Баронесса Настя
Шрифт:
— Его двадцатилетним привёз к нам папаша — цюрихский банкир. Купил ему особняк и открыл банк. Это было в самом начале века. Но ещё до войны мы уже знали: наш Вольфсон — самый богатый финансист округи!
Слева показались первые строения Иберлингена. Катер шёл тихо и спокойно, чуть покачиваясь. «Научусь и катер водить», — подумала Кейда.
— Вот сила, — продолжал генерал, — которой нужна вечная вражда Германии с Россией.
Кейда пожала плечами. Она не могла понять, почему Вольфсон, этот старый, больной человек, — она почему-то была уверена, что он больной, — хочет вечной
Кейда задумалась. Она ловила себя на мысли, что и к немцам не ощущала былой ненависти. Раньше она знала, что фашисты напали на Родину, и их надо уничтожать. Она читала статьи Эренбурга, там всюду был призыв: встретил немца, — убей его, убей! И только здесь, в Германии, поутихла ненависть к страшным людям со свастикой на рукаве. Более того, она встретила тут людей симпатичных и в чём-то похожих на русских. Встретилась — и потянулась к ним. Вот и генерал. Она знала: он убивал русских, за то у него и кресты, но вот загадка! — не думает об этом Кейда, нет у неё злобы к фон Линцу. Может, потому, что убивал-то он в бою. А там закон: не убьёшь ты, так убьют тебя.
Серый неказистый особняк банка выдавался из общего строя улицы и тыльной стороной примыкал к озеру. Здесь была оборудована пристань, стояла будка, из которой вышел парень, похожий на чёрного медведя. Он сдержанно поклонился баронессе и генералу, показал место для катера. И молча удалился в домик. Кейда сказала Анчару: «Сиди здесь. Охраняй».
В большом зале первого этажа за маленькими оконцами работали девушки, молодые женщины, всё больше белокурые, — видно, немки. К вошедшим подошёл молодой мужчина со свисавшими на уши космами нечистых чёрных волос. Немцы таких причесок не носили.
— Позвольте спросить...
— Нам нужен господин Вольфсон.
— Но я бы хотел знать...
— Я баронесса Функ. Проведите нас в его кабинет.
— Сюда, — показал дежурный на лестницу.
В длинном коридоре второго этажа то здесь, то там появлялись парни, одетые в чёрные костюмы, с крутыми плечами и затылками и бросали на пришедших недобрые, настороженные взгляды.
— Охрана! — шепнул Кейде генерал.
И потом, когда дежурный пошёл докладывать банкиру о посетителях, проговорил:
— Их много. Чёрный батальон!
— Разве Гитлер не прогнал отсюда евреев? — спросила Кейда, вспоминая рассказы комиссаров и командиров о бедствиях евреев в Германии.
— Прогнал, но только не тех, которые в банках, — тем более здесь, на границе со Швейцарией — денежным мешком Европы!
Вольфсон встретил их неприветливо: не поднялся навстречу, не протянул руки. Напротив, видя, как они приближаются, он глубже уходил в бумаги, словно его сжимала незримая пружина.
— Садитесь, окажите любезность, — проскрипел он тихо и настороженно, и в голосе его явственно слышались старческие еврейские интонации. Огромные роговые очки закрывали половину лица, и только нос острым клювом выдавался над провалившимся ртом.
— Если можно спросить, то хотел я знать, что вам будет угодно от меня, господа любезные?
Говорил он по-немецки, но Кейда была уверена, что и по-русски он знает: и строй
его речи, и интонации напоминали слышанные ею когда-то анекдоты о евреях.Генерал пучил на него удивлённые глаза и решительно не понимал, зачем они пришли к банкиру и что будут говорить. Его юная спутница таких затруднений не испытывала.
— Господин банкир, имею к вам деловое предложение.
— Деловое?
— Да, деловое. Предлагаю создать фонд помощи фронтовикам.
Банкир уронил над столом голову.
— Фонд помощи? Но что это такое?
Банкир приподнял голову, сверкнул стеклами. Кейда же, забросив крючок, ждала, когда он клюнет. Спокойно оглядывала кабинет. В углу на железных ногах стоял небольшой, ничем не украшенный сейф, — обыкновенный стальной ящик. Картин на стенах не было, и не было на полу ковра, и только тяжёлые жёлтые шторы висели по краям окон. Кейда вспомнила: oн молодым приехал сюда из Цюриха. И живёт в такой обстановке? Торчит тут целые дни. Зачем она, такая жизнь?
Вольфсон кашлянул, заскрипел:
— Не пойму вас, любезная баронесса, — что фонд и как фонд? И где тут расчёт?
— Расчёт простой: помогать фронтовикам. Вы слышали радио? Фюрер на фронте, он сражается, на передовой! Слышали?
— Я болен, милая фрейлейн: спина болит, ноги распухли. Я стар.
— Фюрер тоже не молод, а бьётся, как лев, за всех нас, за Германию!
— Да, да... Фюрер — да, он есть наш отец. Но что же я должен делать?
— Я, генерал и вы создадим фонд и поможем Германии.
— Госпожа баронесса, я помогаю. Всегда, каждый день — помогаю.
Он обвёл рукой стол с папками.
— Вот закладные, векселя, расписки. Все берут в долг, и я даю. Нечем платить за аренду, — жду, терплю, не вносят плату за землю, — тоже жду. И терплю. А это разве не фонд, не помощь? Я так понимаю, госпожа: всю жизнь я помогаю людям! Вот генерал...
Банкир клюнул носом — в знак приветствия.
— И дом, и угодья, и даже два виноградника перешли сюда, в бумаги, а я тревожу вас? Тревожу?.. Это и есть мой фонд.
— Господин Вольфсон! Вы терпеливы, мы знаем, но фронтовики бедствуют. И сейчас, когда Германия истекает кровью, мы должны жертвовать многим. Я создаю батальон фронтовиков и батальон «Гитлер-югенд», — будем защищать Германию. Вы тоже вставайте в строй!..
Последние слова вспугнули банкира, он завозился, как воробей в куче дорожной пыли. Подгрёб к себе стопку бумаг.
— Фонд, фронтовики?.. Как вы себе понимаете?
— А так и понимаем: мы богаты: я, генерал, вы...
Банкир выпучил на генерала вдруг засветившиеся по-волчьи глаза. «Богатый?!» — кричал его взгляд.
— Вместе мы дадим сто миллионов рейхсмарок, — продолжала Кейда.
— Сто миллионов? Такие деньги! У вас они есть?
— Есть, есть! Моя доля — тридцать четыре миллиона, ваша — тридцать три, и столько же вложит генерал.
— Генерал?..
Фон Линц растерялся, но за него ответила Кейда.
— Генералу я даю в долг. Вот нас и трое... Итак, мы создаём фонд.
Она поднялась и над столом банкира выбросила руку:
— Хайль Гитлер!
Повернулась спиной к банкиру и пошла к двери. И уже отсюда сказала: