Бару Корморан, предательница

Небо, затянутое тучами, серело, как сталь в свете лампы.

Бару сопровождал мальчик–наложник. По старой привычке она вела счет птицам над рекой и над болотом. Реестр поганок, буревестников, фрегатов и якан, ловко скачущих по листьям кувшинок.

— Ты учился в имперской школе? — спросила она наложника. — Конечно же, да. Ведь Трон заботится об образовании своих шпионов.

— Ваше превосходительство?

Его игра была безукоризненна, темная ориатийская кожа и сложение акробата — безупречны. Кто бы ни приставил мальчишку к Бару, выбирал он наложника для счетовода с умом.

И он почти не ошибся. Почти.

Насколько он младше? На три, на четыре года? Однако она чувствовала себя древней старухой.

Бару повернулась к нему лицом. Болотистые берега речного устья и птицы оказались справа, и она потеряла их — исчезли даже птичьи крики и шум воды.

— Ты знаешь «Сомнение об иерархии»?

За спиной мальчишки стена обрывалась — внизу лежал мощенный камнем внутренний двор. Наложник нервно шагнул вперед.

— Разумеется, я хорошо помню «Сомнение об иерархии», — ответил он. — «Меч убивает, но его направляет рука. Виновна ли рука в убийстве? Нет. Ее направляет разум. Виновен ли разум в убийстве? Нет. Разум присягнул в верности долгу, и долг направляет разум, как предписано Безликим Троном. Вот отчего слуга Трона безгрешен».

— Неплохо, — отмахнулась она.

— «Сомнение об иерархии» утешает вас, госпожа? — осведомился он.

Она проводила взглядом якану, которая прогуливалась по листьями кувшинок.

— В каком горе мне требуется утешение?

Наложник придвинулся ближе, обхватив руками плечи, словно только сейчас почувствовал пронизывающий ветер.

— Говорят, вы подняли Ордвинн на бунт, а в действительности просто–напросто служили нашему Трону.

Бару рассмеялась навстречу ветру, тронутая искусственной наивностью паренька.

— Да, это был прекрасный ход! Собрать всех недовольных под знаменем мятежного бюрократа, а затем…

Юноша смотрел на нее большими глазами. Он явно изображал некое предвкушение, притворяясь, будто это вовсе не очередное испытание. Незримая рука влагала персты в ее раны.

— А затем одним тщательно выверенным ударом погасить пожар, — продолжала она. — Сообщить всем: вы с самого начала подчинялись нам. Бару Рыбачка — наша. Ваше восстание — наше. И второе будет нашим, и третье, и четвертое, даже если вы почуете, что победа реальна, и прольете кровь, якобы ценную для нас. Трон управляет миром.

— Прекрасный ход, — согласился юноша, серьезно посмотрев на Бару. — Но, госпожа, у палки — два конца. Должно быть, вы страдаете от того, что предали их. Вы возглавляли мятежников, но знали, чем обернется их бунт…

Крепко сжав его горло, она ударила мальчишку о парапет. Он оказался выше, но тоньше, а она была Бару Рыбачкой, дочерью кузнеца, охотницы и щитоносца, не расстававшейся с оружием и доспехом.

— Что ты хочешь сказать, ничтожный соглядатай? — прошипела она. — Что я вправду полюбила своих товарищей — седобородого Зате Олаке и Тайн Ху? Что я плакала, продавшись с потрохами? Что до сих пор рыдаю и ищу утешения в никчемной древней философии?

Наложник вцепился в ее запястья. Она подалась вперед, чтобы говорить тише.

— Ты хочешь сказать, что в моем сердце — измена?

— Нет, госпожа, — прохрипел он, уронив руки в показной беспомощности, хотя, несомненно, был обучен драться. — Нет. Вы хранили верность Трону без малейших колебаний. Все они для вас — ничто. Умоляю вас, простите меня.

Она отпустила его.

— Я безгрешна, — отчеканила она. — Я — орудие Трона и не чувствую за собой никакой вины.

Юноша поднял точеный подбородок, обнажая горло.

— Госпожа, я допустил оплошность.

Бару вновь взяла его за горло рукой, затянутой в перчатку.

Его огромные глаза были карими с золотой искоркой, и ей вспомнилась Тайн Ху. От страха дышал он мелко и часто. Облизнув губы, он смежил веки.

Глядя на его раздвинутые губы, ощущая запах аниса, который он глотал для освежения дыхания, Бару почуяла подвох.

Значит, это и есть очередное испытание?

Она ни разу не брала юношу с собой в постель.

«Хитро, — подумала она. — Предложить себя в качестве проверки. Я ведь должна поцеловать тебя, да? Ты и твои хозяева думаете, что отыскали крючок для Бару Рыбачки. Но я могу моментально сломать его. Всего лишь взглянув в глаза Тайн Ху и воспользовавшись тобой».

Оставив мальчишку лежать распростертым на парапете, Бару отвернулась к устью реки.

Он оказался справа — и пропал.

Она знала, что он находится рядом, но рана в черепе Бару поглотила его.

На горизонте, за кружащими в небе буревестниками, появился алый парус. Смута в сердце. Пожар среди руин.

— Мальчик! — окликнула она в надежде, что он не сбежал. — Ступай за моей свитой. Я встречу их на берегу.

* * *

Пока корабль под парусами вставал на якорь, Бару наблюдала спор моря со скалами. Порой ее камергер брал свою госпожу за плечо и разворачивал ее лицом к «Неучтенному замку», напоминая о существовании резиденции.

«Увечная, я не пройду испытание, — думала она. — И все будет напрасно».

Внезапно в ее голове возникла крамольная мысль.

«А если пройду, значит, не напрасно? Ради Тараноке и Фалькреста, но сперва Тараноке».

Корабль под алыми парусами спустил шлюпку. Знаком велев подать ей подзорную трубу, Бару разглядела пассажиров. Гребцы. Морские пехотинцы. Человек, с головы до ног закутанный в черную шерсть, связанный по рукам и ногам. И Вестник под ослепительным знаменем рыжей шевелюры.

Вероятно, корабль прибыл из Ордвинна. Она мельком (ха!) предположила, что на борту может оказаться Амината.

Шлюпка приблизилась к берегу. Вестник с теплой улыбкой спрыгнул в воду, прошлепал по валунам и приветственно вскинул правую руку.

— Бару Корморан! — воскликнул он, перекрывая протестующие вопли чаек. — Ваши испытания близятся к концу. Мятежа уже нет и в помине! Страстная любовь госпожи Хейнгиль Ри к Белу Латеману подарила нам символ примирения. Госпожа Хейнгиль — или, лучше сказать, Оленья Княгиня — назначена губернатором, а Зате Ява отозвана в Фалькрест, и в Ордвинне наступил мир. Флаг Имперской Республики реет над ним невозбранно.

Бару стояла, повернувшись к нему левым боком, словно перед поединком.

— А что слышно о седобородом Зате Олаке, князе Лахтинском, главе моей разведки? — спокойно поинтересовалась она.

— Мертв, — отвечал Вестник. — Выкурен из своей берлоги и убит. Я лично выследил его в Зимних Гребнях. Мы, туземцы, знаем все их норы.

Бару вспомнила горло юного наложника под своими пальцами и внутренне затрепетала. Она невольно вообразила, как сжимает свою хватку, пока лживая глотка не хрустнет, и ее передернуло.