Барыня подколодная
Шрифт:
Барыня подробно спрашивала: как трепят, как ткут, умеет ли Варька работать за кроснами. Та ответила, что мамка всему учит.
– Ну хорошо, – с каким-то сожалением сказала барыня и отвернулась.
– А гривенник? – протянула Варька.
Барынька рассмеялась и бросила большое яблоко:
– Свидимся ещё.
Дома Варька не выдержала и рассказала о странной барыне, утаив про яблоки бабки Дуси.
Мать побледнела.
– В белой рубахе и коса распущена? Это же Полудница была! Вот скажу отцу, пусть выпорет тебя чересседельником!
Она расстроилась,
– Ой, беги скорее к тётке Марфе, скажи – началось!
Варька опрометью кинулась к двери и побежала в переулок к дому повитухи.
– Тётя Марфа! Мамка сказала прийти скорее, говорит – началось!
– Ох! – Марфа бросила тарелку в таз, в котором мыла посуду, и торопливо вытерла руки. – Бегу!
Грузная и неповоротливая, она «бежала» – семенила мелкими шажочками, задыхаясь и охая.
Варьку Марфа выставила из избы.
– Погуляй покуда или к подружке сходи. Нечего тебе здесь.
Варя не пошла к подружке, а забилась в баню, где пахло деревом и берёзовым веником, и просидела там до позднего вечера. А когда вернулась, возле мамки лежал туго завёрнутый в пелёнки ребёночек с маленьким красным личиком. Варька смотрела на него не дыша.
– Братик родился, – довольно сказал отец, – как назовём?
– Митькой!
Мамка, отлежавшись несколько дней, стала выходить в поле, а Варька оставалась с братиком. Укачивала, когда он кричал, меняла пелёнки и носила кормить. Мать бросала работу, усаживалась в теньке и прикладывала Митьку к груди. Тот жадно сосал, а насытившись, тут же засыпал.
Варя проснулась от крика. Она подняла голову и огляделась: мамки и отца не было, только Митька шевелился и орал в своей зыбке, махал ручками, сумел как-то выпростать их. Варя вытащила из-под братика мокрую пелёнку, отбросила к печке; достала из шкафа чистую и завернула младенца как смогла. Тот орал, вертел головой, хватал губёшками край пелёнки – хотел есть.
– Сейчас пойдём к мамке, сейчас… – успокаивала Митьку Варя.
На улице братик притих, щурился от яркого солнца и кряхтел.
Мать разогнула усталую спину, присела к стогу и сказала: «Давай сюда». Пока она кормила Митьку, Варька грызла соломинку и мурлыкала песенку – такая была привычка. Голову сильно пекло, она поправила сползшую на плечи косынку.
Мать потуже запеленала Митьку.
– Неси домой, – велела она и подала свёрток, – к подружкам не ходи, слышишь? Сразу домой. Я скоро приду.
Варька кивнула, прижала к себе братика и пошла в деревню. Она и не думала заглядывать к подружкам, но повстречала по дороге ребят. Сблизив головы, они что рассматривали и ахали.
Варя подошла:
– Что там, покажите…
– Вот, смотри!
Оживлённая Катька с румянцем на щеках протянула игрушку – ярко раскрашенного деревянного зайца на деревянной же подставке. Снизу висела на нитке гирька. Если её вращать, заяц начинал бить лапками по барабану.
– Твоя? Откуда? – спросила Варя.
– Тятька привёз с ярмарки.
Как захотелось Варьке попробовать
самой раскрутить гирьку! Но братика куда девать? Только сейчас Варя почувствовала, как у неё болят спина и плечи.– Подержи! – протянула она Митьку Захарке, но тот и не подумал брать.
– Да положи его! – посоветовал Мишка и махнул рукой на ригу. – Вон туда, в тенёк.
Варька так и сделала. Ничего братику не будет, полежит чуток на мягкой травке, пока они поиграют немножечко. Отвлеклась она всего-то на десять минуточек, может, на двадцать, а когда опомнилась и посмотрела в сторону риги, то увидела, как та самая барынька в длинной рубахе подняла Митьку с травы.
Бросилась Варя выручать братика, а барынька глянула, усмехнулась и… исчезла.
Руки-ноги отнялись у Варьки. Страшно стало так, что крикнуть не могла – голос пропал.
Подбежали другие ребята, окружили то место, где младенчик лежал, стали спрашивать друг у друга, видели ли они, как баба была-была, а потом раз – и пропала! Все видели, не померещилось Варьке.
– Вот те крест! Подошла, Митьку взяла на руки, посмотрела так, а потом исчезла, – с жаром сказал Мишка. – Я первый заметил!
– А ты чего молчал, если заметил? Лопух и есть лопух! – напустилась на него Катька.
– Не знаю… – смутился Мишка, – подумал сперва, что это тётя Акуля, волосы у ней такие же.
– Это не баба, а нечистая сила, – сказал Захарка.
Варька разревелась. Ей теперь хоть дома не появляйся. Говорила мамка: ни на минуточку не останавливайся и никуда не заходи, а она не послушалась. Не сносить теперь ей головы.
– Полудница это… – заикаясь сказала Варя, – она всё меня пытала, как лён теребить да как трепать… Меня мамка теперь прибьё-о-от!
Ребята молчали, не знали, как можно помочь горю, а Варька тёрла глаза рукавом и шмыгала носом.
Захарка быстрее других пришёл в себя и предложил всем вместе сходить на ржаное поле, уверяя, что Полудница любит гулять по полям, он сам слышал, как тётка Дуся тётке Марье рассказывала.
– Да-а-а… а она нам башки косой отрежет, – забоялся Лопух
– Не дрейфи, назад приставит, ещё красивше станешь, – ответил Захарка, хотя и слегка дрогнувшим голосом.
Надо же, какой смелый. Ну он и старше Мишки на целых два года.
Они ещё немного постояли, поспорили, потом двинули по дороге к полю, но не успели пройти и тридцати шагов, как услышали позади захлёбывающийся младенческий плач, такой знакомый, что Варька застыла столбом.
– Братик орёт! – в мгновенье ока определила она, повернулась волчком и кинулась обратно к риге.
Митька лежал на том же самом месте, на траве, где его оставила Варя. Выпростал из пелёнок руки, кричал, сморщив маленькое личико. Она подхватила его на руки и разревелась, на этот раз от радости. Смахнула с пелёнок приставшие соломинки и что есть духу помчалась домой. Если мамки нет, то повезло считай.
Мать оказалась дома, сидела за столом и ела холодную варёную картошку. Видно, пришла она недавно, потому что только глянула сердито и ничего не сказала.