Барон Семитьер: Мясорубка

– Она была такой наивной и доброй…

Роза вспомнила, как они делили последний кусок хлеба в прачечной, смеясь над глупыми шутками. Марианна всегда улыбалась, даже когда ее руки кровоточили от щелочи. Теперь ее смех замолк навсегда, а вместо улыбки — оскал смерти. Она посмотрела Барону прямо в глаза. Взгляд ее был полон ненависти:

– Я не хочу, чтоб его поймали. Я не желаю его смерти! Я хочу, чтобы он страдал!

Она сжала кулаки так, что ногти до крови впились в ладони, а глаза сверкнули, как у хищника, почуявшего добычу. Гведе молча погладил ее по голове. А вместе с его рукой, как показалось Розе, к ее волосам прикоснулось еще одна ладонь. Призрачная. Успокаивающая. Не сдерживая слез, девушка кинулась прочь.

Семитьер подошел к переговорной трубке и позвал Лютена:

– Ее зовут Марианна Корви, прачка. Телефонируй Раффлзу и сообщи эту информацию ему. Передай также, что погребение несчастной я беру на себя.

***

По серой утренней улице Лютеции, где туман стелился по мостовой, будто саван, медленно двигалась похоронная процессия, величественная, как шествие древних королей. Мартовское утро выдалось холодным, но ясным - тот редкий день, когда солнце пробивало свинцовые облака, отражаясь в позолоте катафалка и бросая блики на траурные ленты. Впереди, запряженная парой вороных коней, чьи гривы струились, как черный шелк, катилась колесница смерти - массивный экипаж из полированного дуба, украшенный резными лилиями и позументами. Стеклянные стенки открывали взорам гроб, в котором покоился месье Родерик Дрейфус, банкир, чья жизнь оборвалась из-за непреодолимого желания продлить свои годы на земле.

Тело его, уложенное на бархатную подушку цвета полуночи, выглядело так, будто он сладко спит. Кожа покойного, слегка припудренная, обрела мягкий персиковый оттенок, скрывая желтую печать болезни. Щеки, искусно подрумяненные, выглядели так, словно он только что вернулся с зимней прогулки, а подкрашенные кармином губы застыли в едва заметной улыбке - спокойной, чуть насмешливой. Его седые волосы были тщательно уложены, а фрак, выглаженный до совершенства, сидел так, будто Дрейфус готовился к балу, а не к вечному сну. Даже закрытые веки, чуть приподнятые мастерской рукой Барона, создавали иллюзию, что он вот-вот откроет глаза и потребует свой утренний кофэ.

За катафалком следовала процессия из двух дюжин человек, чьи шаги гулко отдавались по камням. Вдова в черном платье с вуалью, шитой серебром, опиралась на руку сына - молодого наследника в строгом сюртуке. Ее сдержанные рыдания смешивались с мерным стуком копыт и поскрипыванием колес. Следом шли родственники и коллеги банкира, чьи лица выражали смесь скорби и благоговения перед работой погребальных дел мастера. Четверо носильщиков в черных ливреях с золотыми галунами несли венки из белых лилий и темно-красных роз, чей аромат смешивался с запахом сырости и угольного дыма.

На кладбище процессия остановилась у семейного участка Дрейфус, у распахнутой пасти свежевырытой могилы. Приблизился священник в черной сутане. Барон, державший под руку Розу, сделал ей знак и они неспешно отошли в сторону.

– Мастер… Гведе, вы долго учились этому искусству? Знаете, мне на какое-то мгновение показалось, что он похож на куклу, которую просто забыли оживить. Но в этой кукле все равно было больше жизни, чем в некоторых живых.

Барон усмехнулся, правда, в его усмешке было мало веселья:

– Мон ами, истинное мастерство бальзамирования тела постичь невозможно. К сожалению, не существует единого учебника по сему предмету. Однако, если относиться к смерти с уважением, то ее незримая владычица сама откроет тебе тайны своего искусства. Впрочем, смотрите: мы почти пришли. Голгофа. Ступайте к могиле вашей матери, а я вас догоню через несколько минут.

