Барсук

Очень жалко, что блокнот не сохранился. Мама подарила мне его незадолго до того, как от нас ушла. Но Кенни исчеркал в нём все страницы, и отец его выбросил.

Как-то мы с Кенни устроили себе в Зарошке логово. Тогда у нас обоих были велики, и мы на них быстро до него добирались. Но мой велик кто-то спёр, а свой Кенни решил усовершенствовать. Он разобрал его на мельчайшие детали, но потом, как в той истории с Шалтаем-Болтаем, так и не смог собрать обратно.

Отец, если б взялся, наверняка бы его починил, но… у него было полно своих проблем.

Без великов нам до Зарошки было далековато, поэтому логово мы забросили. Его на самом деле было ничуть не жалко, потому что, если честно, это была фигня, а не логово — так, несколько толстых веток, уложенных концами на упавшее дерево. К тому же оно кишело уховёртками и какими-то чёрными жуками.

— Мы, что ли, в логово идём? — спросил я.

Может, Кенни решил, что мы должны заново его отстроить?

— Ага… Не-а, — ответил он. Поди догадайся, что это значило.

Но тут до меня донёсся собачий лай. Забавно, что по лаю собаки можно сразу понять, большая она или маленькая. Хотя нет, было бы, наверно, куда забавнее, если бы, скажем, услышал ты писклявое тявканье, и тут — раз! — появился здоровенный бугай ростом с пони. Или раздаётся вдруг басовитый лай — прямо не лай, а львиный рык, — а ты видишь, что лает плюгавая шавка размером с зелёную козявку.

На этот раз лаяла, без сомнения, большая собака. И я знал, какая именно. Потом подала голос другая собака, а чуть погодя ещё одна. И уж тут не нужен был никакой чёртов Шерлок Холмс, чтобы понять, что это за собаки и кто нас поджидает.

Я схватил Кенни за руку и заставил посмотреть мне в глаза.

— Кенни, что это значит? — спросил я. — Быстро отвечай.

Но Кенни вывернулся и вприпрыжку понёсся в сторону Зарошки на собачий лай. Его длинные руки и ноги вихлялись и мотались, как стираное бельё на верёвке в ветреный день.

— Надо быстрее, пока не началось, — крикнул он и, споткнувшись, полетел на землю.

Если бы я успел к Кенни, пока он ещё лежал на земле, я бы схватил его и потащил домой. Но я нагнал его только в Зарошке. Хватать и тащить было поздно.

— Кого я вижу! — воскликнул Джезбо. — Это же Кенни Шизик и Ники Педик.

5

Их было трое. Вернее, шестеро, если считать вместе с собаками. Рич и Роб Бишопы были близнецами. Длинные рыжие локоны придавали им некоторое сходство с ангелами, но ничего ангельского в них не было и в помине.

Рич был подлым и злобным. Уже в младших классах он поколачивал других ребят и отбирал у них карманные деньги. И в футбол он играл очень грязно. Прямо на глазах учителя мог сбить с ног любого, кто пытался его обвести или даже просто шёл мимо.

Роб подлым и злобным не был. Зато он был психованным. Ходит такой себе мирный и приветливый, а потом что-то у него в башке переклинит, и он становится как бешеный и бросается на первого, кто под руку попадётся. Однажды, например, он покусал одного парня, да так, что того пришлось везти в больницу делать укол от столбняка и, говорят, ещё от бешенства. Робу прописали риталин, но большого толку от этого не было.

Иметь дело с Ричем было в каком-то смысле проще, потому что всегда было понятно, что от него можно ждать. А Роб — он был как петарда, про которую думаешь, что у неё потух фитиль, подходишь заново поджечь, а она — бабах! — и отрывает тебе голову.

Третьим был высокий и очень толстый Джез Боуэн, которого все звали Джезбо. Ему уже исполнилось семнадцать, и поэтому он был у них главным. Две собаки принадлежали ему, а одна — Ричу.

У нас с Кенни собаки не было, потому что отец сказал, что мы не можем её себе позволить.

Собаки Джезбо были похожи на Джезбо, но только немножко не такие толстые. Одна была помесью питбуля с кем-то покрупнее. Скорее всего, с ротвейлером или с какой-нибудь ещё породой со слюнявой пастью и отвисшими брылями. Ненавижу собак, которые, когда кусают тебя, ещё и всего обслюнявливают, потому что это как-то уж совсем унизительно.

Этого пса, помесь питбуля с кем-то ещё, звали Сатана. Кенни как-то ошибся и назвал его Сантой, и вслед за Кенни так иногда стали называть его и другие ребята, но только когда не слышал Джезбо.

Другую свою собаку, суку питбуля, Джезбо назвал Шалавой.

Сатана и Шалава.

Это всё, что вам надо знать про Джезбо.

Собаку Рича и Роба, джек-рассел-терьера, звали Тина. Этой маленькой злобной дряни можно было не опасаться: даже если бы очень постаралась, ни до чьей задницы она бы просто не допрыгнула.

6

Не сразу, но я всё-таки разобрался, что тут было к чему.

Они все трое с собаками стояли под деревом. В птицах и животных я разбираюсь неплохо, а в деревьях — намного хуже, поэтому про это дерево могу сказать только то, что оно было очень большим и старым. Росло оно на склоне на самом краю Зарошки. Его кривые толстые корни сначала уходили под землю, а потом выпрыгивали наружу, как дельфины из морской волны.

В земле между корнями была довольно большая дыра — при желании в неё можно было просунуть голову.

Кенни хлебом не корми, дай залезть головой в какую-нибудь дыру и там застрять.

У Рича и Роба с собой были лопаты. Джезбо зачем-то вооружился молотком. Собаки, дрожа от нетерпения, нарезали круги вокруг хозяев, фыркали и гавкали.

— Джезбо, что здесь происходит? — спросил я, хотя уже и сам догадывался, что они, скорее всего, загнали в нору лису.

— Это барсучья нора, — ответил Джезбо. — Кенни, ты же хочешь поиграть с барсучками?

— Хочу! — воскликнул Кенни. У него на лице сияла широченная улыбка.

Так вот, оказывается, в чём дело. Джезбо послал Кенни за мной, чтобы я поучаствовал в их забаве.

Ну уж нет.

— Вы прекрасно обойдётесь без нас, — сказал я, стараясь не смотреть в лицо Джезбо — у него же этот чёртов молоток.

Джезбо ухмыльнулся так, что его рожа сразу запросила кирпича.

— Кенни, но тебе ведь очень хочется поиграть с барсучками, правда? — сказал он.

— Конечно! Для этого и пришёл. И брата привёл, как ты сказал, чтобы он тоже поиграл.

— Кенни, нам нужно домой, — сказал я и положил руку брату на плечо. — Идём, сделаем себе хлопьев с молоком. По-моему, в буфете осталась пачка «Фростиз».

Кенни шарахнулся от моей руки, как от раскалённого утюга.

— Ты никогда не даёшь мне играть, — заканючил он. — Я домой не пойду. Я не хочу есть. Я не люблю «Фростиз».

— Ты путаешь, «Фростиз» ты любишь, — сказал я как можно спокойнее. — Тебе не нравятся «Уитабикс». И ещё яичница.

— Вы оба останетесь, — по-хозяйски распорядился Джезбо.