Барон Семитьер: Мясорубка

“Чего бы это не стоило, мы сюда больше никогда не вернемся. Прости, мамуля!”, - подумала девушка, спускаясь вниз.

Прежде чем влезть в катафалк, она еще раз окинула взглядом дворик, в котором играла в детстве. Сейчас он, заваленный обломками кирпичей и бутылками с зеленым осадком. Тут же росла единственная старушка-яблоня. Раньше играть в ее тени было очень весело. А сейчас все напоминало о том, что даже время на задворках Ла Шапель движется иначе - медленно, тяжко, как телега с покойником по мостовой, усыпанной костями селедок.

***

На сей раз задержек в холле Управления общественной безопасности никто чинить не собирался. Скорее всего, о визите Барона командан предупредил заранее. Он же встретил Семитьера на пороге своего кабинета и не преминул возможности выговорить ему:

– Однако, вы не торопились. Понимаете же, что это дело государственной важности?

Барон переложил саквояж из правой руки в левую, протянул ладонь для приветствия, которую Раффлз, нехотя, пожал:

– Знаете, что обычно говорит Смерть, приходя на вечеринку? “Не переживайте, я не опоздала. Просто пришла в последний момент”. Хотя эта шутка не очень хороша. Ведь, у старушки нет чувства времени. Есть только чувство окончания. Впрочем, действительно, не будем заставлять усопшую ждать. Тем более, со своей главной гостьей на балу жизни она уже встретилась.

Спустившись в подвал по уже знакомой винтовой лестнице, Барон довольно расправил плечи. Ощущалось, что в этом месте, напоенном смертью и человеческими трагедиями, он чувствует себя как дома. Повинуясь его приказу, ассистенты извлекли труп мадам Новакович из холодильника и перенесли на свободный секционный стол. Критически осмотрев предложенные ему инструменты, Семитьер решительно сгреб их в сторону, после чего вытащил из своего чемодана кожаный несессер, который разложил перед собой. Внутри мертвенным блеском сверкнули хромированные рукояти разнокалиберных ножей, пинцетов и пилочек. Аккуратно сняв цилиндр, Гведе передал его Раффлзу, после чего нацепил на голову странную конструкцию, состоящую из ремешков, медных креплений и дымчатых стекол.

– Окулус мортис, — пояснил он заинтересованному медэксперту, — мое личное изобретение. Позволяет рассмотреть даже то, что Смерть хотела бы стыдливо скрыть от нашего взора. А это…

Рядом с персональным набором инструментов появился пузатый механизм с системой трубок, проводов и банок.

– А это - анализатор виталис. Существенно экономит время тем, кому совершенно недосуг постоянно обращаться к лаборантам. Тем более, если к ним особого доверия и нет.

Один из санитаров протянул Барону прорезиненный фартук, который могильщик с благодарностью нацепил поверх фрака. На руках его вновь появились перчатки. Из внутреннего кармана он вытащил сигару, которую тут же ловко разжег.

– Но здесь курить… - в присутствии этого самоуверенного аристократа Марсель чувствовал себя весьма неуютно.

– Мне - можно.

Ловко орудуя какими-то крючками и зазубренными лопатками, Семитьер откинул в стороны кожу и мягкие ткани жертвы убийства. Надвинув на правый глаз одну из линз, он чуть ли не с головой погрузился во внутренности покойницы. Не выдержавший затянувшейся паузы, Франсуа Раффлз спросил:

– Ну что скажете?

Барон недовольно посмотрел на жандарма:

– Она однозначно мертва. Пока скажу только это. А там - вскрытие покажет.

При помощи блестящего шпателя он разворошил ком фарша внутри полости тела, вытащил из несессера огромный шприц и, воткнув его в то, что когда-то было органами, попытался набрать жидкость. Шприц едва наполнился на несколько делений. Из углубления в своем диковинном анализаторе Барон вынул стекло, на которое выдавил некоторое количество капель полученного секрета. Накрыл его другим таким же стеклом, после чего вернул на место. Прибор зашипел, выпустив струйку розового дыма.

– Кровяных телец практически нет, — пробормотал Гведе, внимательно прильнув к окуляру в верхней части прибора. — Мне становится все интереснее и интереснее.

