничья была совершенно справедливым исходом, но вдруг, уставший, я бы обдернулся, перепутал порядок ходов, наконец, просто бы зевнул?

А я устал. И физически, и ментально. Все эти перелёты, переезды, перестрелки… Неважная подготовка к матчу.

Зато завтра доигрывания не будет, отдохну. Понедельник неигровой день. Опять отдохну. И ко вторнику приду если не в оптимальной форме, то в сносной.

Обменявшись рукопожатиями — корреспонденты опять слепили вспышками, — мы разошлись по своим углам ринга. По комнатам, которые предоставлены участникам. Пресс-конференция начнется через десять минут, и эти десять минут мы можем побыть на своей территории. Ну, как бы на своей.

На пресс-конференцию следует заявляться тем, кто официально включен в команду. Сам игрок, это раз, тренер — это два, и администратор — это три. То есть я, Геллер и Миколчук. Те, кому организаторы оплачивают дорогу, питание и проживание. Ну, как бы оплачивают, ведь мы живем не в Западном Берлине, а в Восточном, нашем, социалистическом.

— Нельзя ли востребовать командировочные? — спросил я Миколчука. — Живем мы в другом месте, в рестораны ходим другие, и вообще… Пусть покроют издержки наличными.

— Именно так я вчера и поступил, — сказал Миколчук. — И добился того, что расходы возместят.

— И когда же? — спросил я чуть горячее, чем следовало бы.

— По вторникам, раз в неделю.

Раз в неделю, это понятно. Играем мы трижды в неделю, по вторникам, четвергам и субботам. Доигрывания, если таковые будут — по средам, пятницам и воскресеньям. Понедельник — свободный день. Матч из двадцати четырех партий, то есть длиться он будет восемь недель. Плюс каждый из участников имеет право взять три тайм-аута, итого максимальная протяженность — десять недель. До самой до зимы. Сумма выйдет немаленькая. Ефиму Петровичу очень пригодиться. Да и вообще, нет маленьких денег, есть большие ожидания.

— Но эти деньги пойдут Спорткомитету, — сказал Миколчук, и я расслышал в голосе злорадство.

— Это почему?

— Потому что и дорогу, и питание, и проживание нам уже оплатил Спорткомитет. Дважды получать деньги за одно и то же нельзя. Потому их, деньги, следует вернуть. Вы не согласны?

— Логично, — пришлось признать очевидное. Действительно, дважды получать суточные, квартирные и прочие суммы — это моветон. Может быть, даже уголовно наказуемый.

Вошёл прилично одетый юноша, подающий надежды шахматист и волонтер матча. Вошёл и проводил нас в зал, на пресс-конференцию. Пресс-конференция проходит не в игровом зале, но тоже не маленьком, присутствующих явно больше полусотни.

Карпов и его помощники, Горт и Либерзон, уже сидели за столом.

Я на ходу нацепил шахматные очки, и без потерь пережил очередную атаку вспышек.

И первый вопрос был мне, почему-де, господин Чижик, вы надеваете тёмные очки в помещении?

Я ответил, что когда с двух-трех метров в лицо бабахнут фотовспышкой, да не советской, созданной согласно требованиям гигиенической науки, а буржуазной, атомной — тут недолго и растеряться. Родопсин распадается, и пока не синтезируется заново, человеку худо, он слепой. Вот я и придумал очки для шахматистов, чтобы не теряли драгоценного игрового времени в ожидании восстановления чувствительности глаз.

А нет ли в этом элемента неспортивности, не получаете ли вы, господин Чижик, одностороннего преимущества перед соперником?

Нет, не получаю, ответил господин Чижик, и в доказательство достал из кармана элегантный очешник, раскрыл, извлёк шахматные очки, показал залу, и презентовал Карпову. Анатолий подарок принял. Вместе с очешником, разумеется. Домашняя заготовка, да. И в очередных номерах шахматных журналов Европы и Америки будет реклама шахматных очков «Чижик».

Затем пошли вопросы общего плана, на них мы отвечали попеременно. Но блистал больше я. Карпов-то отвечал через переводчика, а я — хочешь, пирожное, хочешь, мороженное. То есть и по-английски, и по-немецки, да ещё включив кайзера, чуть-чуть, чтобы не стать карикатурой. А когда французский журналист спросил по-французски, они, французы, ревностно относятся к своему языку, я ответил и по-французски.