Роза приходила сюда очень редко. Не потому что не грустила. Скорее, наоборот - каждый ее визит на кладбище отзывался в сердце девушки обжигающей болью. Просто в глубине души она знала - вернуть маму невозможно. И именно эта неспособность сделать хоть что-нибудь и заставляла ее держаться от Голгофы как можно дальше.

“Здравствуй, мамуля. Вот и я.”

Гравийная дорожка, ведущая к дешевому кресту, собственноручно изготовленному Романом, отозвалась на медленно ступающего Барона. В руках могильщик держал две белых лилии, которые протянул девушке.

“Я даже сама не догадалась купить тебе цветы”, — горько пожаловалась Роза, сглатывая слезы.

Они стояли молча. Солнце в очередной раз выглянуло из-за туч, осветив могилу. У потрескавшейся лампадницы что-то сверкнуло. Роза наклонилась, а когда встала, в ее пальцах тускло блестел перстень с лазуритом. Она недоуменно посмотрела на Барона. Тот нахмурился и протянул руку:

– Чудесная работа, скажу я вам, дитя мое. Если я не ошибаюсь, древние посвящали такие перстни Кроносу, божеству времени.

С неким благоговением он протянул украшение девушке:

– Ваша мать решила сделать вам поистине царский подарок. Вы должны носить его с честью, сохраняя память об этой женщине навечно.

Слезы бурным потоком хлынули по плечам Розы, упавшей на колени перед могилой Анжелики Фалюш.

***

Четверг, 9 марта, обед

– Господин Барон? К вам месье Раффлз.

Семитьер нетерпеливо вскочил из кресла и опрометью бросился из библиотеки в гостиную:

– Франсуа, приветствую! Ну, что? Есть новости? Давай-ка, по глоточку, и ты расскажешь все в деталях.

– На самом деле, их не так и много. В Лютеции есть только две клиники, в которых производятся опыты по пересадке органов. Это Сальпетриер и госпиталь Святой Анны. Я лично проверил оба заведения. В первом подобные операции практически не практикуют - они ставят перед собой более честолюбивые цели. Там хотят научиться пересаживать кожу обожженным во время пожаров. А вот в Сент-Анн все гораздо интереснее. Кстати, я выяснил, что именно там трудится всемирно известный хирург, Кристиан Барн. Он является автором научной работы о пересадке печени. Общались мы с ним неофициально, без протокола. Хотя я честно предложил ему вариант сделать это с повесткой в Управление.

– О Легба! Ты еще скажи, что удивился.

– Вовсе нет. Многие медики такого уровня не любят огласки. Сегодня ты получил уведомление, а уже завтра очередь в твой кабинет как корова языком слизнула. Молва разнесла, что тебя арестовали. А даже если и отпустили, значит тупые жандармы не смогли ничего доказать. Но это все лирика. Одним словом, Барн сообщил мне, что в середине января в их лечебницу действительно обращался некий Дрейфус. Правда, не Родерик, а его сын. Как выяснилось позже, родителю оставалось жить всего ничего - доктора сказали, мол, печень слишком крепко дружила с алкоголем, а потому лечить то, что от нее осталось уже не имело смысла. Так вот, в Сент-Анн ему тоже отказали. И не по причине того, что пересадить нормальный орган было невозможно. А потому, что очередь на здоровую печень ему пришлось бы ждать как минимум год. Этот достойный человек поведал мне, что часто органы изымаются у свежих трупов. Но срок “жизни” такой печени крайне мал. А среди живых найдется не так много желающих отдать свои потроха незнакомым буржуа.

– А те, кто на это согласны не подходят, потому что у них самих органы оставляют желать лучшего?

– Точно. Люди умирают не дождавшись спасения.

– Раффлз, ты большой молодчина! Однако, меня терзают сомнения, что состоятельные господа готовы просто так сойти в могилу. И никому не хочется оказаться на том куске пирога, который идет на корм червям. Там, где есть официальная медицина, обязательно найдутся эскулапы, готовые этот кусок попытаться откусить. Начинай искать этих самых самоучек по своим каналам, а я в это время наведаюсь под покров Святой Аннушки. Кто знает, может сия добродетельная дама захочет добровольно раскрыть мне свои объятия.