С помощью остро отточенного ланцета, мастер сделал аккуратный разрез руки Новакович с внутренней стороны. Развел лоскуты кожи и, указал на слипшиеся трубочки сосудов:

– Помимо всего прочего наш убийца - большой аккуратист. Прежде чем закончить со своей жертвой, он выкачал всю кровь из ее организма. Вопрос - зачем…

С полным отсутствием уважения к “внутреннему миру” погибшей, Барон вытащил из ее брюшной полости мясной ком, после чего швырнул на услужливо подставленный ассистентом хромированный поднос. Тем же шпателем порылся внутри, внимательно посмотрел на фарш через линзу. Взял в руку пинцет и с его помощью вытащил на свет какой-то синий ошметок, за которым тянулся отрезок нити искусственного происхождения:

– Запомните, господа, как бы хорошо не сохранилась жертва самого плохого дня в своей жизни, унести с собой на тот свет секреты ей не удастся. Обратите внимание, перед вами - лигатура. Нить, которой во время полостных вмешательств хирурги перевязывают сосуды, дабы жертва не истекла кровью.

Осторожно положив нитку на стол, он, невольно или с умыслом, отряхнул руки так, что некоторая часть выделений попала на лицо инженер-сыщика:

– Подытожим, господа. Наш убийца - отличный анатом. Вероятнее всего, доктор медицины. Прежде чем отправить достойную мадам Новакович на суд Всевышнего, он умело провел тщательно спланированную и подготовленную операцию. Именно это он по собственной глупости попытался скрыть, превратив ее внутренности в однородную смесь. Предвосхищая ваш вопрос: нет, это не студиозус, который анатомировал тело ради его изучения. Слишком хорошие инструменты. У школяров такие не водятся. Дорогое удовольствие. Тем не менее вопрос остается открытым: для чего ему был необходим живой организм, который он, впоследствии, все равно изуродовал, превратив внутренности в кашу? Как только мы получим ответ на этот вопрос, сможем максимально приблизиться к разгадке. Раффлз, мне нужно ознакомиться с записями, касающимися предыдущих жертв нашего врача-убийцы. Марсель, можете зашивать тело. Ничего более интересного внутри него мы уже не найдем.

В кабинете Барон по-хозяйски уселся за стол Раффлза, смахнув в сторону документы.

– Глубокоуважаемый командан, не соблаговолите ли вы показать мне дела жертв этого самого Мясорубки? Исходя из той кропотливой работы, которую проделывает преступник, у меня создается впечатление, что мы имеем дело не с обычным, жаждущим крови убийцей.

– Точнее?

– Я говорю о том, мы пытаемся поймать маньяка. Этим термином психиатры в Колумбовых штатах называют одержимого некой идеей, толкающей его на определенные действия. Правда, вот странно, почему-то никогда эти идеи не призывают его ехать на черный континент и рыть там колодцы. Все больше они настаивают на каком-нибудь примитивном убийстве.

Инженер-сыщик нахмурился:

– Вы сделали такие выводы из того, что увидели в мертвецкой?

– Именно. Популярные мотивы, как убийство из мести или из жажды наживы мы сразу отбрасываем. Чересчур много усилий для такого примитива. Мы имеем дело с кропотливым педантом, а не просто с импульсивным психопатом.

Раффлз мысленно махнул рукой на режим тайны. Покопался в секретере и грохнул на запыленную поверхность стола кипу канцелярских папок. Барон хмыкнул и углубился в чтение. Раффлз тихо вышел из кабинета. Когда он вернулся, принеся себе и гостю чай, то увидел, что часть документов из переданных валяется на полу, а пять папок разложены перед Семитьером в некоем подобии пасьянса. Аристократ сдержанно поблагодарил хозяина за угощение, отхлебнул половину, после чего щедрой рукой долил в чашку из своей фляжки.

– Гаитянский ром. Один из лучших в мире, — пояснил он и с места в карьер перешел к делу:

– Рукам Мясорубки принадлежат только эти пять трупов. Из восьми дел. Одно - имитация. При чем, бездарная. Остальные вообще не имеют отношения к нему. Грубо сработано. Обычные вспоротые животы. Пока займемся тем, что у нас есть в наличии. Даница Новакович, сербка. Марко Пелори, уроженец Авзонии. Восточные люди Фарида и Марш аль-Зухри. Ада Бат-Шева, хананеянка. Что объединяет их всех?

– Все они жили в районе Каналь де Сен-Дени.